( из сериала Конспекты пушкинистики)
Розанов В.В. Ладность Пушкина
Часть 2
Продолж. конспект философских работ парадоксального публициста и не сального критика В.В. Розанова
***
В заметке о трех рапсодов о кончине и смерти Поэта мы поместили отдельную тему … печальную и все еще спорную из-за несогласия лебедя, Рака и Суки о праве Пушкина на неправедный (ли) гнев. Не будем повторяться:
(0) Христианство пассивно или активно? - 1897
(1) Еще о смерти Пушкина – 1900
(2) К кончине Пушкина – 1916
***
(1) Вечно печальная дуэль - 1898
Критика наша, как известно, выводит всю последующую литературу из Пушкина или Гоголя; "серьезная" критика, или, точней, серьезничающая, вообще как-то стесняется признать особенное, огромное, и именно умственно-огромное значение в "27-летнем" Лермонтове, авторе ломаного:
И скучно, и грустно...
или ходульно-преувеличенного "Демона", как и множества фальшивых страниц и сцен "Героя нашего времени". - Он "не дозрел до простоты", вот глубокое словечко Гоголя, прикидывая которое к Лермонтову - мы обыкновенно отказываемся признать в нем значительность.
Связь с Пушкиным последующей литературы вообще проблематична. В Пушкине есть одна, мало замеченная черта: по структуре своего духа он обращен к прошлому, а не к будущему. Великая гармония его сердца и какая-то опытность ума, ясная уже в очень ранних созданиях, вытекает из того, что он существенно заканчивает в себе огромное умственное и вообще духовное движение от Петра и до себя.
Страхов в прекрасных "Заметках о Пушкине" анализом фактуры его стиха доказывает, что у него вовсе не было "новых форм", и относит это к его "скромности", "смирению", нежеланию быть оригинальным в форме. Не было у него новых "ритмических биений" - внесем мы поправку к Страхову, но и сейчас же закончим наблюдения этих критиков: Пушкин не имел вообще лично и оригинально возникшего в нем нового; но все, ранее его бывшее, - в нем поднялось до непревосходимой красоты выражения, до совершенной глубины и, вместе, прозрачности и тихости сознания. Это - штиль вечера, которым закончился долгий и прекрасный исторический день. Отсюда его покой, отсутствие мучительно-тревожного в нем, дивное его целомудрие
"власть заклинать демонические стихии природы человеческой" - как определил Апол. Григорьев, или, точнее, как показалось и не могло не показаться этому критику. Заклинать "стихии": о, нет! Которую же из "мучительных" стихий имел он "власть" заклясть у Гоголя? у Лермонтова? Достоевского? А они все перед ним преклонились и так готовы были бы что-нибудь из "мучительного" и "тревожного" в себе "заклясть" через него. "Хотели" бы, но не могли; и совершенно очевидно, что, дав "сюжеты" "Мертвых душ" и "Ревизора" Гоголю, - Пушкин на самый характер его творчества, дивную и властительную его "мертвенность" и "умерщвляемость" живого - не имел ни капли, ни малейшего влияния.
Гоголь, да и остальные два, именно в "стихийности" своей неизмеримо властительнее Пушкина; и так "готовые" бы поддаться перед Пушкиным, подчиниться ему - не уступили ему ни пяди из личного и оригинального в себе, из того существенно "нового", что было в них и что в них единственно значительно.
Итак, с версией происхождения нашей литературы "от Пушкина" - надо покончить.
Пушкин, в своей деятельности, - весь очерчен; он мог сотворить лучшие создания, чем какие дал, но в том же духе; вероятно, что-нибудь из тем
Отцы пустынники и жены непорочны -
возведенное в перл обширных и сложных, стихотворных или прозаических эпопей.
(3) Рецензия на книгу: Иван Щеглов. Новое о Пушкине - 1902
Многие изумляются, как это "великий Пушкин" мог привязаться к столь "малой женщине".
… бесконечная непосредственность невинности, т.е. душа ее, а не одна эстетика ее тела, и вскружила голову Пушкину, повергнула его в "богомольное" отношение. До чего между ними не образовалось никакой связи, можно видеть из того, что она называла его "Пушкин", "мой Пушкин", а не "муж" и не "покойный мой муж". Единственно, что она могла постигнуть в отношении к нему - это верность, и была ему верна. Но больше она ничего не могла понять, что еще нужно от нее. Она была хорошая женщина, добрая, русская. И только цели бытия ее вовсе не совпадали с теми, для которых существовал Пушкин. Но уже нужно было ему сообразоваться с этими целями, а не ей, которая просто не знала, не видела, не чувствовала их иначе как внешней и общей оценкой.
(4) Люди лунного света (Метафизика христианства) – 1911
Знаете, мне думается, что монашеская жестокость чаще всего бывает от нечистой совести и озлобления на себя. Меня более откровенные монахи уверяли, что без половых пороков живут очень-очень немногие из них. И вот люди мнящие о себе, не смиренные, начинают ожесточаться на себя и на других (Пушкинский "Анджело").
… разве можно "без страсти" написать стихотворение? Разве "без страсти" писал Шекспир "Лира", Пушкин -- "Годунова", Лермонтов - "Мцыри"? "Без страсти" писал только Херасков; и даже эта брошюра написана не "без страсти", не "без жара", и только грустно, что не с супружеским жаром, но с дево-содомским.
Я думаю, вообще всякая жестокость, мировая жестокость есть наружу выходящая злоба на свой грех: но как нельзя же "себя за бороду драть", то обычно дерут другого. Тут, не говоря о морально-церковном мире, об инквизиции, и "муза мести и печали", и "громы" обличения Щедрина, и "Дума народного гнева" (1-я Госуд. Дума). Возненавидели землю свою, возненавидели ее калиновской злобой: но чем удавиться бы, "трясясь и стеная", вошли в редакцию журналов и газет, вошли на кафедру Думы, и - "ату ее, мать родную землю". Все это- Анджело, и не более как Анджело.
Но как гениален Пушкин в этом очерке