Тропа
Рассказ
Глинистый крутояр высокий, желтогрудый. Стоит, как рослый монгол в расстёгнутой до пупа рубахе. Если наверху, на краю обрыва, оступишься – полетишь, шею свернёшь и вряд ли выживешь, с такой-то высоты. И снизу, от воды, на громаду нависающую смотреть – давит. Только представишь себе, как карабкаешься по этой почти отвесной глиняной стене, чтобы наверх выбраться, и сразу холодок в душе. Даже подумать о том страшно, не то что попробовать.
А тропа, глянь, по крутояру всё же есть. Откуда она? Кто и когда проложил? Так же можно про песню народную спросить: кто?...когда? Ну и ответ будет таким же: народ.
Зовётся яр Катиным. И объяснение названию есть. Говорят, ещё до второй мировой жила в рабочей слободе над этим яром женщина по имени Катерина. Имела сына лет двенадцати и дочку лет десяти. Мать на работе, за детьми особого присмотра нет – они и забавлялись как придумается. Под обрывом в те годы протока была, рукав от реки. Весной лёд на основном русле течение быстро уносило, а на протоке ледоход больше недели тянулся. Льдины близко друг к другу, где вплотную, где с зазорами, еле продвигаются. В зазорах вода тёмная видна. Вот и забава ребятишкам: выберут расстояние между льдинами пошире и прыгают с одной на другую. Шумно, весело. Это сейчас у детей игры в компьютере, а тогда – никаких виртуальных миров, всё по-настоящему, на улице. Как-то в такой ледоходный день ватага слободской ребятни по Банному яру – он пологий, натоптанный – спустилась к протоке. Почти все – мальчишки, девочка одна. Дочка Катерины увязалась за братом и оказалась на протоке. В перебежках и перепрыжках незаметно сместились от Банного яра к тому месту, которое сейчас называется Катиным. Дальше – больше:
- Узко тут прыгать, не интересно, - сказал кто-то из мальчишек. - Айда ближе к реке, там льдины шире расходятся.
- Айда, - согласились все.
Не согласился только сын Катерины, поостерёгся за сестру. Ватага убежала, брат и сестра остались вдвоём…
Проклятый слепой, бездушный желтогрудый монгол! Десятки, сотни тонн глины разом сошли с яра и с гулким грохотом рухнули на берег и протоку. Волна от удара поднялась и, сгребая льдины, покатилась к другому берегу. Месиво из глины, льда и воды кипело несколько минут, потом улеглось, перегородив протоку почти наполовину.
Детей Катерины не нашли. А её жизнь в тот день остановилась, прекратилась. Молва говорит, что она почти не отходила от яра, жила на нём. Стояла на краю и звала сына и дочь.
- Тронулась, бедняжка, - посчитали люди и жалели, подкармливали несчастную.
Так верная собака после смерти любимого хозяина уходит жить на его могилу. И умирает на ней. Катерину тоже нашли мёртвой на краю проклятого обрыва. А яр после этого прозвали Катиным. Выступ на берегу от того схода до сих пор виден: широкий, толстый глиняный язык тянется от жёлтой стены через серую песчаную полосу и уходит в воду.
Тропа не сразу крутая. Метра четыре от песка на глину полого. Там кустик жиденький торчит. Держится корешками за скудную почву, точно беспалый нищий милостыню на паперти просит. После него ещё несколько шагов даются легко. И снова кустик, такой же бедный, как первый. А дальше – всё, крутой подъём, подъём с высоким напряжением сил. На Катином яру вообще всё высокого напряжения. Он как высоковольтная опора, этот яр. Вниз по нему нельзя, только вверх. Если надумает кто спускаться, то обязательно упадёт. И уважения к такому падению не будет. Скажут: «Чё полез?! Во дурак! Как мешок свалился». Нет, только вверх. Если поднимешься – герой, зауважают. Сорвёшься – пожалеют, тоже с уважением. Лучше, конечно, не падать. Страховочного троса нет, не в цирке. Поэтому стараться надо изо всех сил… высокое напряжение… Да и тоскливо как-то – уважение после падения…
Редко, очень редко находился смельчак для крутой тропы. Почти никогда. Но иногда всё же такой появлялся, бросал вызов желтогрудому монголу. Под Катиным яром сегодня основное русло, не протока – сместилась река. Течёт вода глубокая, тяжёлая, сильная. На песчаном берегу хорошо: кто рыбачит, кто прогуливается, кто компанией отдыхает.
- Давай, открывай вторую, - пили под Катиным яром водку четыре мужика. Им лет по тридцать, они школьные друзья. Встретились. - Коляну дозы не хватило, долить надо.
- Давай, парни, за встречу! Что не забываем нашу дружбу!
- Аах! Хорошо пошла! Огурчик классный!
- Эх, хорошо на берегу! Милиция не ходит здесь, не мешает.
- Толян, а чё Вовки Ефремова нет? Ты чё, не сказал ему?
- А его на сборы на два месяца в армию забрали. Бегает сейчас с автоматом, стреляет.
- Во, блин, невезуха ему… А меня ни разу после армии не дёргали. Как пришёл – и всё. Даа, двадцать лет прошло, а как вчера…
Пили, хмелели.
- Помню, у нас часть по тревоге подняли, - ударился в воспоминания Николай.- Там недалеко у нас зона была, так у них с отсидки сразу шесть урок сорвалось. Охранников уделали, оружие забрали, кипиш полный. Нас три роты погнали ловить их. По четыре полных рожка, фонари, рация. Там же леса кругом. Двое суток гонялись за ними. Они отстреливаются, у меня пули несколько раз прям у головы просвистели. Ну, нам тоже сказали, живыми их можно не брать. Я одному там урке из калаша плечо продырявил. К болоту их прижали, патроны у них кончились. Два трупа, короче, четверо сдались.
Николай служил писарем в штабе, но об этом умалчивал. Участия в поимке сбежавших заключённых он не принимал, бандитов поймали другие солдаты. Алкоголь, однако, подталкивал рассказать что-нибудь героическое о себе.
- У нас в автороте тоже случай был, - поддержал тему Анатолий. – Склады и ёмкости с горючкой на отшибе стояли, самый дальний караульный пост. Вот местные мужики поселковые, башкиры, и решили из наших ёмкостей соляру и бензин себе слить.
- Подожди, подожди, Толян. Давай, ещё по одной, потом дорасскажешь… Ахх, хорошо!
- Ну, так вот, башкиры местные, значит, ночью на телеге с лошадью две бочки двухсотлитровые подвезли. Забор там из колючки стоял, так они его убрали и вплотную подъехали. А часовой наш на вышке уснул. Ему обходить надо бы территорию, осматривать, а с вышки прожектором освещать. А он залез и уснул. Башкиры в одну бочку бензин сливают, в другую солярку. Они так бы и налили всё потихоньку и уехали, но тут их лошадь с чего-то как заржёт! Часовой подскакивает, со сна дико очумевший, понять ничё не может. Калаш с предохранителя снимает: «Стой! Кто идёт?!» А лошадь в ответ ему снова как заржёт! Часовой совсем одурел, в нечистую силу поверил. Забыл с перепугу и о прожекторе, и про первый предупредительный. Давай сразу в темноту палить. А там то ли пуля в бочку с бензином попала, то ли башкиры от страха бычок недокуренный уронили. Короче, одна бочка красным пожаром с чёрным дымом вспыхнула. Башкиры перепуганные вокруг телеги мечутся, как чёртики. А лошадь ещё раз заржала и понеслась от складов. Бочки опрокинулись, горючка вся растеклась. Кусты, трава стеной заполыхали. Часовой стрелять продолжает. На стрельбу из караулки мы, свободная смена, прибежали – ох, и было тут! Воров поймали, пожар кое-как потушили. Ну, нам, конечно, благодарность от командира части, увольнительные.
Всю правду рассказал Толик. Приврал самую малость: тем часовым на вышке был именно он, и за сон на посту отсидел на «губе» трое суток.
- Давай, братва, за нашу армейскую память! – налил Николай по очередной дозе. – Такое не забывается!
Выпили.
- А тебе, Андрюха, и вспомнить нечего, - разжевал огурец и усмехнулся Анатолий, - у тебя же плоскостопие, ты не служил. Гражданский, пороху не нюхал.
- Как будто я виноват, что ноги плоские, - обиделся уже сильно захмелевший Андрей. - Я, между прочим, тоже бы мог, не хуже вас…
- Серёг, расскажи про Афган, - попросил четвёртого друга Николай. Попросил как-то даже заискивающе, как подрастающий мальчишка попросил бы большого парня рассказать о взрослой жизни.- Про войну расскажи.
О чём говорил Сергей, встречаясь с однополчанами, его школьные друзья не знали. Им он никогда про свою афганскую войну ничего не рассказывал.
- Расскажи, Серый, чё ты, - попросил и Анатолий.
- Водка у нас заканчивается, - помолчав, ответил, словно невпопад, Сергей. Натянул сброшенные кроссовки, застегнул рубашку и с какой-то внезапно подступившей горькой тоской посмотрел на одноклассников. – Кто хочет продолжить, давай за мной.
И пошёл к Катиному яру.
- Ты куда, Серёг?
- Ты куда пошёл-то?
- Ты чё, Серый? Постой!
А он, не оборачиваясь, приблизился к тропе. Вот и подъём – первый худой кустик, второй… Дальше сложнее… Полез, полез, полез, вцепился всеми силами в крутую глину, словно схватился врукопашную с громадным желтогрудым монголом.
- Чё к чему придумал! Сидели же нормально, так нет, надо ему! – следили за другом одноклассники.
- А они все, говорят, после войны с придурью. Пусть шею ломает, если охота.
Последовать за Сергеем желающих не нашлось. Стояли, смотрели и не двигались с места, будто всем им сейчас мешало плоскостопие.
А афганец поднимался выше и выше. Где-то на середине тропы небольшая пологая ложбина. Постоял немного и снова – вверх, вверх, вверх. И поднялся, выбрался на макушку монгола. И пошёл от края прочь, ничего не сказав и не оглянувшись.
Встретить добровольца, просто так, без причины бросившего вызов Катиному яру, – редкость. Но бывало, жизнь сама бросала человека на опасную кручу искать спасения. В конце мутных девяностых случилось как раз такое.
Отчаявшись найти работу по специальности с хорошей зарплатой, Александр Новиков – мастер спорта по дзюдо и бывший тренер закрывшейся детской спортивной школы – устроился в частное охранное предприятие рядовым охранником.
- Драться, думаю, умеешь, а стрелять научим, - принял его директор по кадрам, человек с аккуратной чёрной бородкой и в чёрных очках.
Поначалу просто ставили на разные объекты: охранял торговые залы, офисы, банки. Потом поручили сопроводить в другой город неизвестный груз. Потом будто случайно завели в комнату, в которой били сотрудника, отказавшегося выполнить какой-то приказ. Били кроваво, жестоко. Больше этого сотрудника Александр не видел.
А вскоре ему вместе с двумя опытными охранниками поручили забрать крупный денежный долг у одного предпринимателя.
- Он задолжал нашему клиенту. А наш клиент всегда прав. Надо ему помочь. Поезжайте, - приказал директор по кадрам.
Должника нашли на его даче. Один из опытных охранников остался снаружи у двери, второй с Александром вошёл внутрь.
- Я же всё отдал! – клялся предприниматель. – Я весь долг перед банком погасил!
- Ничего ты не погасил, - подступил к трясущемуся бедолаге охранник, - по договору, за тобой ещё такая же сумма.
- Но это ошибка! - дёргалось побелевшее лицо должника. - Это ошибка! У меня мой экземпляр договора и квитанции…
- Задницу вытри своим экземпляром! - криво усмехнулся охранник и резко ударил предпринимателя в живот. - Тебе чё было сказано?! Ты отдаёшь банкиру сумму и вводишь его на сорок процентов в своё дело! А если не вводишь, то отдаёшь сумму и ещё раз сумму! Вот как по договору!
- Но…- задохнулся от боли согнувшийся бедняга. – Такого договора между нами нет…
- Это твоего договора нет, придурок! Бей его, - повернулся к Александру.
- Зачем? - оторопел тот.
- Затем! Этот хмырь кинул нашего клиента! Бей его!
Александр ткнул должника кулаком в плечо.
- Чё ты его гладишь, как бабу?! По печени ему надо, по печени! - и охранник стеганул предпринимателя по правому боку набитыми казанками. - Где у тебя деньги, козлина?! Где?!
Предприниматель держался обеими руками за отбитый живот и сдавленно мычал. Говорить не мог.
- Завтра я приду сюда в это же время и ты, насекомое, отдашь мне все деньги для банкира. А если денег не будет, - в руках охранника появился пистолет, - я тебе выстрелю в этот глаз. - Чернёный ствол упёрся предпринимателю в прикрытое веко. - Или в другой. Или в оба. Понял? Кивни.
Бедняга кивнул.
- Вот. И не вздумай в прятки с нами играть. До завтра. Всё уходим.
На улице опытный охранник придержал Александра:
- Ты видел, как у нас непослушных сотрудников наказывают?
- Да.
- Невнимательно, значит, смотрел. Надо ещё тебе показать.
На следующий день предпринимателя на даче не оказалось.
- Шеф, его нет, - позвонил опытный охранник директору по кадрам.
- Найти! - прозвучал приказ. - Проверьте у всех родственников, у всех знакомых! Весь город переверните! Всё переверните! Деньги забрать! Документы на новое предприятие забрать! С этим уродом закончить! И без результата не возвращайтесь!
Искать беглеца кинулось несколько бригад, а нашла его уже к вечеру та же троица, что беседовала с ним накануне. Нашла у дальнего родственника в пригороде.
- Я же говорил тебе, не вздумай обрываться, а ты… - зловеще спокойно усмехнулся опытный охранник. Второй опытный снова остался у входа. – Волноваться нас заставил.
- Я ничего не должен! - визгливо кричал перепуганный предприниматель. - Ваш банкир мошенник!
- Где документы на новое дело? - наступал охранник. - Где деньги?
- Я ничего не отдам! – отступая, вжимался в угол обречённый бедолага. - Я ничего не должен!
- Я тебя предупреждал, что в глаз выстрелю? - достал охранник пистолет. - Или в оба… Но сначала я тебе руки прострелю и ноги. А то ты говорить не сможешь, если сразу в глаз. Или нет, - повернулся он к Александру, - давай сначала ты. Доставай свою пушку, хватит зрителем стоять. Давай, прострели ему колено, стреляй!
Александр выстрелил. Выстрелил в руку тому, кто приказывал стрелять.
- Ахх!.. Б***ь!...- выронил тот свой пистолет.
- Не стреляйте! Я всё отдам! – упал в углу на колени предприниматель.
- Беги отсюда. Забирай свои деньги, документы, всё забирай и беги. И спрячься. Так спрячься, чтобы не нашли. Если найдут, убьют.
Александр крепким ударом отключил охранника, на улице то же сделал со вторым и ушёл. Теперь ему самому надо было очень и очень хорошо спрятаться.
Без долгих сборов он уехал к давнему другу, в лесной посёлок на берегу реки.
- Здорова, брат! - встретил друг. - Рад тебе, сто лет не виделись. А чего без предупреждения? Я бы встретил как следует.
- Да вышло так, сорваться пришлось. В бегах я, короче, спрятаться мне надо.
- Ааа… Нуу… Прячься, конечно, прячься. Никто тебя не найдёт в нашей глухомани. У меня и будешь, я один живу.
Его нашли через два дня. Поздно вечером, почти ночью, ослепляющие прожектора осветили деревенскую пристань. Большой катер с мощными моторами бесшумно пришвартовался к дебаркадеру и замер. Прожектора погасли. Пять тёмных фигур высадились с высокого металлического борта на деревянную палубу.
- Где твой гость?! - вломились они в дом друга, выставив перед собой пять воронёных стволов.
- Саня, беги! - крикнул друг.
Александр находился в соседней комнате. Он не успел ничего. Друзей схватили, избили, связали и бросили в той самой соседней комнате.
- До утра останемся здесь, - сказал человек с аккуратной чёрной бородкой, директор по кадрам, - в город пойдём утром. Один охраняет этих, один возвращается на катер, остальным отдыхать.
Часа через три охраняющий пленников боец тоже уснул. Александр с другом освободили друг друга от верёвок, бесшумно открыли окно и выбрались на улицу.
- Давай к реке, Саня. Там «Казанка» бригадирова с мотором на привязи стоит. Она заправлена. Пока эти спят, ты далеко уйдёшь, не догонят. А я здесь, в посёлке, спрячусь.
Уже минут через двадцать в дом вбежал охранник с катера:
- Шеф, там моторка какая-то от берега ушла. Я её прожектором высветил, но не видать толком.
Все в доме мгновенно проснулись. Шеф толкнул дверь в соседнюю комнату – в ней никого, окно нараспашку.
- Если я не найду его, - повернулся он к проспавшему пленников охраннику, - я посажу на кол тебя.
Первый, ещё слабый утренний свет только-только лёг на воду, когда катер на двух мощных моторах рванул от дебаркадера в сторону города. Река не дорога с перекрёстками и развилками, от русла не уйти.
- Вон он, - через тридцать минут гонки увидел человек с бородкой впереди по курсу лодку, - до города мы его достанем.
С каждой минутой расстояние между катером и «Казанкой» сокращалось. Уже стал чётко различим их беглец на корме, вцепившийся в рукоять мотора.
- Давай пристрелим его, шеф! - навёл пистолет на лодку провинившийся охранник.
- Убери, убери ствол… Не так. Мы сейчас раздавим это корыто, утопим его вместе с лодкой.
Александр видел, как быстро приближается катер. Эх, дотянуть бы ему до городской пристани, быстро высадиться, оторваться, затеряться в лабиринтах улиц. Но нет, не успеть… И он повернул к берегу. Двадцать секунд, тридцать… Лодка ткнулась в песок рядом с глиняным, уходящим в воду наплывом. Прямо над ним высился Катин яр. И выбора у беглеца не было, только подниматься.
«Они расстреляют меня, - всё понимал, но продолжал бежать от лодки к яру Александр, - как на ладони буду, из пяти стволов не промахнутся. Но живым к ним попасть – ещё хуже».
А ноги несли, несли и несли, совсем не слушая рассуждений о бесполезности этого бега. Пролетел пологое начало подъёма, проскочил тощие кустики, вцепился в крутизну, полез. За спиной рядом с его лодкой причалил катер.
- Я прикончу его одним выстрелом, шеф, - первым спрыгнул на берег всё тот же виновный в побеге охранник.
- Нет, нет, нет, - тоже спрыгнул на песок шеф, - не стрелять. Таак… Решил, значит, орёл, на Катин яр подняться… Что ж, достойно уважения. Выберется наверх – пусть живёт. А ты, - чёрная бородка повернулась к охраннику, - догони его и вниз сбрось. Дай-ка мне твой пистолет… Вот так, давай, вперёд!
- Но зачем так, шеф? Одна пуля – и всё…
- Лезь, сказал! А то только спать горазд! Или я сам тебя пристрелю! Догони и сбрось его! А не догонишь, всё равно тебя пристрелю! Вперёд! На тропу! Живо!
Александр не мог разобрать слов преследователей, не видел, как один из них бросился к яру. Он просто продолжал подниматься, движение за движением – вверх. Поднимался и ждал неизбежных выстрелов. Плечи и спина сжимались от гнетущего ожидания, руки и ноги немели от набиравшей метры высоты. Но он поднимался, словно шёл в какой-то свой последний бой, в котором ему назад нельзя ни шагу. Можно только победить, взять этот крутой непокорный яр. Или… Вниз Александр старался не смотреть.
«Я возьму его, - торопливо поднимался вслед за Александром охранник. - Догоню и всажу ему в ногу нож, и он свалится».
И сначала у него получалось карабкаться на крутой склон довольно быстро (подгонял страх смерти от пули шефа). Но высота, высота, высота… У каждого с ней свои отношения. Метрах на пятнадцати подъёма охранник случайно посмотрел вниз и оцепенел, онемел, застыл, вжался всем телом в жёлтую глину, во все выемки, во все ложбинки. Ему казалось, что спина сейчас перевесит, и он, опрокинувшись назад, полетит вниз. Страх высоты пересилил страх перед пулей – охранник неподвижно повис на крутом склоне. И пули полетели. Они выкалывали глиняные камешки, влипали в сухую глиняную твердь.
- Лезь, мешок дырявый! - целился шеф левее застывшего охранника. - Догоняй его! – переводил ствол вправо.
«Долго же они не стреляли, - вздрагивал от выстрелов, но продолжал идти вверх Александр, - странно даже. Косоглазые… Четыре раза выстрелили, а я жив. Кричат там что-то внизу… Будь что будет, но я не сдамся… Стреляйте, косые! А тебя, яр, я держу в руках, не ты меня. Отступать мне некуда, не убьют, одолею тебя.»
Он поднялся, выжил, встал над желтогрудым монголом. Правда, так и не понял, как преследователи умудрились не попасть в него.
- Уважуха, уважуха…- посмотрел на подчинённых директор по кадрам. - Такой достоин жить, пример вам. Ну что ж, каждый сделал свой выбор, и каждому своё, - он выстрелил, застывший на обрыве охранник свалился на чахлые кустики у начала подъёма. – Всех касается, на будущее.
А случалось, совсем другие причины и чувства поднимали человека по тропе на желанную высоту.
В том районе города, что близко подходит к Катиному яру, сплошь частный сектор. Городская окраина, свой особый мир, где люди на улице при встрече здороваются, воздух с горьковатым уютным привкусом печного или огородного дыма. В проулках постоянно слышен перебрёх собак, а бельё там зимой всегда с мороза и всегда пахнет свежестью.
Жители частного сектора не просто все знакомы между собой, они откуда-то ещё и знают почти всё друг о друге. Как будто семейным секретам в одном доме становилось скучно и они ночью на цыпочках уходили для общения к другим секретам в другие дома. Вот и про безответную любовь Алёшки Иванова к Оксанке Степановой знала вся округа. Оксана, конечно, лицом была – не насмотреться, и гимнастикой художественной много лет занималась, ездила в спортивную школу. Могла задаваться. Но и Алексей ведь тоже с хорошим лицом вышел, плечи и рост – что надо. Девчонки ему глазки строили. А он как на первой школьной линейке в первом классе с первого взгляда в Оксану влюбился, так однолюбом и остался. Детское, наивное, несерьёзное чувство… Тысячу раз нет! Алёшкина любовь оказалась самой настоящей с первого класса. Портфель Оксанкин носил – это понятно. Посмей кто за косичку её дернуть, так бы отлупил, сразу бы расхотелось дёргать. Но это многие мальчишки могли. А только про себя одного Алёшка знал: если с его Оксаной страшная беда случится, он всю кровь за неё отдаст, всю жизнь.
Она тоже к нему хорошо относилась, очень хорошо. До десятого класса. Алёша был своим, привычным, как обстановка в её комнате, как черёмуха у ограды, как улица, ведущая к их школе, по которой ходили каждый день. Они виделись так часто, что это уже и свиданиями нельзя было назвать. Они просто были вместе. Поцеловались первый раз в восьмом классе. Целовались потом немного, Оксана как-то чаще избегала поцелуев.
- Ладно, до завтра, - останавливала она разгорячённого Лёшку, - надо ещё к контрольной подготовиться.
А в конце десятого класса, в апреле, к дому Оксаны подъехал красивый белый седан. И увёз её. И на следующий день увёз, и на следующий… Алексей приходил как раньше, но…
- Здравствуй, Лёша, а её дома нет, - встречала его мать девушки.
В школе в ответ на его вопросы Оксана сначала хмурилась и молчала, но скоро выпалила:
- Что ты как маленький?! Чего ты ещё не понял?! Нет больше портфеля, не надо его носить! И косичек больше нет, я выросла! И не ходи больше ко мне!
Алексей не выпрашивал свиданий, не умолял, не клянчил. Он замкнулся, отвернулся от всего мира и каждый миг чувствовал, как сгорает сердце. Сгорает настоящим огнём. Какое же болезненное соответствие: огонь, в котором сгорает сердце после крушения настоящей любви, тоже настоящий! Больно, очень больно! Не больно только притворщику.
На автомате закончил школу, на автомате поступил в политехнический. Жить переехал в другой район города, к родной тётке. Оксана поступила на экономический. Они не виделись больше года.
- Чувак, хватит киснуть! - тормошили Алексея одногруппники. - Столько девок вокруг! Очнись!
Лёшка знакомился несколько раз на дискотеках, на вечеринках. Хорошие девушки, красивые, и он им нравился. Но каждое знакомство обрывалось после первого же вечера – сердце никого не принимало. Всё время виделось лицо Оксаны.
А у неё тоже не клеилось, знакомства заканчивались едва начавшись. Чужой, чужой, чужой… Всякий раз быстро находилась причина для ссоры.
- Коза строптивая! Иди-ка ты!...
- Сам иди! Дурак!
Пролетел первый год, второй пролистнул лето. Как-то в сентябре в солнечный воскресный полдень Алексей заехал к родителям. Сразу домой не пошёл, стоял на площади у пристани, настраивался (не встретиться бы с Оксаной). Мимо проходила компания одноклассников.
- О, Лёха, здорова! Ты чё здесь стоишь?
- Привет! Да я к родителям приехал.
- А мы под яр, пиво попить. Пошли с нами, посидим, пива много. Сто лет не виделись.
- Можно, пошли, посидим.
Под обрывами по песчаному берегу вдоль спавшей осенней воды ушли подальше. Расположились под Катиным яром.
- Как учёба, Лёх, нормально? Нравится?
- Нормально, нравится. Я же сам на двигатели шёл.
- В общаге живёшь?
- Да нет, у тётки.
- Васька тоже вон нормально в «кульке» своём учится, песни в общаге поёт. А я строительный бросил. Не пошло, понимаешь, не моё. В ноябре в армию забирают. А я там или на сверхсрочную останусь, или в военное поступлю.
- Ну, если нравится, так и делай, - кивнул Алексей, - может, это твоё и есть.
- Слушай, а вы с Оксанкой всё, совсем расстались? Или видитесь?
- Нет, не видимся, - нахмурился Лёшка.
- Да я так спросил. Мы просто видели её сейчас. У неё свадьба у подруги, у Маринки Юдиной. Они там второй день веселятся, мы только что мимо проходили.
Горячая тёмная волна ударила Алексея в сердце, в плечи, в голову… Он задохнулся и даже на миг ослеп.
- Эй, народ! - крикнули вдруг сверху (шумная, нарядная свадебная толпа стояла над яром). - Пиво пьём?!
- Пьём, - ответил один из парней. – А вы разгуляться вышли?!
- Ага, ноги размять, простором подышать!
- Аккуратней разминайтесь, чтобы шеи не размять!
В толпе были сами жених и невеста, разные гости… Была Оксана… В красном платье, с распущенными волосами… Красивая, немного захмелевшая.
- Лёша, это ты?! - крикнула она.
Алексей молчал. Горячая волна в нём превратилась в прожигающие насквозь молнии. Его подёргивало, потряхивало.
- Что же ты молчишь? Не узнаёшь меня?! Забыл?! Быстро… А я рада тебя видеть!
Толпа наверху замолчала, все смотрели на Оксану. Все парни внизу молча уставились на Лёшку.
- А помнишь, как бегал за мной?! – Оксанку заело, зацепило молчание Алексея. - Как в любви мне признавался… Помнишь?!
- Что-то ты уже лишнее болтаешь, - попыталась остановить подругу невеста, - перестань.
- А чего он молчит! Я же с ним говорю! Вот при всех тебе обещаю… Слышишь меня, Лёша?! Докажи, что любил! Что любишь, докажи!.. Поднимись ко мне на яр – и… я твоей буду!
- Оксанка, ты совсем что ли! Ты что творишь?! - схватила невеста подругу за руку. - Опьянела совсем?! Не заводи его! Не вздумай!...
Но думать и передумывать было поздно. Алексей пошёл к жёлтому глиняному крутояру. Пологое начало, первый кустик, второй…
- Лёх, не надо бы, - сказали за спиной одноклассники.
- Алексей, не делай глупостей! – зашумела над головой толпа. Люди стояли на выступе, чуть в стороне от подъёма, и хорошо его видели.
Алексей не слышал ни тех, ни других. Он шёл по тропе, по своей тропинке, ведущей через полтора года разлуки, полтора года ледяного молчания. Стоит только сейчас пройти по тропе эту дистанцию, эти полтора безжизненных года, и снова будет Оксанкин дом и свет в её окне.
- Остановись! С ума ты сошёл! - кричали все.
Одна Оксана молча рассматривала, как Алексей поднимается к ней на яр.
«А чего он не глядел на меня… Почему не отвечал ничего… Пусть теперь лезет…»
Молчала, пока Лёшка делал по тропе первые шаги. Но вот они уже сделаны. Пошли крутые метры над чахлыми кустиками: пять метров, десять… И все вверху и внизу замолчали. А Оксана почувствовала тревогу. Она увидела реку, небо, почувствовала ветер. Как будто заново увидела высоченный крутой яр и повисшего на нём Алексея, поняла, что яр не игрушечный, что Лёшку не снять с него, как куклу, и не убрать в коробку до следующего раза.
- Лёш, хватит, не надо! - крикнула, словно очнувшись. - Хватит, спускайся! Обойди через пристань, я тебя здесь подожду!
Алексей поднимался.
«Рук не чувствую, онемели… Не сорваться, не сорваться… Ноги ватные, дрожат… Не сорваться… Не смотреть вниз… Только вверх… Сколько ещё? Метров десять… Подняться, подняться… Она ещё сказала: «…я тебя здесь подожду!» Господи! Поднимусь! Поднимусь!»
Сердце стучало, летело – двести километров в минуту. И стоило даже испугаться, что эти бешеной силы удары в груди могут оттолкнуть Алексея от склона и сбросить вниз.
«Держаться… Держаться… Вверх!»
- Лёша, хватит! Не лезь больше, спускайся!
- Помолчи! Нельзя ему спускаться, только подниматься.
- Куда же ещё подниматься?! Высота такая! Целый небоскрёб!
- Раньше надо было думать! Сама виновата! Зачем…
- Лёша! - не дослушала людских упрёков Оксана и заторопилась от выступа к тому месту, где тропа выходила наверх. - Лёш, ты только осторожней, ты держись крепче… Дура я, какая же дура! Ты прости меня, Лёша! Ты держись, держись, пожалуйста, Лёшенька! Я здесь, над тобой…
Алексей выдержал, поднялся на крутояр. Выбрался на глинистую, покрытую скудной травой площадку, откатился от края, сел. Руки и ноги дрожали от напряжения, но он улыбался: его Оксана была с ним. Она то наклонялась к нему, то вставала рядом на колени… И щебетала, щебетала без умолку. Просила простить, говорила, что любит, что теперь не расстанутся… И целовала, целовала, целовала, словно хотела вернуть то, что отняла у него за полтора безмолвных, безжизненных года.
- Молоток! - выпила внизу компания парней за одноклассника.
- Ну ты вообще! Уважуха!
- Дай руку тебе пожму!
- Мы тобой гордимся! - обступила Алексея и Оксану свадебная толпа. - Пойдёмте за столы.
- Оставим их, - сказала невеста, - у них теперь своя свадьба.
Катин яр, крутой, желтогрудый, высится над своей рекой. А где-то, над другой рекой, высится свой яр. Выше он или ниже – не важно. Много рек на равнинах на сотни километров и вовсе с пологими берегами. На них стоят города. Жители в них ходят по ровным улицам. Но бывает, бывает, поднимется вдруг на, казалось бы, самом ровном месте рослый желтогрудый монгол. И проступит на нём трудная тропа. И предложено тебе будет подняться по ней. Но только тебе выбирать: развернуться и уйти прочь или подняться по этой опасной тропе и встать в полный рост над монголом.
В автобусе на задней площадке троица подвыпивших мясистых негодяев грубо приставала к девушке.
- Ты чё на меня не смотришь? Не нравлюсь?!
- Титьки у тебя большие… Класс! Дай потрогать!
- Уберите руки! - отбивалась девушка. - Помогите!
Десяток мужичков в салоне уставились в окна, старательно разглядывая улицу (драться с тремя – глупо, и девушке не поможешь, и сам получишь).
- Ну-ка перестаньте! - крикнула издалека кондуктор. - Чего пристали к ней?!
- А тебе чё надо?! Сумку свою с билетами охраняй!
- Не трогайте её, - поднялся со своего места парень (обычный, среднего роста, средней комплекции).
- О, заступник, - повернулась к нему компания. - А если тронем, то чё? Побьёшь?
- Не трогайте, говорю, - шёл на заднюю площадку парень.
От первого удара он увернулся, пару раз успел ударить сам. Потом полетело со всех сторон одновременно. Скоро бы упал, но водитель остановил автобус, открыл заднюю дверь и выбрался из-за руля. Поднялось с мест ещё несколько мужчин.
- А ну стой, паскуды! - рявкнул грузный водитель и ринулся через автобус.
- Ах вы, гады! - присоединились к нему поднявшиеся мужчины.
- Валим отсюда! - бросили защитника девушки негодяи и выскочили на улицу.
- Ты как? - добрался до задней площадки водитель. - У тебя бровь рассечена, тебе в травмпункт надо. Не тошнит?
- Нормально, - улыбался парень. Он только что поднялся по крутой тропе и чувствовал себя победителем. - Меня девушка проводит. Проводишь?
- Провожу, - улыбнулась она в ответ.
А в другом городе (или в этом же – не важно) ранней зимой на первый лёд большого пруда вынесло большую серую бродячую собаку. Дворняга, потомок каких-нибудь спарившихся на стороне овчарки и лайки, добежал до середины водоёма и… провалился. Наверное, он просто направлялся на другую сторону и не почувствовал опасности. Лёд затрещал, проломился, пёс мгновенно оказался в холодной воде. Поначалу бедняга, пытаясь выбраться, резво барахтался, выбрасывал передние лапы на лёд. Но тонкие края обламывались, крошились, выбраться не получалось, а полынья только росла. Скоро пёс выбился из сил, уже без рывков положил лапы на еле держащую кромку, на лапы положил голову и заскулил.
«Эх, судьба! - мог бы подумать он в этот самый тоскливый момент своей жизни. - Беспризорный бродяга, без тепла и ласки, без сытной миски. Пару раз встретилась добрая ладонь, погладившая твою пыльную серую шерсть. А так всё ругань, пинки и палки на твоём хребте, когда ты в мусорных баках ищешь хоть что-нибудь съедобное. И вот конец – на дно, в тёмную ледяную воду. Вон сколько людей собралось на берегу, но никто из них тебе не поможет. Никому из них ты не нужен. Ты не нужен никому на белом свете».
На берегу, и правда, собралось много народа. Все смотрели, обсуждали, жалели собаку.
- Как же она туда добежала? Лёд такой тонкий…
- Да, угораздило её. Тут сразу провалишься, а до неё метров тридцать.
- Бедная, никак до неё не добраться. Утонет…
Среди других на берегу молодая семья: папа, мама и дочка.
- Ну что, прекрасные мои девушки, - сказал папа, - спасать надо собаку.
- Данил, ты что выдумал! - воспротивилась мама. - Не вздумай на лёд выходить. Вон, полно народу, пусть другой кто-нибудь.
- Лен, ну ты как себе представляешь, - настаивал на своём папа, - мы дальше гулять спокойненько пойдём, а собака тонуть останется? Да мне себя потом не уважать. Доча, скажи, надо собаку спасать?
- Да, да, да! - громко выпалила пятилетняя девочка.
- Вот, а ты говоришь… Надо спасать.
- Данил, ты же провалишься сразу!
- Правильно, провалюсь, - засмеялся папа. - Не бойся, я справлюсь.
Оставив жене куртку, шагнул на лёд. Провалился. Пока было мелко, давил прозрачную корку ботинками, потом торил себе путь грудью. Метров десять пришлось плыть, тогда уже разбивал лёд локтями и кулаками. Добрался до полыньи.
- Привет, дружище! - стянул трясущегося беднягу с кромки и подтолкнул к спасительной, заполненной ледяным крошевом водной дорожке. - О-о, ты закоченел совсем, еле шевелишься. Давай, давай, держись, греби к берегу.
А на берегу их встречали. Пёс догрёб, еле вышел из воды и тут же лёг на притоптанный снег. Дети обступили его.
- Бедненький… Устал… Замёрз…
Данила встречали взрослые.
- Какой же вы молодец! - говорили женщины.
- Мужик, коньячку для сугреву!
- Нет, спасибо! - засмеялся Данил. - Я лучше дома.
Он снимал мокрую рубашку, чтобы надеть сухую куртку. Лена торопливо помогала ему.
- Папа, ты мой герой-герой! - с восторгом глядя на папу, сказала дочка.
- А ты – моя лучшая награда! Пойдёмте скорее домой.
Рослый монгол… Тропа для тебя… Тебе выбирать.