Белый пудель

Елена Бырлига
Где меня только не носило, всю Россию объехал... Вахты, командировки, бега…И занесло меня в итоге на встречи анонимных алкоголиков. Публика здесь конечно определенная, программа специфическая, 12 шагов, наблюдатели, наставники. Рыбак рыбака видит издалека, так и алкоголик никогда не ошибется и узнает собрата, по несчастью. Красно-синий отпечаток на лице, мутные глаза, дрожащие пальцы, несвязная речь… Поэтому, когда среди нас появился «чужак», то все мы напряглись. Высокий, худой, в костюме, с тростью, седая аккуратная бородка, интеллигент, сразу понятно, и с ним - белый пудель.

Когда традиционная очередь представиться дошла до него, он красиво, отчетливо произнёс – «Игнатий Вениаминович, прошу любить и жаловать, я буду приходить и слушать, если позволите». Так и есть, сказать, что он алкоголик он не мог, да в это бы и не поверили, но зачем тогда сюда ходить, мозолить нам глаза своим идеальным видом?! Публика возмутилась, но «предводители» собрания успокоили: каждый кто считает себя алкоголиком вправе сюда приходить, но не обязан делиться своим внутренним миром. Ну что же, мы смирились с присутствием Игнатия…Но моё любопытство, одно, наверное, что путного осталось от человеческих свойств, теребило меня, подталкивало к разговору с интеллигентом и беседа состоялась, спустя несколько месяцев. Игнатий Вениаминович оказался очень откровенным собеседником, и мы много говорили, о чем угодно только не об алкоголе, он оказался профессором, хирургом, писателем, очень образованным и начитанным.

Какой бы я не был: из среды обычных голодранцев и дворовой шпаны, мне с ним говорить было очень интересно, не чувствовалось в нем высокомерия. Я долго не решался, но всё же спросил, зачем он сюда приходит, ведь с первого взгляда видно – не пьет, не курит, да и за бабами не охотник…И он рассказал:

- Понимаете, Алёша, нужно прежде всего себе признаться в правде. Вот вы называете себя алкоголиком. И я могу себя так назвать. Я и алкоголик, и любитель покурить, и наесться до отвала, да так что пузо будет за метр от меня и падок до женского пола, одним словом и распутник, и пьяница и более. Только эти все потребности, или скорее, наклонности у меня внутри, с самой юности. Я так хотел именно простых, почти животных наслаждений – пить, курить, гулять, наполнять брюхо самым вкусным – жаренными цыплятами, литрами красного вина, картофелем с жирным салом, водкой с соленым огурцом... Но. Я никогда в жизни не пил, не курил, не ел ничего вкуснее чем протертое морковное пюре с печёным яблоком! Представляете, всю жизнь! И даже не мог, не могу, да и не смогу никогда окунуться в бурные любовные приключения, да и просто серьезно влюбиться…Не смогу, но так бы хотел!

Матушка моя покойная растила меня одна, отца убили в пьяной драке, и она очень переживала чтобы единственный сын не стал шалопаем, как все мои одноклассники. В тайне молилась матушка и молилась отчаянно об одном – чтобы сын не гулял, не пил, не курил, чтобы учился и стал академиком. Так молилась, что Бог её услышал. Но Бог шаловлив. Он мне действительно такой замок поставил, что ни один ключ не откроет. Замок этот – жутчайший острый панкреатит со всеми сопутствующими. Настолько острый, что не прощает ни малейшей огрехи, стальным обручем жуткой боли сковывает, как только я сделаю шаг в сторону. Это касается не только алкоголя, курения или вредной пищи, даже лёгкое душевное волнение приводило к жуткому спазму. Ни о какой любви и речи быть не могло.

Вы можете представить себе молодого человека, стоящего на пороге жизни, которому закрыли двери в людские наслаждения? Бремя страстей человеческих меня не коснулось…Были конечно попытки. Приводило это к больничной койке несколько раз, в конечном итоге мне стало понятно: если хочу жить – придется стать праведником во всех смыслах…А знаете что это такое – быть праведником? Тоска! Тоска нескончаемая, зеленая, удушающая, при этом даже страдать не позволено, от мук и стенаний боль вонзалась кинжалом всё глубже и глубже, нестерпимо. Я обязан был существовать словно статуя, холодная мраморная статуя…куда было себя девать? В учёбу, ведь даже элементарный физический труд был мне категорически не под силу.

Вот я и учился, учился и учился, стал дипломированным хирургом, много званий, профессор, много трудов написал…Но тоска то у меня неотступна. Не представляете, как я тосковал по простым радостям бытия…

Прихожу сюда, слушаю. Да, вы падали и падали глубоко, но затем подымались! Я не падал, не совершил ни одного промаха, не выкурил ни одну сигарету, не поставил фингала, не напился, ни разу не ел жаренного мяса…не любил, не было ни одного поступка за который было бы стыдно. Но сожалел, сожалею и буду сожалеть до конца своих дней, что упустил последний шанс…

Это я про женщину конечно. Мне уже в солидных летах посчастливилось встретить одну особу, но даже с её настойчивого согласия я не осмелился, успокоил пыл сердца, чтобы не испытать снова приступ боли…лучше бы я умер, умер но прежде познал её…

Это было на море, пять лет назад…я отдыхал и подлечивался минеральными водами. После легкого завтрака, чтобы даже протертая паровая пища усвоилась мне нужно не спеша прогуляться. Я дошел до берега и наблюдая рассветное небо, задумался. Вдруг что-то мягкое, нежное коснулось моего колена, я опустил взгляд и увидел белого пуделя. Собака ласково смотрела на меня синими бусинами глаз и приветливо махала хвостиком. Я удивленно обвел берег взглядом и увидел тонкую белую фигурку, которая спешно приближалась ко мне. Это была молодая привлекательная женщина, лет двадцати пяти. Роскошные золотые волны волос, голубые безмятежные глаза, милая улыбка, красавица. Лёгкая льняная туника поверх гибкой фигуры в синем раздельном купальнике не скрывала все прелести женского тела. В руке она несла плетеную корзинку, в которой была бутылка шампанского, фужер и кисти винограда.

Её звали Рита…Конечно она кокетничала, уговаривала выпить шампанского, я естественно отказывался, ссылался на здоровье, каюсь, не сказал, что серьезный диагноз, а так вскользь упомянул, что нельзя... Мы встречались каждое утро и каждый вечер, на берегу, вдали от всех. Она соблазняла. Соблазняла жадно. Но я …я, как только почувствовал позыв, и одновременно режущую боль, сбежал, сбежал как трус.

Я больше не гулял вдоль берега, а оставшиеся дни отпуска просиживал в номере гостиницы. Перед самым отъездом, портье позвонил с ресепшена и сказал, что очаровательная дама оставила для меня подарок. Я спустился в холл гостиницы. Администратор улыбаясь показал краем глаза, что нужно зайти за стойку, я, обогнув её, увидел, что белый пудель привязанный к поручню смирно сидел и с любопытством посматривал то на меня, то на администратора…К собаке прилагалась записка. Я прочел. Писала Рита о том, что уехала, искать её бессмысленно, пудель -  это её подарок мне, как напоминание о ней, об упущенном любовном приключении. Она скоро выходит замуж за богатого банкира, а пудель этот ей преподнес её прежний жених, которого он отвергла из-за бедности и впредь видеть пуделя она не желает. Она хотела бы напоследок перед свадьбой испытать любовь со мной и очень сожалеет, что я оказался таким трусишкой. Но зла на меня не держит, а назвать собаку она так и не успела, поэтому выбор клички предоставляет мне.

Вот такая история…Так в моей жизни появилась собака – пудель, названная Маргаритой, как иначе, только так… Рита - моя последняя, упущенная навсегда возможность испытать неизведанное, а Марго напоминает об этом каждый день. Вот и сюда я прихожу чтобы побыть среди живых людей, которые ошибались, падали, подымались, испытали всё, преодолели, и живут дальше, а я словно мертвая холодная статуя из камня, которая так и не оживёт, никакая формула любви уже не сработает.