IX.
Адам терзался. Он не мог понять, почему происходящее у него внутри, бродящее внутри него, побуждает его изводить Еву. Почему он не доверяет тому, что видит, что чувствует. Что за сила, которая внезапно поднимается в нем и ввергает его в сомнения и недоверие.
Конечно все можно свалить на объективные причины — оставил же он семью: жену, детей. Сколько бы он не говорил себе: «Там все кончено», имея ввиду конечно отношения с женой, сколько бы не убеждал себя, что его дочери всегда будут его детьми, это неизменно, сам он считал себя предателем.
Еще все портила евина квартира — ей подарили ее бабушка с дедушкой, как раз перед тем, как он уехал на малую родину, на войну.
Он зашел к ней тогда — в квартире не было ничего кроме стен и бережно сохраненного предыдущими хозяевами паркета.
Он сразу понял — это не для него: этакая тихая пристань или гавань, или как там обычно называют «простое» счастье в уютном домике с дурным вкусом мещанского умиротворения. Обои в комнате ткнули ему в лицо глупым узором, предлагая сравнить стены евиной квартиры со стенами квартиры, где жили его дети. Почему он вспомнил это сейчас?
Мысль как назойливая муха. Когда устаешь гонятся за ней открываешь широко окно и старательно делаешь вид полного безразличия к ее жужжанию.
Конечно, он видел все ухищрения Евы по удержания равновесия в их жизни, теперь, когда они наконец были вместе и жизнь у них была общая. Она и раньше была немногословна, вся слишком замороченная на приличиях, ему это нравилось даже, но теперь это его раздражало. Что у нее в голове, о чем или о ком она думает, о чем она играет? Иногда, просыпаясь утром, он видел ее у рояля. Она дремала, положив голову на сгиб локтя левой руки, закинутой на край пюпитра рояля. Глаза ее были закрыты, а живущие, по-видимому, отдельной жизнью, пальцы правой руки касались клавиш, не нажимая их, а лишь обозначая мелодию. Высокий пучок волос- слишком объемный для тонкой шеи, вся ее поза была хоть и естественной, но отдавала чем-то картинным, парадно -портретным. Такая же «парадная», была ее привычка, только проснувшись, сразу бежать в душ и приводить себя в порядок, будто сейчас ее увидят человек сто. Зачем она встала с постели, зачем покинула его, вместо того чтобы прижаться к нему жарким со сна телом, потягиваясь как кошка, пробуждая, будоража, наполняя его тело желанием, вдохновляющей силой жизни? Иногда ему хотелось встряхнуть ее как тряпичную куклу с фарфоровым прекрасным личиком и кудрявыми волосами, распотрошить, разорвать, растоптать, чтобы найти узнать, почувствовать ее настоящую, которая была за всей этой гладкостью, красивостью и покорностью.
Ему мало было владения ее вниманием, мыслями, телом, ему не доставало ее сути, того самого сокровенного, что является собственностью личности и ни при каких условиях не раскрывается никому до конца, просто потому что это невозможно- человек носит в себе тайну, которую сам постичь не в состоянии.
Ева, или непостижимое сакральное в ней, волновало его до такой степени, что в моменты близости, ему приходилось сдерживать себя, контролируя силу, порывающуюся соединить их тела, сплавить в одно.
Неистовое желание вобрать ее в себя целиком владело им в этот момент, если бы такое было возможным! Слиться с нею всеми атомами, теряя себя самого в этом растворении, обрести иную целостность.
Совершая титаническое усилие над собой каждый раз, он останавливался у самого края, испытывая огромное разочарование — ему будто на пиру лишь крошки смахнули с богато уставленными яствами стола.
И тогда в нем разрасталась злость — глухая, немотивированная, пугающая его самого. Любовь его была мучительной: он готов отдать ей всего себя, почему же она... И в нем просыпалась язвительность, единственная цель которой была ранить Еву — пусть же и она почувствует его боль....
IX, st Адам. 2 часть, Агата София
фото Анка Журавлева