Тридцать секунд одного города

Зоя Белова
Они стояли на платформе среди отъезжающих. Нана молчала, положив голову мужу на плечо, а Миша, как бы оправдываясь, убеждал дочку, обхватившую его колени, четырехлетнюю Софи, как им хорошо будет в Ереване с бабушкой.
Поезд от Спитака отходил в 11- 40. За десять минут стоянки все быстро погрузились, отъезжающие прилипли к окошкам.
 Миша стоял на краю платформы и смотрел, как поезд набирает скорость.  Чувство вины и тоски скребло изнутри. Вдруг раздался странный гул, который все усиливался, хотелось закрыть уши. Рядом в недоумении застыли люди. И почти сразу же под их ногами земля заходила ходуном так, что некоторых сбросило с платформы на рельсы. Михаил балансировал, стараясь удержаться, а взгляд ловил уходящий поезд. И тут этот поезд почему- то полетел вверх, и тут же вагоны стало кидать в разные стороны, освободившиеся рельсы заворачивало восьмеркой. На дальнем пути стоял товарняк. Рельсы под ним стали скручиваться и сбрасывать цистерны с топливом. Вспыхнувшее пламя моментально догнало отходящий пассажирский поезд и образовалась огненная стена. Жар заставлял отбегать дальше, но взгляды людей были прикованы к адову пламени. Бушующий огонь не давал возможности приблизиться, казалось, что за ним все мирно и спокойно.
За их спинами рушились и проваливались дома в образовавшиеся в земле трещины, столбы электропередач ломались как спички, добавляя зловещей иллюминации. Земля, как уставший дракон, сбрасывала с себя все, что можно было сбросить. За тридцать секунд она управилась с городом – он был в руинах. Клубы пыли, дыма, огня – все смешалось со стонами уцелевших людей. Михаил метался среди этого безумия, от бессилия воздевал руки и кричал. «Это я в аду, а они живы!»—  мелькнула мысль.
Когда прекратило трясти, Миша сел на поваленный столб—  трясло уже его. Сознание и способность мыслить постепенно возвращались, но хотелось лишь одного – оказаться с семьей в сгоревшем поезде. «Это я виноват, одним днем раньше – и все были бы живы!»

Михаил работал корреспондентом в местной газете после института. Как они радовались с Наной, что есть направление в Спитак! «Хотя бы три года поживем недалеко от мамы, будем чаще ездить в Ереван!»—  Нана тосковала по родным местам в холодном Ленинграде.
 Еще с лета до редакции доходили известия о том, что в спешном порядке с полигонов в районах Спитака вывозят ракетные установки и танки, но писать об этом строго запрещалось. Шептались, что часть командного состава получили отпуска и выехала с семьями. А уже в ноябре слух о том, что Армению ожидает страшное испытание, распространился повсеместно. Слову «испытание» придавалось переносное значение, все это усиливалось напряженными отношениями с Азербайджаном.  С друзьями на кухне Михаил обсуждал действительную возможность испытания нового оружия и его последствия, но дальше квартиры эти разговоры не выходили. Уже тогда его знакомые отправили «на всякий случай» свои семьи подальше от Спитака. Нана сопротивлялась. Но когда накануне жильцы три дня подряд чувствовали легкое сотрясение дома, качались люстры и звенела посуда, Михаил купил билеты и посадил их в поезд.

«Она не хотела ехать, а я все настаивал!» —  изводил он себя. Собственная трагедия притупляла ужас от произошедшего вокруг. Не скоро, но появились пожарные и стали заливать остатки пламени, затем район вокзала оцепили. Повсюду валялись черные тела вперемешку с металлическими деталями вагонов. Михаил с толпой ходил вдоль оцепления. Все пристально всматривались, пытаясь узнать своих, вернее то, что от них осталось. Среди плача слышалось «хоть похоронить достойно». Недалеко от натянутой веревки в куче что- то блеснуло, Миша дотянулся ногой и вытащил предмет с блестящей застежкой. Хотя очень пострадавшая, но это была лакированная сумочка Софи. Совсем недавно в ее день рождения он подарил эту сумочку, а внутри лежало зеркальце в перламутровой оправе. У Миши дрожали пальцы, когда он открывал находку, зеркало лежало там.  Мужчина вытер копоть об одежду и невольно заглянул в него: из зеркала смотрел седой старый человек. Он убрал драгоценные вещи в карман. Близилась ночь, люди стали расходиться в поисках уцелевших родственников.
Миша побрел в сторону своего дома. Только сейчас он осознал масштаб бедствия. Улиц не было, только остовы развалившихся домов и холмы из кирпичей и цемента. В темноте люди разгребали руины руками, растаскивали обломки плит, пытаясь добраться хоть до живых, хоть до мертвых. На земле лежали накрытые чем придется трупы. Его внимание привлек старик, который сидел в сторонке и повторял одну фразу: «Это не землетрясение…».
 — Что он говорит? А что же это тогда?
Интуитивно, но он пришел к своему дому – его не было, девять этажей сложились в большой холм. «Мы бы могли погибнуть все вместе», —  мелькнула мысль. Соседи стояли молча, сбившись в кучку, кто- то продолжал копать развалины. Было холодно, стали разводить костры.
Дома не было, семьи не было, оставалась маленькая надежда опознать и похоронить родных. Михаил повернул обратно к вокзалу. Утром оцепление сняли, люди бродили среди обгоревших и покореженных тел, извлеченных пожарными. Миша не смог опознать своих, тогда он зачерпнул пепел с пожарища и насыпал в сумочку Софи. «Поедете со мной в Ленинград, там и похороню.»
 Оставалось еще одно место –  редакция. К удивлению, это старинное здание не сильно пострадало. В кабинетах было много народу, к ним приехали корреспонденты из разных городов. Было шумно, стучали машинки, звонили телефоны, слышалась речь на разных языках. Главный редактор представил Михаилу спецкора из «Комсомольской правды».
—  Юрий, —  протянул руку коллега, —  я понимаю, как тебе тяжело, но это стихия.
— Стихия…мне должно быть от этого легче? Я не спас свою семью, они сгорели на моих глазах. Как я это объясню матери Наны, скажу, что виновата стихия? А ты уверен, что человек не приложил к этому руку? А может мы делаем что-то не так и природа мстит нам? Скажи!
— Мне нечего тебе ответить, кроме слов сочувствия. Это дело ученых. Наша с тобой работа писать о том, что видим сейчас, о последствиях этой напасти. Сюда уже едет техника, спасатели и тысячи помощников. Пробки растянулись на километры, ведь дороги разрушены. В общем, соберись! — строго сказал Юрий и потянул его за рукав из кабинета.
Они шли среди руин и видели, как автомобильными домкратами поднимали плиты, копали лопатами, руками и вытаскивали живых людей.
День ото дня на место бедствия прибывала помощь. Миша буквально жил в редакции, спал на раскладушке. Он и другие спецкоры доносили до мира о последствиях катастрофы, о смертях детей целыми классами под завалившимися стенами школ, которых опознать и забрать было некому. Писали о фантастических случаях спасения, о помощи Спитаку, как за первые дни военные разгрузили сотни вагонов- домиков и палаток для жителей, наладили наземный водопровод в десятки километров, что спасло город от угрозы эпидемии. Отмечали, что беда стала экзаменом дружбы народов.
Работа немного отвлекала, но наступала ночь, и мужчина доставал сумочку Софи, прижимал к груди и разговаривал с женой и дочкой: «Простите меня! Я не знаю, почему остался жив, может и пойму со временем, но что-то с этим землетрясением не так. Я постараюсь разобраться, только нужны факты, а пока их нет…»