Кощей ел дыню. Дыня была сласти необыкновенной, и оторваться от неё не было никакой возможности. Властелин тридесятого отрезал тонкий полупрозрачный ломтик, отделял его от кожуры, сворачивал в трубочку и отправлял в рот.
Вслед за тем цеплял двузубой вилочкой ломтик грана падано и тщательно пережёвывал. Споласкивал зубы чистой водой комнатной температуры и повторял всё снова.
Напротив Кощея стоял казначей и трясся мелкой дрожью. Недавно он принёс царю на утверждение исполнение бюджета первого полугодия, и оказалось, что бессмертный старик полудничает. Обычно полдник заканчивался на полчаса раньше этого времени, и казначей наивно думал, что повелитель будет сыт и доброжелателен и подмахнёт неглядя. В таблице было две-три строки, в которых весьма искусно были запрятаны траты на любовницу и двух незаконных отпрысков казначея. Страшно было представить, что будет, если властелин тридесятого обнаружит воровство. А Кощей, мельком взглянул на представленные ему листы, отложил отчёт в сторону и продолжал неспеша кушать дыню с сыром.
Крупные капил пота выступили на мясистом носу казнокрада. Волосы, и без того жиденькие, прилипли к вискам и затылку. Левая нога мелко тряслась и расшитая серебром пола кафтана шуршала, прикасаясь к ней.
Кощей взялся за ножик, потянулся за ополовиненной дыней, но вдруг отложил прибор и улыбнулся:
— Как жизнь вообще? Как жена? Как детишки?
Казначей побледнел и хлопнулся в обморок.
— Уберите, — равнодушно сказал бессмертный старик. — И приготовьте приказ о выходе в отставку по собственному желанию. Вчерашним числом. И некролог. Числом завтрашним.