Глава "Стать художником за два часа"
Договорились собраться в четыре.
– Так что ты всё-таки умеешь в смысле рисования? – прищурилась Пра, когда ребята ушли.
– Ничего, – признался Павлик.
– И из этого «ничего» надо до четырёх сделать «чего», чтобы тебе лицо не потерять, так ведь?
Павлик только кивнул, преданно глядя на прабабушку Пашу. Какое же счастье, когда тебя понимают, особенно без слов!
– Ладно. Обед, значит, отменяется. Обойдёмся бутербродами.
Обошлись бутербродами, для скорости даже в тартинки их превращать не стали.
– А ребята молодцы, не побоялись признаться, не бросили тебя. Да и ты парень надёжный, ¬ одобрительно сказала прабабушка и положила на кухонный стол стопку бумаги и карандаши. – Хороший у меня правнук.
Павлик подумал, что надо бы ей ответить комплиментом – она, мол, тоже ничего, но тут Пра двинула к нему свою чашку, прямо как пешку по шахматной доске.
– Ну, вперёд. Рисуй.
– Чашку?
– Чашку. Как можешь, так и рисуй. Только не трать время на разговоры. Что ты ничего не умеешь, я уже слышала.
Нет, ну нормально? Рисуй, значит! А обещала ведь учить. Павлик хотел было возмутиться, но Пра уже увлечённо гремела в мойке тарелками. Ладно, махнул он рукой мысленно. Может, у неё способ обучения такой, вроде как бросить в воду не умеющего плавать, посмотреть, как он барахтается, и в последнюю минуту вытащить и объяснить, что к чему. Всё-таки директор школы… Да и задача выглядела попроще, чем Спайдермена срисовывать.
Он присмотрелся. А чашка-то грязная – специально, что ли, мне такую дала, чтоб не мыть?
На белом фаянсовом боку, действительно, красовалась высохшая коричневая капля. Нашлись и другие подробности: край в одном месте был отбит, и из-под него тянулась вниз трещина, прямо как река на географической карте. А что это с ручкой? Тоже трещины, вверху и внизу. Приклеена, догадался Павлик. Какой-то посудный инвалид. Надо же, какое старьё дома держит. Мама, чуть что отколется, сразу выбрасывает, новую посуду покупает.
Форма инвалида тоже оказалась непростой. Здесь пошире, там поуже, да ещё и на ножке. Но – надо так надо. И он взялся за карандаш.
Пра подошла, заглянула через плечо.
– Чувствуется, работа над портретом чашки тебя не вдохновляет. Но глаз острый: и трещину заметил, и склейку, и пятно чайное – молодец!
– Чем тут вдохновляться? Ещё и край отбит. Такую надо выбрасывать. Из неё, наверное, и пить неприятно.
– Очень даже приятно, – уверила его Пра. – Когда мы с твоим прадедушкой поженились, это была первая наша покупка. Ей знаешь сколько лет?
– А почему она одна? – перебил Павлик, чтобы Пра не начала рассказывать длинные истории из прошлого, как любит делать его настоящая бабушка. В четыре ведь придут ребята!
– Было две, – коротко ответила Пра и вдаваться в подробности не стала. – В общем, с трещинами ты молодец, а не молодец вот с чем. Ты же у нас как будто художник, да?
– Ну, – сказал Павлик, которому не очень понравилось это «как будто».
– Вот тебе и ну. Паша, который просто Паша, видит чашку и рисует чашку, а Паша-художник видит чашку, видит лист и рисует чашку на листе не где попало, а с умом. Ты посмотри, где у твоей чашки ручка – она, бедная, сжалась вся, места ей на краю листа не хватает. А всё потому, что ты начал рисовать, не подумав о размерах. Композиция – запомни это слово. И вот живой пример.
Она, как фокусник, выудила откуда-то фотографию с разрисованной стеной магазина.
– Здесь тоже про композицию не думали. Ты видишь… э-э… монстра, а художник видел бы, в первую очередь, стену. Эх, никакой это, конечно, не монстр, а… ну, ладно, придётся так его пока называть. Но за гусеницу обидно. Короче говоря, монстру тоже не хватает места. Что же ты его притиснул в край да к самой земле? Вот если бы повыше и поправее, а ещё так, чтобы этот усик оказался прямо на двери…
– У нас стремянка маленькая была! – закричал Павлик, который теперь видел все ошибки композиции. – А что на двери тоже можно рисовать – это я не подумал. Круто было бы с глазом на двери!
– Это не глаз, это усик. Глаз на этом рисунке нет, они у гусеницы крошечные, почти незаметные, по шесть штук с каждой стороны.
– А на глаза похоже.
– Похоже, но не глаза. И кстати о цвете. Здесь у тебя всё чёрное. А если бы эти так называемые глаза сделать контрастными, зажечь, к примеру…
– Жёлтым!
– Да, жёлтым было бы сильно, – согласилась Пра.
– У нас другой краски не было. А так бы конечно…
– Но-но-но! Мы с тобой это произведение разбираем не для того, чтобы потом попадать в полицию за хулиганство, – напомнила Пра, и Павлик сразу сник. – Бедная гусеница! Она и знать не знала, что попадёт в такую историю.
– Неужели у неё правда такой рот? Это и на рот не похоже.
– Это ты ещё не видел щупики комара! А ноги кузнечика! А если бы ты посмотрел в микроскоп на блоху…
– У тебя есть микроскоп?
– Уже нет. Оставила его школе. Но можно посмотреть и без микроскопа. Подожди, принесу кое-что.
Она вышла. Павлик взял фотографию и посмотрел монстру в глаза, то есть, в усы. Точнее, в усики. Вздохнул. Да, жаль, что не было жёлтой краски.
Пра вернулась со стопкой книг. Одну обложку украшала впечатляющая картинка: на репейнике сидит здоровенный кузнечик, а рядом по изгрызенному листочку ползёт гусеница. Она-то, видно, этот листок и продырявила.
Насекомых Павлик вообще-то не любил. Комары кусались, мухи мешали, ос и пчёл он, честно сказать, боялся, бабочки его просто не интересовали. Кто там ещё – пауки? Ну, пауки если только в виде Спайдермена или как у Дэна на коленке. Но Пра открыла книжку, и глаза у неё загорелись, как будто их тоже подсветили какой-нибудь краской.
– Вот, смотри: простой комар, казалось бы, ничего интересного, но если приглядеться… Тебя кусали комары?
Павлик кивнул. Дурацкий вопрос. Комары каждого кусали.
– А как они кусают?
Ещё один дурацкий вопрос. Как-как – кусают и всё, хмыкнул Павлик.
– Думаешь, дурацкий вопрос? Думаешь, что тут интересного – воткнул комар хоботок в кожу и высосал капельку крови, да? А если я тебе скажу, что в этом хоботке спрятано ещё шесть хоботков? И два из них работают как настоящие пилы и пропиливают дорогу остальным?
Она зашуршала страницами. На каждой были картинки одна другой страшнее, они изображали всякие комариные части: щупики, усики, хоботки, которые в расправленном виде были похожи на дворницкую метлу – и как только комар всовывает весь этот пучок в один прокол? Но Пра уже с энтузиазмом объясняла – оказывается, его туда направляет нижняя губа. Комариная нижняя губа – кто бы мог подумать! Павлик потёр свою собственную нижнюю губу, радуясь, что он не комар и что ему не надо никуда направлять какие-то там усики. Хотя усики у него в будущем могут вырасти. У папы вон они здорово растут, и он их то сбривает, то оставляет… Хлопотное вообще-то дело. И Павлик задумался о жизни с растущими усами, в то время как прабабушка продолжала восхищаться комариной нижней губой.
– Смотри, как она изящно изгибается! Как плотно держит остальные части хоботка! Как этот механизм гениально продуман природой!
– Да ведь это больно и противно! – не выдержал Павлик. – И волдырь потом чешется.
– Чешется, согласна, но разве не интересно – почему чешется? А то тебя кусают, а ты даже не понимаешь, как! А кстати, кто именно тебя кусает, можешь разобраться?
– Ну, это легко, – блеснул ответом Павлик, – самка. У них пьют кровь только самки.
– Точно. Но чья это самка – комара пискуна? Или кусаки?
Какие ещё пискуны и кусаки? Все эти гады одинаковы, все они пищат и кусают. Но вот, пожалуйста, научные сведения: если тебя кусают в лесу весной и летом, знай, что это комары кусаки. А если в городе, в квартире, и поближе к осени – тут, оказывается, к тебе пристают комары пискуны. С особенной теплотой Пра рассказывала про ту разновидность пискунов, что зимует в городских подвалах.
– Представляешь, как они приспособились к городской жизни? Могут выводить потомство даже зимой. На улице мороз, люди кутаются в пуховики, а у них в подвале – комарята! Какие молодцы! Комары этой разновидности очень удобны для разведения в школьном уголке живой природы.
Воображение тут же нарисовало Павлику невозможную картину: директриса их школы Анжелика Витальевна в модном костюме и на высоких каблуках указывает длинным голубым ногтем на аквариум с личинками комаров и вопрошает: «Ну, к какому виду комаров относятся эти личинки?» Павлик взглянул на прабабушку, представил её с длинными накрашенными ногтями и прыснул.
– Неужели вы в школе комаров разводили?
– Ещё как разводили! И гусениц тоже – знаешь, как интересно наблюдать за линькой гусениц?
Пра снова начала листать книгу, одна картинка сменялась другой. Каких чудищ там только не было! Куда там трансформерам, которыми Павлик когда-то увлекался. Вдруг он закричал:
– Подожди! Дай вот эту посмотреть!
Личинка малярийного комара во всей своей устрашающей красе улыбалась Павлику с пожелтевшей страницы. Та самая, про которую мэр говорил! Юрий Борисович!
– А есть тут этот… ну, как его… ротовой аппарат гусеницы?
Вот он, тот самый рисунок. В книжке он был совсем маленьким. Павлик скосил глаза на фотографию со стеной магазина. А вообще-то ничего получилось! Очень даже ничего! Но спутать такое с личинкой малярийного комара… Эх, Юрий Борисович! А ещё мэр.
– Ничего общего с личинкой, да? – правильно угадала Пра мысли Павлика. – Мы всё это на энтомологическом кружке зарисовывали. Вот я сейчас тебе про малярийных комаров расскажу…
Но тут она осеклась и перебила сама себя:
– Стоп-стоп-стоп! Мы же рисовать должны!
Павлик вдруг сообразил, что давно не слышал кукушку. То ли за всеми этими усиками и щупиками они не обратили на неё внимания, то ли она обиделась и вообще не куковала, но времени теперь было в обрез.
– Что ж ты меня не остановил? Я ведь, если увлекусь… – сокрушённо вздохнула Пра. – Ладно. Посмотри пока что вот это.
Она протянула ему другую книжку, тонкую как журнал. «Учись рисовать», заметил Павлик название.
– От папы твоего осталась, между прочим. Очень нам подойдёт.
Павлик точно знал, что папа рисовать не умеет, поэтому скептически наморщил нос.
Первые страницы, где нарисованная рука показывала, как правильно держать карандаш, были густо искаляканы – видимо, маленький папа тренировался прямо здесь. Но к разделу «Рисуем котёнка» интерес к рисованию он явно потерял, и дальше книжка была как новенькая.
– Я что, котиков, что ли, должен рисовать? – возмутился Павлик, глядя на сладенького котёнка с бантиком. После подвига с монстром котики казались просто унижением.
– Ты – не обязательно. Я это для ребят принесла. Котики – самое то, что надо, чтобы перестать бояться карандаша и бумаги. А ты этого уже не боишься, так ведь?
Ещё как боюсь, сказал мысленно Павлик, но тут кукушка сменила гнев на милость, высунула голову из часов, и с первым её ку-ку раздался звонок в дверь. Пра одобрительно кивнула головой, подмигнула Павлику и пошла открывать...
Продолжение следует.