Пролог.
Малазия. Сегамат. 1947 год.
"Сэчико. Дочь солнца. Светлой и добротой наивностью своей детской души она как никто лучше олицетворяла это имя. Вот и сейчас стоит мне только зажмуриться и я виду Сэчико, в белоснежном, длиннополом платье, стоящую на берегу Окинавы с развевающимися от ветра длинными, черными волосами. Как она играет с океаном, убегая от наступающей волны, и заразительно смеется, когда вода настигает её и замачивает тапочки. Как она, раскинув руки, бежит по песку навстречу мне, и я, подхватив её , начинаю кружить в воздухе. И она доверчиво прижимается своей нежной щечкой к моей колючей щетине... И чайки кружатся над нами, наполняя воздух пронзительными и торжественными криками. И лазурная громада океана полна торжественного гула. И сияющее восходящее солнце, и бескрайнее небо над головой, и весь мир в эти секунды смотрел только на нас...".
Отняв лоб от сложенных на столе рук, он поднял голову. Было три часа ночи и не смотря на открытое окно, в комнате стояла страшная духота влажной, тропической темноты. Помотав головой, он потер глаза- красные от хронического недосыпа. С тех пор он не мог спать- то вырубание смертельно уставшего организма было лишь защитной реакцией, не приносившей ни облегчения протекавшим внутри процессам, ни обновления клеткам мозга...
"...Война разлучила меня с родными и прежде всего Сэчикой. Меня послали в Харбин и я проработал там вплоть до самого наступления Советских войск. Официально, так же как и для всех своих родных я был военным медиком, посланным в Маньчжурию. Особенно гордилась мной Сэчика, считая меня настоящим героем, спасающим жизни раненым бойцам. Она постоянно присылал мне письма и рисунки, с нетерпением ожидая моего возвращения. Она жила в своем детском мире- мире волшебных грез, доброты и справедливости, далеким от низкой и грязной политики. Вряд ли бы она восприняла то, если бы узнала, что на самом деле я занимаюсь лишь распилкой бревен... Откуда она могла знать что такое на самом деле истина?! И я приложил все усилия, чтобы она никогда об этом не узнала, и судьба со злой гримасой выполнила моё желание. Когда в Киото стало опасно, то я позаботился о том, чтобы всю мою семью перевезли в более безопасное место, которое сам же и выбрал. Так я собственными руками и решил их судьбу..."
В дверь комнаты постучали.
Да- сказал он, вновь вернувшись из воспоминаний в реальность.
Грузовики готовы к выезду- отчеканил вошедший Кимура: Прикажите отправляться?
Готовность пять минут- ответил он. Кимура, коротко поклонившись, вышел...
"...О произошедшем мне рассказал Эшеда. Ему доложили из Киото. Но он не понял ничего. Так же как не понял и я. Так же как не поняли и в Токио...
Когда я срочно прибыл туда, то мои глаза не поверили тому, что увидел там. И мой разум не поверил глазам. А я не поверил своему разуму. И что же ужасное стало там? Ничего... Это и было самое ужасное- когда ничего не стало. Они сделали там ад , который выжигал плоть до костей и даже сами кости продолжали гореть в воздухе... До сих пор в ночных кошмарах преследуют меня скрюченные спички фонарных столбов; разбросанные по земле кости автомобилей и трамваев; свернутые в кольца железнодорожные рельсы с вывороченными из земли исковерканными шпалами. Это было настоящее царство теней, сравнимое с Аидовым царством. И река превратились в черные воды Сикса. Как я часто читала мне мама про них в детстве. А теперь я увидел это воочию...
Они изжарили Сэчику, превратив в обугленные, все ещё содрогающиеся шкварки. Так мне рассказали те, кто нашли её тогда. Я не узнал её, когда увидел. Так же как и она не узнала бы меня, равно как и никого более вокруг. Так мне рассказали те, кто хотел помочь ей. Но избавление пришло к ней раньше меня. Хотя можно с уверенностью сказать, что оно опоздало. Как опоздал и я. Так мне рассказали те, кто показал её мне.
Что произошло с ней было ужасно. Так мне сумел рассказать Кио. Он видел все. Но не помог ей. Так же как не помог и себе... Он сразу узнал меня. А вот я его нет...
Тогда я потерял все. И лишь сумел найти в себе силы, чтобы попрощаться с Сэчикой. И с Кио. Хотя сказал ему просто: "До свидания". И соврал. Ложь всегда была сладким ядом. Но сейчас она стала сладким лекарством. Не лечащим. Но притупляющим горечь. Его- на несколько дней, или часов. И мою- на всю оставшуюся жизнь. Кио лишь промолчал. Так как понимал все. Что понимал и я. Что понимали и все. Но никто не знал что надо делать дальше. Но я знал..."
На столе затрещал телефон, вновь вырвавший его из воспоминаний.
Да- сказал он, сняв трубку.
У вас все готово, Ояма?- спросил с того конца Эшеда.
Да-ответил он: Грузовики отправляются.
Отлично- ответил Эшеда: Корабль ждет...
В трубке раздались короткие гудки и он вновь положил ее на рычаг...
"...Эшеда, продал вам свою честь, купив за это свою жизнь. И теперь он везет вам разменную монету. Точнее поручил это сделать мне- своему верному казначею. И я с удовольствием сделаю это. Шахматы. Гениальная игра, с правилами которой можно сравнить всю вселенную. Вы сделали свой ход, написав на орудии своем имя объекта мщения своего. И тогда с неба опустился свет ярче тысячи солнц. То был ад. Теперь сделаю ход и я, написав свою надпись- имя объекта мщения своего. И тогда с неба опуститься туман темнее тысячи ночей. И выморозит он кровь в жилах и заледенит в голове мозг. Ибо так безграничен будет ужас при виде его. То будет Судный День...".