Новелла первая: Фигура два. Аида
1
У неё были некоторые затруднения с деньгами: на работе – крах. Она не могла больше выдерживать шум швейных машин и отсутствующие лица девчонок, полностью утопающих в работе.
Аида однажды осознала, и это был прорыв, безусловно, что мир в точности копируется их мастерской – в точности. Что если не выходить никогда отсюда, то и ничего не изменится в мире никогда. И это: хорошо или плохо.
Но ей нужно было движение. Некоторое омертвление живой ткани частями просто она ощущала даже когда бежала с утра на маршрутку.
Неделями напролёт – труд. Ничего дурного в том не было: она любила работать, но только…
Но только с условием, - этот заработок будет иметь особенный смысл, - хотя бы смысл, а тут еще беда: навязчивые привычки что-нибудь да приобрести – по мелочи, но непременно, непременно купить.
Между делами, скучными одинокими вечерами она успевала сходить на свидания.
- А ты красотка! – Слышала она не впервые. Ким, например, сказал первой фразой это и вот теперь повторил он же – на третий день их встречи.
На этот раз она звучала видоизменено:
- И все-таки ты красоточка! – Лоб его поморщился «бойфрендовской». Трапеция морщин выдалась. Он знал - это нравилось девчонкам.
Они - в уличном кафе.
Она, замыслившись о чем-то, что мгновенно и вылетело тут же из ума, захлебнулась опрокинутым 40 миллиграммовым шотом «52». Жидкость полилась из носа, обжигая слизистую. Редчайшее ощущение! Глаза наполнились слезами, как две рюмочки.
«Какая-то чудная пауза, а?»
«Зачем?»
Она торопливо сунула руку в карман, вытащить платочек, но его…
Его там не было - пришлось ладохой…
Ким сразу все это, сразу «сфотографировал», отвел глаза. На его лице всегда все отображалось.
«Полный провал?»
«А скукота, какая, Ким! – оправдательным шло в ней, она озвучивала, - что ты, что не ты – разницы нет!»
Возникла дымовая пауза.
Ей захотелось подняться или испариться, исчезнуть или провалиться, и она даже почувствовала в ногах некий тремор, чтобы удалиться, исчезнуть, провалиться…
«Подняться-таки или испариться?»
«…Как если бы я сидела в джипе на плохой дороге, он бы попал в огромную яму, - в яму с лужей, грязной глубокой лужей, и выбирался изо всех сил».
« А что если – сейчас?!»
Изо всех сил теперь она хотела задать один единственный вопрос: мог ли Ким – друг, например, то есть точно мог ли он: зная ее всего неделю знакомства, то есть третий день встречи, точнее, одолжить несколько сот долларов?
Ей бы хватило и своих сбережений, конечно, но… нужно было подстраховаться и одежду кое-какую ещё…
Сейчас под шатким, по-видимому, не раз и не два ремонтируемым «хеви»- столиком кафе на ней - поношенные туфельки, бахрома на юбке. Торопясь на встречу, она просто оборвала кое-что, едва не повредив маникюр.
Ким вернул своё внимание, обильно потерев глаза, как если бы туда попало бревно.
«Да, бревно».
В ней есть недостатки: много хочется, мало можется, - Аида понимала. Но именно этой прерогативой, - исключительным правом своим, она и хотела, и намерена была вплотную заняться. Чуть позже.
- Тебе закусить чего-нибудь взять? – Спросил он.
Прижав ноздри, в них же, виновато улыбнувшись и помотав головой, она ответила кратко:
- Нет, - поджала губы.
Он вздохнул, его потянуло вперёд, - к девушке.
Это был плохой знак.
«Он мог влюбиться. Тогда – крах!»
«Вечная работа швеёй, семья, дети...»
Прерогатива же – заграница!
Аида не могла отступить.
Пусть даже говорили, что Там сегодня не так легко. Но она желала пройтись улицами Гамбурга, Кельна, Франкфурта. Желала. Это ей обещали прогрессивные подружки, которые давно покинули родину.
И Аида бы прошлась там: лёгкой походкой эдак от бедра, в белой женской рубашке с галстуком, новой клетчатой юбочке на зависть. И.
И тот мужчина, который бы обратил на неё внимание… Однажды они бы ещё раз встретились, и то была бы - любовь…
«Какой-нибудь Peter, Michael, Wolfgang, Jurgen, Andreas, Stephan, и черт знает кто ещё бы!»
«Ким, ты можешь одолжить мне денег, а?»
Справившись с казусом, своим раскрасневшимся носиком, она поглядела на парня так, как нельзя было глядеть. В ее взгляде – откровение, просьба, желание. Все то, что отсеивало бы в нем, - парне человеческое, дружелюбное расположение отсеивало, и где-то даже щекотливую симпатию - пусть, зачавшееся чувство - ладно, которое ей не нужно было. Сегодня, сейчас.
Ким смотрел исподлобья.
« - Что не так? – Спрашивает.
- А все не так!»
Внезапно в ней включился маячок властности, важности, значительности и актуальности, - то, что являлось вершиной недостатка ее. С тем, чем она собиралась бороться когда-нибудь обязательно.
«Пока не нужно мне семьи, нежности, лицемерной ласки. Денег заработать следует».
Готова ли была она хорошенько и обыкновением продинамить парня?
«Ничего лишнего! Ничего личного!»
Чем же брать? Интеллектом, то есть не интеллектом: душевностью, манкостью?
Задумчивостью взять, меланхолией эдакой?
Ух, она это умела делать! Да два пальца…
«А это ничего не стоит: ни мне, ни тебе. Бесплатно, держи!»
«Или, может, что-то значительное в нем самом, - Киме, - отметить?»
Мужчины любит практику колдовства, гостеприимный рост, которым угождают им девушки.
Не рассчитывать на первоначалие, но сразу взять быка за рога, минуя ничтожные часы мечтательной романтики, как?
«А совесть?»
«Тьфу!»
«При чем тут совесть? Дело делать надо!»
- Может быть, - спросила она добрым, благовоспитанным тоном, начиная оформлять вымышленный мир ничего-не-деланием (вариант такой), - эмоции везде, - пройдёмся где-нибудь?
Ким кивнул. Точнее, подбородок его кивнул.
«Он забыл уже все! Не принимай близко к сердцу, я не сердцеедка».
Поднялся Ким, с грохотом отстраняя от себя стул, чем обратил внимание окружающих.
«Ого!»
Девушка краем глаза наблюдала подлинные повадки альфа-самца.
«Ого!» А, то ли ещё будет!»
Из памяти не выветрились прошлые отношения, те, с инфантильным мужчиной-ребёнком, который как любознательный требовал постоянного внимания, ласки.
Плотные разговоры о несчастном детстве его, плохих родителей его и то, как ему пришлось все начинать сначала, прочее. Все твердило лишь о лености души.
Она же видела дряблость его отвисших щёк, - видела, безвольный, спотыкающийся шаг его наблюдала. Кажется, в том, может быть, была того фишка?
Ким не такой!
Они вышли на проспект и шли вдоль триад - стёкол магазинов, отражающих жаркие лучи летнего солнца.
- Ты говорил, что у тебя самозанятость, - спросила она, - это как?
- Частный предприниматель. Я – плотник.
- Ух, ты! – При этом обязательно нужно было приостановиться, щёлкнуть каблучком. Она это сделала. Рыбалка началась, пожалуй.
- У тебя, наверное, большой опыт и …
- Да, - прервал он. В его лице – самодостаточность, точнее – самоуверенность, самолюбование где-то.
Было, что сказать, наверное.
Однако, вежливо он промолчал, запер рот, значит. Ожидал дальнейших действий.
«Вот тебе мой первый червячок»:
- Поделки разные имеются, наверное, - начала она, подстраиваясь под его темп шага заодно - дыхание, чувства.
- Табуреточки, стульчики, фигурки?
Ким посмеялся.
- А угадала. Смысл в табуреточках есть, знаешь ли. Спрос на них. Две-три табуретки для бабушек, ну, положим, в день рождения их, или там какой праздник, или дети заказали, и все: мы сидим на полном пансионе, вот, в кафе, целый день. А то и ресторане…
«Ресторан» он закончил глухо.
- И сколько в месяц получается? – Сорвалось у неё.
Он кратко обратился к ней. Лик его сомкнулся.
«Ну, и?»
Она два ли три раза скоро, кратко посмотрела на него, интересуясь искренне.
Стараясь искренне, Впрочем…
«Не волнуйся. Твоё волнение никчёмно – все получается, рулетка тронулась».
Он понял и заглотнул.
- Иногда неплохо выходит, - пояснил Ким спокойно, - планирую ещё недвижимость приобрести, в аренду сдам.
«Практично! Это – да! Только я при чем? Нет, на самом деле, это здорово!»
В четвёртый раз она поглядела на него серьёзно. Серьёзно!
Впервые вдруг так поглядела, оценивая внешность.
***
Ким прижал ее у подъезда, как только вошли. Он наступил ей на пятку, едва не выдрав туфельку с места, резко обернул, что-то пробормотал и впился губами.
«Черт – в шею!»
Аиду затрясло от смеха, но она держалась.
Удивительно – каблук отдельно валялся в сторонке от полуснятой туфли, и она стала думать, как его теперь пришить назад?
- Ну, хватит! – Дала она о себе знать, когда стало уж больно.
Ким отхватил от нее лицо, и лицо то - сияло.
«Ни-себе чего!»
- Я думал…, прости…, - парень отступил в пару шагов.
«Это даже многовато!»
Он прочёл в ней дополнительное (для себя): скромность, застенчивость, целомудрие.
Она же и думать того не успела.
- Прости, - повторил он, глаза его продолжали, бешено сиять. Отшатнулся, как пьяный.
- Я подумал, что мы могли бы встретиться ещё, а?
- Ещё чего! – Воспалила Аида, желая обратиться к укусанному месту.
«Он реально кусок отхватил! А воспалила то – не я».
Она сморщилась и терпеливо тёрла красноватое пятнышко.
- Мне, действительно, скучно – скучно жить просто так, - говорил он, - я подумал: тебе тоже ведь. И мы… могли бы…
- Что могли бы? – «Нет, не я это воспалила».
«Впрочем, процесс пошёл».
«Поволокся как-то сам собой, ха! Это же нормально?»
«Peter, Michael, Wolfgang, Jurgen, Andreas, Stephan, и черт знает кто ещё бы…»
«А ныне – Ким!»
- Кстати, - сказала она, - как тебя зовут?
У парня взлетели брови.
«Ну-у! Это ерунда!»
- В смысле? – Переспросил он.
- Ну, имя твоё: Ким? А по-нормальному?
- Так меня все зовут, - он застыл оловянным солдатиком.
- А! Ладно, - она махнула рукой, захотела развернуться, да уйти.
«Вроде все сделано, чего еще?»
И что-то в ней этим шевельнулось - Ким предупредил.
- Кимберлон, Кимекон, Кими, - выдал он.
- Чего?
- То есть, - он тряхнул головой и в придачу по лбу себя хлопнул так, что девушка взволновалась.
- Кимберли, Кимбол, Кимико, - исправил он, - аббревиатура Интернационал молодежи.
Она молчала.
«Вот чудак-то попался. Но стоит ли продолжать».
«Как там по сценарию? Еще раз, что ли поцеловать?»
«Только по-другому».
Хромая, уж и забыв о том, что лишилась обуви, подошла и обняла, чтобы по-возможности не видеть его лица.
Он прижал ее к себе. Шальные руки потащились пальцами по спине к талии ее, потом передумали и ввернулись ввысь, - к плечам – ее.
Он дрожал. Им было хорошо.
Она ненароком переживала тоже что-то эдакое.
«Славное что-то».
- Я не знаю.., - шептал он в едва подрагивающий ее локон. А она же рефлектировала саму себя: «что это все значит? Как я чувствую это? Что сейчас в моем облике? Серьёзно, что ли?»
- Мне кажется, я люблю тебя! – Закончил он.
«То есть!?»
Аида попыталась выйти из объятий, но он крепче лишь стиснул.
«Вроде, как дышать нечем даже!»
Однако она затихла.
Подъездная дверь с ноги разверзлась и влетела соседка снизу. С огромной сумкой, поклажами и прочее.
«Как это все на ней поместилось-то?»
За ней – сынок с пустыми руками.
Он перед ней в чем-то оправдывался.
Соседка (ей эдак – не первой и не второй молодости) застыла. Челюсть отпала.
«Пройди себе мимо. Видишь – обнимаемся!»
Но – нет!
Ей, - соседке, - непременно хотелось что-то сказать. Сын толкнул ее в спину.
- Идём!
Соседка фыркнула (едва слышно, но заметно), и они стали подниматься по технической лестнице, - к лифту.
Ким все ещё прижимал (жал) Аиду к себе.
- Ну, все! – Мистически прошептала она.
Парень отпустил, придерживая за плечи. Их зрачки – молодых людей, расширенные донельзя стали медленно утопать друг в дружке.
«Да, это любовь, черт возьми! Она самая!»
«Так что: денег-то, как?»
***
Она представляла себе несуразное, она даже нашла картинку в Интернете: девушка в ванной из миски обливает себя молоком.
«А здорово!»
Ким ее проводил до двери. Аида осталась одна. Она не хотела все так сразу начинать. Необходимо было порассудить, поразмыслить.
Начало взросления – авангард? Это лишь неспособность действовать. Истинная способность была утеряна в детские года, и там следовало бы искать истину, то есть ту горошинку Принцессы…
«… с которой бы ты не пропала ни в едином варианте!»
«Ну, так как?»
Девушка думала. Она не сразу поняла, что та темная фигура под окном – Ким.
Она приподнялась, отдернула штору (пожалела потом, конечно), прищурилась: точно, он!
Ким глядел на ее окно, высоко подняв голову. Он, наверное, долго ждал. А еще видел, как она ходила по кухне, хлопала холодильником (холодильник – у окна впритык), и потом…
«… и потом он всю так малину разгонит. Может быть, я того, - тоже смогу полюбить. И…»
Она села на место. Полая кружка, вымазанная сывороткой кефира – перед ней.
- И что делать? – обратилась Аида к ней.
Она ощутила гвоздичную боль в груди. Этого никогда не было раньше.
Поднялась, подошла к раковине, нажала рычажок. Когда хлынула, она убавила струю.
Пальцы утопали в жижице мытья.
«Вот даже если посмотреть, - размышляла она, отправив выбившуюся челку за плечо, - если даже рассудить: что во мне такого? Не красавица и нос толст, и глаза эдакие!»
Она оставила кружку. Дно ХарАктерно цокнуло о поверхность стола и от ободка стекла огромная капля, добавляя абрис круга посуды.
Аида стояла перед зеркалом. Глаза - красивые: что ни говори.
«Это единственное, что сражает!»
«Но ведь он не сразу заметил. Не сказал».
Тщательно вытерла руки о холщовое полотенце.
Сидела в темной комнате на диванчике, думала – включить свет. Однако идея, что Ким сейчас проводит вниманием, - то, где она находится – не устраивало.
«Тяжесть какая-то».
«И что может выйти из всего того?»
Она вздохнула, проверяя ту прилипшую гвоздичную боль в районе сердца. Оно ещё там было.
«Человек хороший, - думала она, - но я его наверняка ещё совсем не знаю.
Человек хороший, - вспомнила она слова подруги, - это золото в наше сумасшедшее время. Где найдёшь?»
Тут подруга выкашляла парой выстрелов огромный валун вейпового дыма. Долго тёрла глаза и на что-то жаловалась. Дым медленно восстанавливался в среде подруг. Аида не могла не видеть корыстный блеск глаз подруги. Возможно, она лицемерила.
«Тут надо думать самому! – Аида - все ещё сидя на месте в темной комнате.
Сейчас так было уютно, - необычно уютно. И те недостатки ее, - ее личные, – алчность, требовательность – не казались недостатками вовсе.
«Все в мире лжет друг другу, а выживать-то надо как-то!»
Она вдруг ощутила себя и его, - Кима, рядом с собой. Или где-то прогуливающихся вдруг вместе по супермаркету или в парке с осенними листьями. И то, как они останавливаются у длинной реки, взлохмаченными берегами, где в чистом островке плавали лебеди.
«Забавные вещи».
Возникает желание ощутить как-нибудь, прикоснуться.
- Я хочу это! – Слышит она собственный голос в супермаркете, и видит, как Ким пристально изучает ее лицо.
- Ты никогда такой капризной не была, - говорит он.
Аида улыбается, прячет улыбку, но покупатели – один, два, трое уже – замечают их пару. Влюблённые.
«Нет, именно эту зверушку я хочу!»
Это фигурка ониксового слоника. Она недешёвая.
Аида глядит на парня.
«Ах, сейчас я покуралесю и откажусь, ведь ещё, сколько скупиться надо!»
Она оглядывается. Кима нет. Отставляет фигурку, ищет Кима…
Его нет.
- Вообще-то, - дальше вспоминала она слова подруги, - главное не то даже, что человек хороший, главное, чтобы не пил. А пойми сразу?
«Но он исчез вовсе!»
Легкие Аиды возросли, она проснулась. Она прилегла в темной комнате час назад и уснула, так и не тревожа свет.
Ощущение гвоздя в душе, - боль любви, осталась.
Приподнялась, сидела, думала.
«Если, допустим, дать ему: то - что? Приятное времяпровождение. А если прилипнет до бесконечности? Крах же!»
Практичность где-то в плече с решительностью зудила.
«Откроется ли возможность узнать, в чем заключается подлинное призвание этой жизни мне, если решительность чуть едва развернуть не туда? Свои интересы, таланты – все пропадёт».
«Таланты? Да Бог с ними».
«… Если не иметь доступа ни к чему основному или, так сказать, таинственному – все-равно простирается пространство от поручения сложного, блестящего к чему-то очень обыкновенному, очень простому, «нашему».
Отец учил:
- Слушай, Айя, не так-то плох тот из чиновник из Гоголя, как его там? Ну, который душами торговал. Ведь он практически умел мыслить, и если бы не сумасшествие автора и том бы второй был бы, как думаешь. Но Гоголь не посмел пойти земной дорожкой. Сказочник дурашливый.
- Па, мне так надоело это в школе и ты ещё!
- Потому он и плохо кончил моголь, что правды не знал, не сумел: копейка, как была, так и есть всему голова.
- Ах, па!
Этот диалог врезался в память. Она не праздновала папу так, чтобы… Однако, с годами все убеждалась более-более – копейка бережёт!
И как ни крути: все на Земле устроено так, чтобы жили людишки со своими мыслишками, чтобы тарелки с ложками стучали, иначе – цинга и смерть преждевременная!
«Так как насчёт денег-то, а?»
«У подружки зубы – вообще разваливаются. Не то, что – у меня!» - влетела мысль.
«Да» И зубы мои хороши!»
С этой мыслью Аида поднялась на диване. То есть мысль подняла ее.
Следующей была такой же безмозглой: «пойти бы полюбоваться на зубы!»
Не спешила.
«Не то я думаю что-то, не так».
Гвоздь из души пощекотал, пощекотал да выпал сам по себе.
«Возвращайся-ка в реальность».
Вздохнула, проверила - нет гвоздя. Миф.
«Ни духу, ни свету!»
«Гамбург, Эльба, Дрезден – Саксония, Дюссельдорф… ах!»
***
Утром она пришла к консенсусу: «раз толковый шанс в прошлом упустила, значит не судьба рыть дальше. Зарабатывай без всякой любви – и точка!»
Тот ее прежний парень, - слюнтяй работал на папиной фирме. Двери межкомнатные, металлические входные. Каждый день – прибыль.
Тот слюнтяй и денег счету не знал. А она? Все мерки меряла. Не знала, как подступиться.
Ему бы дать ей портмоне CARBON PORSCHE и она бы правильно распорядилась.
Ужас – защищать симпатичного парня от самого себя. Ей бы успокоиться, взять себя в руки, - стать самой собой. А тут – совесть: мол, обманываешь!
«И вот тебе Карма – деревянных дел мастер!»
Она опешила, как, не пройдя и нескольких шагов, наткнулась на Кима. Он был свеж. Светлое лицо, ясные глаза, - серо-голубые глаза, которых цвет она не отмечала. Снова гвоздь пронзил грудь, и Аида улыбнулась, невольно, самопроизвольно.
«Крах!»
Они говорили всю дорогу. Ещё: в маршрутке. И незаметно добрались до фабрики.
- Ну, мне пора! – Сказала.
- Покажи руки, - предложил он.
Она сомневалась: зачем?
Но вынула, открыла. Сама впилась в них вниманием. Удивленно приподнялись брови.
Он поднял одну из них ладошкой вверх и поцеловал в самую глубь, самую серединку.
По телу пробежала струя волнения и ноги ее, кажется, подводили. Ей хотелось присесть, задержаться тут же, не идти ни на какую работу.
Он глядел на неё растерянно сам.
«Сам не знаешь, что делаешь?»
- Э-эй! – Услышали оба и развернулись, как по инстинкту.
К ним шагала подруга Аиды.
Подошла, оглядела обстановочку. Мельком пару раз, да и третий вскользь бросила взгляд на парня.
- Что ты тут? – Спросила, собрав брови в тучку – у Аиды.
Аиде захотелось все выложить: гордость, алчность, тупость характера и свет. Свет, который она испытала вот только что. И потом: она вчера ещё его испытала…
- Пойдём! – Ткнула подруга в плечо.
Пошли.
Ким остался позади.
«Оглянись же!» - Твердило сердце девушки.
«Зачем?»
«Капкан!»
- Идем-идем! – Слышала она твёрдый звон подруги, - нечего-нечего. Вишь воодушевилась как! Гляди – к! Шансы на успех поймала. А просияла-то! Смотреть тошно!
Весь день Аида слушала наставления подруги: что то не так и эдак не то. И что парень этот с деревянной идеей никуда ее далеко не свозит. А нужно было мир повидать и богача оседлать.
- Любовь тут при чем? – Выкатила глаза подруга.
Аида пожала плечами.
- При чем тут любовь? – Вернула вопрос, - какая любовь, хе? Просто он пристал.
- Кораблики приснились? – Задалась подруга, - зелёное лицо? Секса захотелось? А ведь им только того и надо. Им не душу подавай, им все и сразу. А ты потом отдувайся! Об огорчениях разных и времени потерянном, потом не жалуйся! Да ты меня не слушаешь совсем, э!
И подруга надула губы.
«А ведь она права, - думала Аида, - но если просто увлечься временно?»
И эта мысль никак не резонировала с тем, что засело в сердце. Тот болезненный гвоздь, пожалуй, артефактически ржав был и с какого-то утонувшего три века назад судёнышка, но тот гвоздь четырёхгранный, кованый, трёхдюймовый, чуть смещённым кончиком - был. Он вжился в материю Духа Аиды. И она его… - был. Он вжился в материю Духа Аиды. И она его…
Она думала о Киме весь день и ждала конца рабочего часа.
Подруга, странно, не собиралась сопровождать ее. Хотя по всей логике нормального рассуждения – ведь Ким должен был ждать Аиду.
Вот в чем разница согласованности одной жизни и ещё тысяч подобных с другой жизнью и ещё плюс одной, которых поселилась любовь – каждый сам по себе.
И вновь Аида ощутила тесное плечо своего нового друга, - Кима. Это любовь, разумеется. Но не есть ли это нечто большим? Дыхание застревало.
Он ждал ее возле подъезда. Лицо по-прежнему сияло и оно уже смеялось.
Мысли девушки потекли в другом направлении.
«Конечно, от чего нет? Он тут рядышком живёт. Почему бы, не навязаться ещё разок? Девочка приличная: не гуляю, на работу хожу, ухаживаю за собой. Вот только «sea spa» сколько обошёлся. И все это - деньги!»
«Так как на счёт денег?» - Но это был не тот вопрос.
Вопрос был в гвозде, ржавом гвозде, который вынуть нужно было, безусловно.
2
Кораблик рассекал плотность воды и шумно шёл, пыхтел, заявляя о себе главенствующем.
Главенствующе он пресекал мысли Кима, который не сводил глаз с Аиды. Она не видела, но чувствовала.
Всякий раз, стоя на высоком пирсе, где снизу тот кораблик рассекал плоскость воды, - всякий раз ей хотелось задать парню вопрос о чем-нибудь существенном, но не том молчании между ними, молчании, качестве которого догадаться было не сложно. Ведь все девушки, все остро, чутко ощущают щупальца привязанности к себе.
«И это так (ах, если бы вы знали!) - это так неприятно!»
Материальный мир застыл в ожидании раскрытия того сенсационного события, когда оба должны были по-особому поглядеть друг другу в глаза, и, в общем…
- Ну, - проговорила она, отвлекая себя от механизма ровной статики истории данной, - как сегодня день-то прошёл? И зачем ты решил, что именно здесь нам стоит прогуляться? – Она поднялась с периметра пирса, на котором локти ее уже давно замлели, поглядела на него.
Секунда, две – вид растерян его.
Она усмехнулась, и он должен был оценить сие. Оценил: повторно и нарочно смутился.
«Не говори мне ничего, я все вижу!»
«Итак…», - вздохнула, переводя дальний вид на уходящее крыло кораблика.
- Это толкач такой? – Задала вопрос.
- Что? – Губы Кима трубочкой свернулись. Она не видела, но чувствовала.
Ей бы усмехнуться.
Усмехнулась. Он заметил, - она не видела, но чувствовала.
Губы пышные, насыщенные томной влагой, жаркие – не хотела всю демонстрировать себя. Но он не мог себе отказать в том сам и наслаждался тем, что возможно уже надумал, - предвосхищал.
«И пусть».
«Чего дальше-то?»
Делать нечего: молчанки-волчанки.
Она развернулась, уставилась на него специально, нарочито, намеренно.
«Изучу-ка я его внешность, что ли».
Ким замер оловянным солдатиком, распустив руки по швам.
«Кажется, это что-то из Щелкунчика, кажется, даже опера такая имеется…»
Она стала вспоминать ту кривую уродливую рожицу из того новогоднего детского мультфильма, и намешанную на мультике мелодию оперы.
Ким откашлялся, не успевая поднести ко рту кулак.
Она спокойно наблюдала за ним, - очень спокойно, - опершись локтем на перила пирса.
Если бы он знал, как неудобно было ей теперь стоять так.
«Совершенно искривлённая, неестественная поза».
Но ни он, ни она не решались промолвить чреватого ни слова вдруг.
Опустить или упустить некий шанс, данный природой данного расклада.
«Ого!»
«Если только лишний шаг в сторону – не ту…»
«Гамбург, Эльба, Дрезден – Саксония, Дюссельдорф…»
- Это буксир, - наконец, вышло из него. Голос был хрип.
- Какой буксир?
- Ну, этот, что ты спрашивала. Никакой это…, - он криво разрешительно ухмыльнулся (брови неопределённо подскочили вверх), - никакой это не кораблик, а этот… Это буксир. Он сильный, он баржи тянет.
- А-а! – Внимание Аиды перенеслось обратно к кораблику.
«Такой тщедушный и грязный, а без него – никак! Видишь ли? Ответственный, значит, и, наверное …»
- Интересно, - сказала она, задумчиво, - сколько же мартосы сейчас зарабатывают? (она так и сказала: "МАРТОСЫ»)
Их взгляды пересеклись в наносекунду, и оба они рассмеялись.
Девушка отцепилась от перекладины пирса окончательно.
Окончательно решалось что-то в ней внутри. Этого нужно было избегать?
«Да, ладно!»
Однако природно и по-человечески так: это было сделать сиюминутно невозможно.
«Пока».
«И потом…»
«А что если, например, устроить себе эдакую вольность: замуж выйти за столяра, да втюхать ему всю практическую правду жизни. Ну, как я ее понимаю. Взять с собой за рубеж. И что? Без всяких этих соплей и чувств, и любви. По делу взять».
… Они шли вдоль реки, впереди – прибрежное кафе. Днём там было совершенно пусто, зато весь вечер, и добрую половину ночи сидели посетители.
Аида старалась быстро миновать мелкий забор, забор – «менеджер», который так и приглашал, так и тянул переступить себя и войти в пространство сладких прохладительных напитков, закусок, окружения молодых щеголеватых пар, обсуждающих что-то в среде своей «междусобойчиком».
Но она не располагала ни копейкой лишней, чтобы позволить себе…
И, вот, они почти минули тот забор скорым шагом, под председательством Аиды, шагающей куда глаза глядят - парень поспешал вслед, - как услышала позади:
- Зайдём?
Обернулась.
- Что!?
Приглашал. Улыбаясь, приглашал, чуть склонив голову.
Улыбка довольно смелая, щедрая.
Это было и кстати, и некстати.
«Все намешиваться стало, тьфу!» - Неслись идеи, – не нравится мне это».
«Все это не кстати, не кстати… Послушай!» - Говорил ей внутренний голос, - Довольно! Отпусти мальчика, иначе…»
И вот, они уже сидели за пластмассовым столиком с широким бортом, глубоко подворачивающимся вниз, и девушка не могла отвязаться от вдруг навязчивой идеи: провести рукой по тому подворачивающемуся жёлобу, казалось бы внешне чистого белоснежного стола и стянуть оттуда несказанной грязи пыль.
«Да, что там пыль! - Думала она, - там месива за две пятилетки. Кто же там протирает, как если бы не я, если бы я тут работала».
Со странными мыслями она и сопроводила подъем Кима, который отправился к стойке заказов.
«Интересно, что он сейчас принесёт? Угадает ли, что хочется?»
А ничего особенного и не хотелось.
Ветерок склизкий, тёплым парусом тронул тонкую челку.
«А все же хорошо тут!»
Она провела вниманием окружающую публику, расслоившуюся здесь, по сторонам. Молодые люди (как упоминалось) парами или небольшие кампаниями проводили свободное время. Хорошее настроение, прочее.
Девушки приподнимали коктейли, не всегда сразу попадая трубочками в рот, тыкая и мимо, смеялись. Одумывались, сверяясь на миг, - какой-то миг, с внутренним ощущением: что - по чем, где и когда, и с кем… ,и вновь окунались в поток информации друзей.
Все эти мгновения, ничтожные иной раз, - мгновения самосознания, теперь были так ценны, так ценны, весомы в том положении, котором оказалась Аида. Да и Ким – тут же.
Она думала.
Подняла глаза на его шаг.
Он возвращался с двумя бокалами, наполовину заполненными пивной пеной. Из-под мышки у него торчала сыровяленая форель в компании с головёшками полуслепых вобл.
Аида поморгала, она не верила.
«Гамбург, Эльба, Дрезден – Саксония, Дюссельдорф?»
Но природа конгруэнтности тут, как тут. А именно, - в восхитительном совпадении всего со всем, она, - конгруэнтность не могла себе отказать в ЯКОБЫ ЕСТЕСТВЕ ВСЕГО ПРОИСХОДЯЩЕГО.
Девушка откинулась на спинку шатающегося кресла, и дурацкая (абсолютно дурацкая!) улыбка прорезалась на ее губах, задевая и волоча за собой полсвета, все полутени приспособленческого настроения.
«Конгруэнтность!»
Губы потянули щеки. В щеках выдавились ямочки. Они так редко выдавались и в них Аида не находила вовсе ничего прекрасного. Ямочки очень портили ее - в этом она была уверена.
За ямочками – уши подпрыгнули ввысь. Даже кончиками волос она прочувствовала то. Потом ноги, перекрещённые, спрыгнули ступнями вниз. И мысль: «зачем я вообще обула каблуки-то сегодня!? Эх-ма, гульнём-ка…!»
Но это был не выходной, не праздник, не было посиделкой с древней подружкой, с которой все-равно, что есть, что пить.
Ким подошел, поднял подмышку. Рыба посыпалась на стол, как попало.
Аида только бровью повела и тут же едва удержала истерзанную судьбой форель, чтобы та не упала на пол.
Ким причмокнул язычком. Аккуратно, особо аккуратно, установил доньи обоих бокалов пива: сначала - перед ней. Потом - свой.
В его взгляде…
Она и не увидела никакого взгляда.
«Он думает сейчас о чем!?» - Вопрос автоматически завис ровно над ее макушкой.
Оглядел все вокруг - Ким, - состояние столика, то есть. Оценил и так, между прочим, незаурядное мастерство «своей» девушки, как эдак ловко подхватила форель и прочее, оценил, лишь бросив мимолётный вид на спутницу (мол, молодчинка: так и надо), причмокнул языком, бухнулся в своё место.
«Это как!? - Уши девушки порозовели, - это серьёзно, что ли, пиво?»
Ким установил на ней взгляд, миролюбиво подмигнул, не тратя лишних слов. Филигранно вытащил из-под ее руки форель и взялся ее откусывать.
Форель была очищена тридцать пять лет тому назад. Внутри нее стояла советская спичка. И ничего удивительного не должно было бы быть.
Она даже, - форель, может быть, и полстолетия не жива была…
«Какая разница?»
Аида, уложив перед собой руки, не зная куда бежать, что делать дальше (мысли вообще утопли – кораблика и след простыл), тупо смотрела в край того - перед ней, вороченного торца стола, за которым пыль, грязь, грязь…
«И ее, наверняка там - немерено».
3
В Тане не было злости. В ней не могло быть злости. Она, злость та, бессодержательной была бы в любом плотном виде. Для этого Танюшка слишком душевная была, излишне.
Иной раз хотелось бы ей что-нибудь приписать. Вот, действительно – приписать! Но ее тонкие волосы, - «пушистики» так смешно развевались на ветру, - на самом слабом даже ветру, и глаза, столь величественные пир справлявшие той «злости», - нарочитой серьёзности были так нелепы, забавны, смешны. И если бы Танечка только знала, что думает Аида в то мгновение той преднамеренной важности, что напускала на себя она: наверное, не стала бы и говорить больше никогда. Развернулась, плюнула, ушла…
Аида выслушала подругу внимательно. «Заяшки» на краешках губ заморозила, терпела.
Фантазий – через край, но все же если речь Тани прослушать до конца – можно было сделать вполне даже конструктивные выводы.
- Да ты слушаешь, что ли? – Переспросила последняя, не понимая отсутствующий вид Аиды.
- Да, - кивнула та, - я слушаю.
Подумала в паузу подруги и от сердца выдала:
- Галиматья какая-то выходит!
- Что? – Танечка шагнула назад. Не верила ушам.
Аида уточнила:
- Не пойму: зачем ты меня переубеждаешь в том, в чем я не сомневаюсь? У меня планы впереди, а Ким – при чем тут?
- Вот-вот, - Татьяна, опустив лицо, провалилась, как поскользнулась, в свои мысли.
«А ведь то, что сейчас может случиться, если, например, она, - рассуждала Аида, - разуверится в способности моей вообще любить, то, что же тогда то было: между мной и Кимом, а? Что то вообще было?»
- Ну? – Спросила подруга, - творческого подхода у тебя никогда не было, это понятно. Нужно все с иронией воспринимать, а ты – практик чёртов! Да, чёртов практик!
На том сошлись.
«Пусть средним шагом, но опыт стоило разучить», - думала Аида, шагая рядом. Они отправлялись на занятия.
«Таланты ещё не изучены – это правда. И никто, даже я, не знаю, на что способна могу быть! Ах, даже так – я!»
- Ну, так, - увлечённо, неугомонно продолжала Танечка, запрокидывая непривычно много вперёд свои колкие коленки (сегодня опять облачилась в дурацкое платье, которое на ней по-дурацки висело, - как на вешалке).
«Чучело, честное слово, - на сей счет, определилась Аида, - и скажи ж ей – так тоже ж: потом запрется в себе на целую неделю. Не станет же даже и говорить! Иди ее – размягчи. Дудки!»
- Ситуация критическая, но поправимая! – уверяла Таня, - с личными демонами я тоже, э-э, так сказать: приходилось сталкиваться. Это такое эмоциональное царство. Эдакое. Они там любят разгуливать. Ох, любят!
- О чем, не пойму? – Переспросила Аида.
- Ой, ли? Край океана, северное сияние, ха! – Улыбнулась Таня, - сюрприз в кафтане! Не делай из себя дурочку. Ведь со стороны видно…
Она замкнула губы.
«А чего это ещё видно?»
- И что? – Аида озвучила, вздёрнула носик и этим доказала следующее заключение:
- Ты любишь его – это заметно ж.
- И что? – Повторила.
«Что-то, действительно, не понятно. Что ты от меня хочешь, э!»
Танюха остановилась, рукой провела по краю «дурацкого» платья. Подол разнёсся бисером каких-то причудливых знаков. Аида не могла не заметить тут же несколько взблеснувших пар глаз парней, следящих за ними, за их дружбой.
«Сама-то ты - ангелок?»
Но Аида не хотела противоречить, хотя прекрасно могла возбудить тему приумноженных ухажёров за последние хотя бы…
- Я, вот, иногда с тобой поговорю, - объявила подруга, прерывая мысли Аиды, - так будто, что сил теряю. Ты такая сопротивляемая! Титан какой-то!
- Не выдумывай: ничего титанового в нашей жизни нет, а в моей тем паче.
- Ничего, кроме твоего упрямства. Упрямая, как веник!
Обе задумались над сравнением. И тут зазвонил мобильный.
Аида подняла. Говорил Ким. Он приветствовал ее с добрым утром и просил о свидании. Ещё: в голосе его звучало что-то патетичное…
Аида подняла взгляд на подругу с единственным вопросом: что значит слово «патетичное», что пришло ей на ум?
Но та лишь хитренько улыбалась, спусти полсекунды – ее голова уже медленно потрясывала в расчёт какой-то идиотской идеи, - кивала тому обстоятельству, которому ясным свидетелем вдруг так счастливо случилось оказаться.
Аида закончила разговор спокойно. Спокойно выключила экран.
- И что: сегодня снова встреча? Ага?
- Нет, - независимо ответила Аида и подумала: заметила ли Танечка обиду в том ракурсе, - на губах ее, едва заметно падших вниз, - пить сегодня буду. Весь вечер пить буду. До пятницы.
- О-ого! И я хочу! – Посмеялась подруга.
- Хочешь? А какие-нибудь положительные идеи выдашь?
- Что пить будем?
- Вермут, - предположила Аида. Выпивки дома не было никакой. Она и не пила. Выпалила просто так. Да с организаций и нынешней пьянки у неё, собственно, не стояло никаких планов.
- Ве-ермут, - протянула подруга, - Мартини Фиеро (Fiero) Примонт (Пьемонт), давай!
- Не знаю такого.
- Вкус-снота! Идем!
И она отправились в классы.
***
Идиллия быть женственной – это привилегия. Быть печально распространённой – уметь надо. И при этом – держать личную марку, чтобы если что…
«В общем, у Танюхи это просто суперски получается».
Аида думала. Думала весь день. Два раза пропустила звонок Кима. Один раз – ненарочно, другой раз - специально. Уж очень Танечка хотела присутствовать при беседе.
И ничего такого вроде. Понятна же тактика: погуляет, пока есть время и бросит. Ну, так: как и подруга, - Танечка, - поступала.
А потом – депрессии. Прочее…
***
…