Он был такой хорошенький, не поймёшь то ли мальчик, то ли девочка, - сущий ангел. Кудрявый, брови крылышками, улыбка озаряющая, - выбежал из машины к бабушке, полетел по мосткам, распахнув руки, и нырнул в ситцевый подол, утонул в нём. Бабушка, гордая собой, ерошила его кудрявые волосы, и приговаривала глухо, низко: «Что было заложено, то и рожено. Ну-ну, не больно-то радуйся. Пока не заплачешь, никто тебя и не услышит».
Большие телеса бабушки колыхались от смеха, а с виду она была суровая, сколько я её знаю, всегда, как и теперь, немного растрёпанная, седой жёсткий волос выбивался из-под гребёнки, прядал и на лоб, и на морщинистую шею. Бывало и «старой» её называли. Или говорили: «Человек-то она хороший. Только вот характер не особо». Но – уважали.
По деревне ходила она отважно, ей почтительно уступали дорогу. Сидя на скамейке у ворот своего дома перед неизбывной лужей, сообщала прохожим, где брод помельче. Оступившихся высмеивала, впрочем, не зло, с прибаутками: «Знай край да не падай!».
Из моей беседки весь её двор был как на ладони. Я предлагал возвести глухой забор, но она отказалась наотрез: «Как в коробке хочешь жить, Павлович? У меня одна коза. И ты один со своим великом. Хватит нам и штакетника».
Я не возражал. Работал за компьютером и поглядывал на её участок через фигурную решётку.
С приездом мальчика жизнь у соседки стала звонче и бурливее. Ребёнок заливался смехом над шуточками бабушки. Она не скупилась выкладывать перед городскими гостями разные сентенции из родовой памяти. А когда зазвонил колокол на восстановленной церкви, она рассказала (и мне было вновь), как в старое время под пасхальный звон комсомольцы в пляс пускались. И теперь, услыхав трели небесные, прошлась перед внуком с притопом и пришлёпом, к его пущей радости.
Тоненькая хрупкая мамочка, пропалывая цветник, тоже смеялась над солёными шутками свекрови. Но оставалась настороже и при своём мнении.
Ещё весной при посадке картошки разошлись они в вопросе дачного земледелия. «В городе картошку можно свободно купить, и глупо так себя мучить, - утверждала цивильная мама. Её городская логика перекрывалась вековой мудростью старшухи: «Держи деньги в подоле, а картовь в подполе, - говорила хозяйка подворья. - И мышка корку тащит в норку».
И потом ещё схватились они этой же весной, когда невестка вздумала наособицу разбивать себе цветник. Тогда речь бабушки оказалась уже весьма язвительный: «Вон сколько травы за деревней растёт. Что за нужда ещё и во дворе сеять?». «Какая же это трава, Василиса Петровна! – возмущалась горожанка. – Петунья! Календула! Циния! Это же самые настоящие цветы!». На бабушку не действовало. Ворчала старая неуступчиво: «Трава, как есть трава. Ну, сей, чего уж там. Всё моей козе сгодится».
И сегодня, в день приезда, как раз пришла пора прополки этого цветника.
Мальчик помогал маме, а бабушка в гордом одиночестве окучивала картошку. Вдруг мальчик заплакал.
-Что такое, Тёмушка?- спросила мама.
-Травку жалко, - всхлипнул сынок.
Бабушка отозвалась со своих грядок:
-А и то верно, не мужское это дело плевел дёргать. А коли ты такой жалостливый, так иди ко мне. Будем с тобой в земельке копаться. Колоколенки строить из песка.
Мальчик желанно перебежал к бабушке, перепорхнул, можно сказать. И было видно, что молодую женщину возмутило коварство свекрови, обидело предательство сына. Она надолго умолкла. А бабушка воспряла духом и юмором. Раскрутила внука за руку вокруг него самого, припеваючи:
-Ох пойду на танцы я
С маленьким Антошкой.
Потому что у него
Вырос нос картошкой.
Мальчик смеялся. В то время как его мама хмурилась и поворачивалась к ним спиной. Потом дрожащим голосом объявила, что ей надо в магазин, купить чего-нибудь к чаю. Вымыла руки из поливочного шланга и села в свой «Киа-пиканто».
-Ну, пойдём проводим нашу цветочницу, да заодно и передохнём, - распорядилась бабушка.
Они вышли за калитку сели на скамейку. Мама на машине проехала по луже у ворот. Колёса скрыло по оси. Поднялась муть, лужа загустела.
Мальчик заворожённо глядел на волны.
-Вот, скажи, Антошка, есть в вашем хвалёном городе такая лужа? - спросила бабушка.
-Не-е-е-т! – с восхищением ответил мальчик.
-То-то же!
-А почему ты зовёшь меня Антошкой? - спросил мальчик. – Меня же по-другому зовут.
-Антошка-картошка. По-другому никак не получается.
Мальчик рассыпался счастливым смехом.
Идиллическая картинка в общем-то, бабушка с внуком. Дедушка мало у кого есть, а бабушка, почитай, у всякого. А наша Василиса Петровна к тому же была до крайности своеобычна. Рассказывала мне, как ещё в пионерском детстве вместе с тимуровцами сворачивала на кладбище кулацкие кресты по идейным соображениям. Потом уже взрослой женщиной, когда тракторист вздумал пугать её бодливую корову, гоняясь за ней на своём «Беларусе», Василиса Петровна настигла хулигана, вышвырнула из кабины, сама нажала на газ, погналась за бедным мужиком и едва не задавила. А когда написали о ней в районной газете хвалебную статью за рекордные удои и употребили на её счёт слово «проворная», она усмотрела в этом обвинение в воровстве, и так возмутилась, что журналиста понизили в должности. А уж в женских разборках на крыльце магазина она всегда выходила победительницей, особенно ловко получалось у неё городских дачниц срезать своими парадоксами. «Лихо ты её, Петровна, поддела! -восхищались бабы. «А чтобы нос-то не задирала. Мы в деревне тоже не лыком шиты».
К луже подбежала босая деревенская девочка в коротком платьице.
-Гляди-ко, и невеста к тебе пожаловала, - сказала бабушка, осклабившись. И скомандовала. - Ленка, а ну, ходом по водице!
И девочка, задрав подол, не раздумывая, с брызгами и визгом взбурлила лужу от края до края.
Мальчик замер, очарованный её смелостью.
-Небось тоже хочешь? – спросила бабушка.
-Ага!
-Ну, скидывай одёжу.
-Мама заругает.
-До Бога высоко, до мамы далеко, - расстёгивая пуговицы на рубашке, приговаривала бабушка.
Далее и маечка взлетела над головой дитя со словами:
-Чёрное к белому не пристанет.
От остальной одежды он был избавлен под такое присловье:
-Грех не по грязи ходит, а по людям.
Процесс приобщения мальчика к культуре глубинного народа завершился лёгким толчком в спину. Мальчик ступил в лужу, этим самым как бы обретя родство с чумазой девочкой. В подражание ей стал топать ножкой по грязи. Забрызгал трусики, на минуту озадачился, но отступление было бы подобно малодушию. А девочка уже набирала комья глины со дна и бросала вверх с криком: «На кого Бог пошлёт!»
Розовое тельце мальчика становилось пегим. Он утирался и размазывал грязь по лицу. Потом стал бегать по кругу за девочкой, тогда и на бабушку попадало. А старая только смеялась да подзуживала.
Давно уже был пережит мальчиком страх за неминучесть наказания. Он уже был по пояс в глине, как в штанишках. Оставалось совсем немного. И после того, как девочка опустилась на четвереньки и захрюкала, он плюхнулся в лужу животом в полный рост.
Дети верещали, рычали, кувыркались, и когда встали на ноги, то оказались похожими на двух глиняных болванчиков.
Передо мной как бы разыгралось представление о сотворении мира, только в обратном порядке – прекрасные человеческие особи с миллионнолетней историей совершенствования, в одну минуту превратились в глиняные заготовки для Творца.
Мои фантазии прервал приезд мамы. Побелевшая от гнева она выскочила из машины, не жалея кроссовок забрела в лужу, схватила сыночка и уволокла прямиком в баню.
Потом я увидел, как его, голенького и розового, она перетащила в дом. И через некоторое время из открытого окна донёсся её громкий голос. По её словам, выходило, что в грязи валяются только свиньи. Это очень плохо.
-А бабушка говорит, что хорошо! – перечил мальчик, всхлипывая.
Послышался родительский шлепок и наставительная речь:
-Бабушка старая, неграмотная. Нигде дальше своей деревни не бывала.
-Она хорошая! - крикнул мальчик. И тут по всему было можно понять, что мать сильно ударила его. Он взвизгнул и, видимо, ударил её ответно.
-Ты маму бить! – воскликнула женщина и заплакала навзрыд.
Горе её было мне понятно. Она пылинки с него сдувала. Слыхал я из разговоров этих двух женщин, что из суеверия она никогда не выкладывала его фотки в интернет. От сглаза в рубашку закалывала ему серебряную булавочку. Водила в студии - музыкальную и художественную. Подолгу с умилением любовалась спящим. И вдруг такое!
Я видел, как бабушка от лужи прошла к своим грядкам своевольно вскинув голову. Волосы её были растрёпаны больше обычного, что одно только и выдавало её причастность ко всему произошедшему.
Через некоторое время увидел я и мальчика. Уже вымытый и снова наряженный словно куколка, вышел он во двор, мрачный и подавленный. Он понуро бродил по двору, и ноги как бы сами собой подвели его к цветнику. Казалось, он залюбовался всеми этими драгоценными календулами и циниями, фиалками и астрами. Но я вдруг увидел, как нога его в чистеньком тапочке переступила песчаную кромку цветника и надломила стебель одного цветка. Черта была перейдена. Он смело шагнул в гущу цветов и принялся бродить по клумбе вдоль и поперёк. В озлоблении он стал некрасивым, всю миловидность с него как ветром сдуло. Яростный маленький старичок топтался на клумбе.
Скоро с цветами было покончено. Оставался один, последний. Ирис или гвоздика, я не рассмотрел. Заметил только, что детский тапочек с наслаждением придавил и это прекрасное растение.
Виновница случившейся смуты орудовала тяпкой вдалеке, и не сразу разглядела странность в действиях мальчика. А когда поняла, то разогнулась и как-то не привычно для неё, негромко и неуверенно заговорила:
-Пошто ты эдак-то, Тёмушка. Мама садила, поливала, а ты вот оно как.
Из дому вышла мама. В предчувствии бури я собрал своё писательское хозяйство и улизнул из беседки в дом.
За моей спиной уже раздавались крики молодой женщины, бубнение бабушки, плач ребёнка.
Скоро я услышал, как опять завёлся мотор, нервно хлопнула дверца и машина уехала.
И больше внука к бабушке не привозили. Лето мы с ней доживали вдвоём.
С наступлением холодов она перекопала цветник, и засадила чесноком - под зиму.
Лужа к тому времени взбухла и разлилась. Машины притормаживали перед ней, чтобы не захлестнуло на капот. Пешие обходили по горке. И для бабушки долгое время без сапог было непролазно.
А когда подморозило, она стала смело переходить через заледенелую лужу с двумя лыжными палками, и дальше по деревне так же ходила.