«Есть минуты, когда не тревожит…»
Есть минуты, когда не тревожит
Роковая нас жизни гроза.
Кто-то на; плечи руки положит,
Кто-то ясно заглянет в глаза…
И мгновенно житейское канет,
Словно в темную пропасть без дна…
И над пропастью медленно встанет
Семицветной дугой тишина…
И напев заглушенный и юный
В затаенной затронет тиши
Усыпленные жизнию струны
Напряженной, как арфа, души.
Июль 1912
Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«
К.И. Чуковский считал это стихотворение свидетельством того, что Блок "даже в третьем томе, когда его творчество стало строже и сдержаннее", часто предавался "инерции" "опьянения звуками" (Воспоминания, 2. С. 223).
[
«В ту пору далекой юности поэзия Блока действовала на нас, как луна на лунатиков. Сладкозвучие его лирики часто бывало чрезмерно, и нам в ту пору казалось, что он не властен в своем даровании и слишком безвольно предается инерции звуков, которая сильнее его самого. В безвольном непротивлении звукам, в женственной покорности им и заключалось тогда очарование Блока для нас. Он был тогда не столько владеющий, сколько владеемый звуками, не жрец своего искусства, но жертва. В ту далекую раннюю пору, о которой я сейчас говорю, деспотическое засилие музыки в его стихах дошло до необычайных размеров. Казалось, стих сам собою течет, как бы независимо от воли поэта, по многократно повторяющимся звукам:
И приняла, и обласкала,
И обняла,
И в вешних далях им качала
Колокола... (1)
Каждое его стихотворение было полно многократными эхами, перекличками внутренних звуков, внутренних рифм, полурифм, рифмоидов. Каждый звук будил в его уме множество родственных отзвуков, которые словно жаждали возможно дольше остаться в стихе, то замирая, то возникая опять. Это опьянение звуками было главное условие его творчества. Даже в третьем его томе, когда его творчество стало строже и сдержаннее, он часто предавался этой инерции:
И напев заглушенный и юный
В затаенной затронет тиши
Усыпленные жизнию струны
Напряженной, как арфа, души.
В этой непрерывной, слишком сладкозвучной мелодике было что-то расслабляющее мускулы…
*
(1). Это юношеское стих. Блока не могло оказывать такого действия на поколение К. И. Чуковского в «пору далекой юности», поскольку было впервые опубликовано лишь в 1919 г. (в переработанном виде; в частности, строфа, которую приводит К. И. Чуковский, была написана в 1916 г.). (Примечание редакции «Воспоминаний»)
]
»
Стихотворение построено на противоречии, противопоставлении смысловой части его собственно изобразительности. Словами декларируется сладостная “нетревожность”, “усыпленность”, а рисуется…
“Житейское”, которое якобы является “грозой жизни”, канет в жуткий провал “темной пропасти без дна”, а “напев заглушенный и юный” не расслабит, не успокоит, а наоборот – “усыпленные” всеми этими “жизненными грозами” струны под его влиянием завибрируют и…
«…И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.»
(И. Анненский. «Смычок и струны».)