(из сериала Конспекты пушкинистики)
Часть нюмеро Un
1. Пушкин и Гоголь – 1891
Пушкин есть как бы символ жизни:
он - весь в движении, и от этого-то так разнообразно его творчество. Все, что живет, - влечет его, и подходя ко всему, - он любит его и воплощает.
Это он есть истинный основатель натуральной школы, всегда верный природе человека, верный и судьбе его.
Ничего напряженного в нем нет, никакого болезненного воображения или неправильного чувства. Слова его никогда не остаются без отношения к действительности, они покрывают ее и чрез нее становятся образами, очертаниями. Отсюда - индивидуализм в его лицах, вовсе не сводимых к общим типам.
Пушкин научает нас чище и благороднее чувствовать, отгоняет в сторону всякий нагар душевный, но он не налагает на нас никакой удушливой формы. И, любя его поэзию, каждый остается самим собою.
Все это и делает его поэзию идеалом нормального, здорового развития.
Благодаря образам Пушкина и благодаря новой литературе, которая вся силится восстановить его, поборая Гоголя, и в нашей жизни раньше или позже этот гений погаснет.
Гоголь есть родоначальник иронического настроения в нашем обществе и литературе; он создал ту форму, тот тип, впадая в который и забывая свое первоначальное и естественное направление. Разнообразный, всесторонний Пушкин составляет антитезу к Гоголю, который движется только в двух направлениях: напряженной и беспредметной лирики, уходящей ввысь, и иронии, обращенной ко всему, что лежит внизу. Но сверх этой противоположности в форме, во внешних очертаниях, их творчество имеет противоположность и в самом существе своем.
2. Два вида "правительства"- 1897
Писарев доказывал, что Пушкин "не поэт", как, напр., был для него поэтом Гейне, а во-вторых, что если бы он и был поэтом, то это - "ничего не значит, не содержит в себе никакой заслуги, так как всякий, если захочет, "может сделаться таким же поэтом, как Пушкин""
Пушкин народен и историчен, вот точка, которой в нем не могут перенести те части общества и литературы, о которых покойный Достоевский в "Бесах" сказал, что они исполнены "животного злобой" к России. Он не отделял "мужика" от России и не противопоставлял "мужика" России: он не разделял самой России, не расчленял ее в своей мысли и любил ее в целом
… к … истинному и истинно страшному для писателя "правительству" Пушкин, не вступая с ним в прямую борьбу, сохранил полную достоинства независимость. Он подымался в высшие и высшие сферы созерцаний, находил чистейшие и чистейшие формы отношения к действительности, давно чувствуя, что одинок, что никто за ним не следует.
. "Черт угораздил меня, с умом и талантом, родиться в России" - эта опять одна строчка содержит в себе такие бездны критического отношения к действительности, такую боль от глухоты действительности к живому сердцу, живой мысли, живому порыву, дальше которой не пошли ни Чаадаев, ни декабристы, пожалуй, не пошли дальше и шестидесятые годы.
3. А. С. Пушкин - 1899
Пушкин - национальный поэт
Он не был только русским по духу, как Кольцов, но
русскому духу он возвратил свободу и дал ему верховное в литературе положение,
чего не мог сделать Кольцов и по условиям образования своего, и по размеру сил.
… было много "русизма" в славянофилах, но никогда они не сумели сделать свою доктрину центральным национальным явлением.
Пушкин не только сам возвысился до национальности, но и всю русскую литературу вернул к национальности, потому что он начал с молитвы Европе, потому что он каждый темп этой молитвы выдерживал так долго и чистосердечно, как был в силах: и все-таки на конце этой длинной и усердной молитвы мы видим
обыкновенного русского человека, типичного русского человека.
Биография его удивительно цельна и едина. В нем, в его судьбе, в его биографии совершилось почти явление природы: так оно естественно текло, так чуждо было преднамеренности.
… душу Пушкина чертили великие гении и его создания, его "молитвы" перед ними сохраняют и до сих пор удивительную красоту и всю цену настоящих художественных творений. Без этого Пушкин не был бы Пушкиным и вовсе не сделался бы
творцом нашей оригинальности и самобытности.
Пушкин был царственная душа;
в том смысле, что, долго ведомый, он поднялся на такую высоту чувств и созерцаний, где над ним уже никто не царил. Ум и сердце Пушкина, как это ни удивительно, как ни странно этому поверить, спокойно переросли столько гениев, всемирных гениев.
…есть во всякой универсальности граница, и на нее мы указываем: это - забвение. Пушкин был богат забвением,
и, может быть более богат, чем это вообще удобно на земле, желательно на земле для ее юдоли, но это забвение - гениальное.
Пушкин был великий "прельститель", "очарователь", владыко и распорядитель "чар", впрочем, и сам вечно живший под чарами. Но под чарами чего? Тут мы находим непрерывное движение и восхождение, и нет конца, нет и непредвидимо даже завершение восхождения
Пушкин - восходитель
… не уметь разочаровываться, а
уметь только очаровывать
- замечательная черта положительности.
4. О Пушкинской Академии -1899
В противоположность апокалипсического Лермонтова:
Я знал одной лишь думы власть, Одну - но пламенную страсть...
Пушкина можно определять лишь отрицательно, т.е. отвечая "нет!", "нет!" и "нет!" - на попытку указать в нем одну господствующую думу, или - постоянно одно и то же, не-рассеиваемое, настроение. Монотонность совершенно исключена из его гения; выразимся в терминах, особенно понятных: ему чужда монотонность и; может быть, чужд в идейном смысле, в поэтическом смысле - монотеизм. Он - безбожник, т.е. идеал его дрожал на каждом листочке Божьего творения. Вся его жизнь и была таким-то собиранием этих идеалов прогулкою в Саду Божием, где он указывал человечеству: "А вот еще что можно любить!"... "или - вот это!.."
Можно Пушкиным питаться, и можно им одним пропитаться всю жизнь. Пушкин может быть таким же духовным родителем для России, как для Греции был - до самого ее конца - Гомер.
Что же это значит? Откуда это богатство? Что это за особый строй души? Критика русская давно (еще с Белинского) его определила термином - "художественность". Художник есть тот, кто, может быть, и заражает, но ранее - сам заражается; в отличие от пророка, который только заражает, но - если позволительно перенесение узкого медицинского термина - заражается только Богом; Им слушаем, ему - Он открыт. "И небеса отверзты" - пророку: а художнику вечно открыта только земля, и, как это было с Пушкиным, - ему открыта бывает иногда вся земля.
Пушкин был всемирное внимание, всемирная вдумчивость. Не только было бы напрасно искать у него одного господствующего тона, но совершенно очевидно, что этого тона и не было; что он пришел на землю не чтобы принести, но чтобы полюбить: полюбить эту прекрасную землю и, ничем исключительно новым не утолщив ее богатств, - скорее вознести ее к небу, и уж если обогатить, то самое небо - земными предметами, земным содержанием, земными тонами.
Чувство трансцендентного ему совершенно чуждо, в противоположность Гоголю, Лермонтову, из новых - Достоевскому и Толстому.
5. Заметка о Пушкине - 1899
Он любил жизнь и людей. Пушкин - всегда среди друзей, он - дружный человек; и, применяя его глагол о "гордом славянине" и архаизм исторических его симпатий, мы можем "дружный человек" переделать в "дружинный человек".
Да, они все, т.е. эти три (я - Лермонтов, Гоголь. Достоевский) , - были пьяны, т.е. опьянены, когда Пушкин был существенно трезв. Три новых писателя, существенно новых - суть оргиасты в том значении и, кажется, с тем же родником, как и Пифия, когда она садилась на треножник.
Да, Пушкин больше ум, чем поэтический гений. У него был гений всех минувших поэтических форм; дивный набор октав и ямбов, которым он распоряжался свободно; и сверх старческого ума - душа как резонатор всемирных звуков… Он принимал в себя звуки с целого мира, но "пифийской расщелины" в нем не было, из которой вырвался бы существенно для мира новый звук и мир обогатил бы. Можно сказать - мир стал лучше после Пушкина: так многому в этом мире, т. е. в сфере его мысли и чувства, он придал чекан последнего совершенства. Но после Пушкина мир не стал богаче, обильнее.
Пушкин, по многогранности, по всетранности своей, - вечный для нас и во всем наставник.
6. Еще о смерти Пушкина - 1900
… ни на Афон Пушкин бы не поехал (гипотеза Соловьева), ни "воззвах" не стал бы и не хотел читать, - ибо не таково было настроение его души и правда его души и факт его души в это время грусти, смятения, гнева. О, господа, ведь есть логика и у страсти, и не думайте, что права и свята логика только "посмертных рассуждений", но и при-жизненных страстей логика может быть свята. Я верю, что Пушкин вспыхнул правдою - и погиб; что он был прав и свят в эти 3 - 5 предсмертных дней,
Не совершенно ли очевидно, что суть пушкинской драмы заключалась... о, не в Наталье Николаевне, - а в том, что Пушкин не имел в собственных данных фундамента спокойствия и уверенности, чтобы сказать с Улисом и Лидиным: "Дом мой - твердыня моя: кого убоюся"!
Веселый насмешник, написавший Нулина и Руслана, вещим, гениальным и простым умом он почуял, что если "ничего еще нет", то "психологически и метафизически уже возможно", уже настало время ему самому испить черную чашу
Ведь вас двое, а семья именно там, где есть "одно". Вот устранение этих-то "двоих" и есть мука, наука и, конечно, непостроимая наука семьи. У Пушкиных все было "двое": "Гончарова" и "Пушкин". А нужно было, чтобы не было уже ни "Пушкина", ни "Гончаровой", а - Бог. Пушкин метнулся; Рцы говорит: "Ведь они были повенчаны". Я же спрашиваю, где Бог и одно?! Совершенно очевидно, что это "Бог и одно" у них не существовало и даже не начиналось, не было привнесено в их дом. Что же совершилось? История рассказывает, что вышла кровь; трудно оспорить меня, что Бога - не было, и что гроза разразилась в точке, где люди вздумали "согласно позавтракать", тогда как тут стояло святилище очень мало им ведомого бога. И, конечно, старейший и опытнейший был виновен в неуместном пиршестве, и он один и потерпел.
7. Кое-что новое о Пушкине - 1900
имя поэта находится перед такою же опасною минутою человеческой изболтанности. И заскучав, решительно заскучав над "Пушкиным как человеком", "как национальным поэтом", "как гражданином" и т.д., и т.д., мы можем отдохнуть и насладиться, и надолго насладиться эстетически, идейно и философски, просто над одною определенною страницею Пушкина. Жид и Пушкин... что общего между мелочным торгашом и великодушнейшим из смертных? Мой верный друг, мой ветреный любовник.
8. Ибсен и Пушкин - "Анджело" и "Бранд" – 1907
Ибсен, наверное, не знал нашего Пушкина и его бессмертного "Анджело". Если бы Ибсен припомнил черты биографии Григория VII Гильдебрандта и прочел пушкинского "Анджело", он едва ли написал бы "Бранда": ибо Бранд укладывается в которую-то из этих двух схем. В удачном и чистосердечном случае, если он золото без прогаров, - это все-таки только "святой сатана", за которым следовать мы сознательно не хотим. Во втором случае, менее удачном, т. е. если он только золотист снаружи и вот пока очень молод, а на самом деле у него есть "червоточинки", личные свои поползновения, хотя бы и очень идеалистические, но именно свои, - он всего-навсего молодой "Анджело"
9. Возврат к Пушкину [1912]
... суд глупца и смех толпы холодной, - который надвигался на Пушкина при жизни и торжествовал свои триумфы в "разливанном море" 60-х - 70-х годов. Пушкин поставлен на свое место, - и место это, первого русского поэта, утверждено за ним.
Пушкин - это покой, ясность и уравновешенность. Пушкин - это какая-то странная вечность. Это закономернейший из всех закономерных поэтов и мыслителей и, можно сказать, глава мирового охранения.
"Просто - поэт", как он и определял себя ("Эхо"), - на все благородное давший благородный отзвук.
Пушкина нужно "знать от доски до доски", и слова его Над вымыслом слезами обольюсь - есть завещание и вместе упрек нам - его благородный, не язвительный упрек.
Какая-то удивительно чистая кровь - почти суть Пушкина.
И он не входит в "Курс русской словесности", а он есть вся русская словесность
Он дохнул бы на нашу желчь, - и желчь превратилась бы в улыбки.
10. Пушкин и Лермонтов - 1914
Пушкин есть поэт мирового «лада» - ладности, гармонии согласия и счастья
Просто царь неразрушимого царства
Пушкину и в тюрьме было бы хорошо. Лермонтову и в раю было бы скверно.
11. К кончине Пушкина – 1916
Все так и было, как было, - и оттого, что А.С.Пушкин вступил в марьяж с Н. Н. Гончаровой - звезды не изменили своего течения и все осталось по-прежнему:
Пушкин - величайшим русским поэтом, но до излишества игривым.
Гончарова - первой красавицей Петербурга, которая так же хотела... так же "не могла не использовать" свою красоту и годы, - "дар небес единственный у нее", - как Пушкин не мог не использовать своего гения, своей силы стихов...
Барон Геккерн был дипломатом, и "что же - ему было перестать быть дипломатом?"
И Дантес - очень красивый кавалергард.
Каждая планета "текла по пути своему". И было бы хорошо. А "встретились" - кавардак. Но кто их "встретил"? Увы, марьяж Пушкина.
Его воля. Его первый шаг "изменить судьбы".
Они, конечно, не изменились.
И он погиб.
- Могила. Умерло. Расходитесь, господа, нечего ждать.
Совершенно "нечего". Никакой загадки. Ничего тайного.
Да "не было написано в звездах". Потому что Пушкин не так "родился". Как и Дантес, и Геккерн, и Наталья Николаевна - родились все и каждый "по-своему". Нимало "не сообразуясь с Пушкиным", - как и он родился "не для жены своей и не для этого общества".
Но вошел в это общество. О чем судить? Как рассуждать? Не "общество вошло в Пушкина и помешало ему жить", а "Пушкин вошел в развращенное общество - и погиб". Как тут судить и кого?
Сказать ли, наконец, последнюю и истинную причину гибели Пушкина? Причину не феноменальную, не зависящую от случайностей, а причину ноуменальную, вот это - "в звездах".
12. О Лермонтове - 1916
Лермонтов поднимался неизмеримо более сильною птицею. Что "Спор", "Три пальмы", "Ветка Палестины", "Я Матерь Божия", "В минуту жизни трудную", - да и почти весь, весь этот "вещий томик", - словно золотое наше Евангельице, - Евангельице русской литературы… Все это гораздо неизмеримо могущественнее и прекраснее, чем "начало Пушкина", - и даже это впечатлительнее и значащее, нежели сказанное Пушкиным и в зрелых годах. "1 января" и "Дума" поэта выше Пушкина. "Выхожу один я на дорогу" и "Когда волнуется желтеющая нива" - опять же это красота и глубина, заливающая Пушкина.
Пушкин был обыкновенен, достигнув последних граней, последней широты в этом обыкновенном, "нашем".
Лермонтов был совершенно необыкновенен; он был вполне "не наш", "не мы".
Вот в чем разница.
И Пушкин был всеобъемлющ, но стар, - "прежний", как "прежняя русская литература", от Державина и через Жуковского и Грибоедова - до него. Лермонтов был совершенно нов, неожидан, "не предсказан".
Одно "я", "одинокое я".
Пушкин "навевал"... Но Лермонтов не "навевал", а приказывал. У него были нахмуренные очи. У Пушкина - вечно ясные.
Вот разница.
И Пушкин сердился, но не действительным серженьем. Лермонтов сердился действительным серженьем.
И он так рано умер!
Бедные мы, растерянные.