Посвящается Дэну Нерисову
- Будьте моей прекрасной дамой.
Я поперхнулась, словно в горло мне швырнули горсть маковых зёрен.
- Прошу вас.
Я отложила гелевую ручку с красными чернилами и со вздохом взглянула на того, кто осмелился со мной заговорить. Без сомнения, это был новичок, и он наверняка не знал, кто я и, естественно, не имел представления, как надлежит со мной обращаться.
- Хотя бы на время.
На время… Да что ты знаешь о времени, длиннолицее отутюженное существо?
- Зачем вам прекрасная дама?
Я выясню мотивы, побудившие его говорить со мной неподобающе дерзко, а потом я прогоню его. Кто он такой? Никто. А кто я? Да, а кто я? Может, он знает?
- Сегодня у меня особенный день…
Он сделал паузу, подействовавшую на меня неприятно. Вероятно, ему пришло в голову некое стёртое воспоминание из прошлого, с которым он хотел, но не знал, как поделиться.
- Не ждите, что я буду задавать вопросы, чтобы помочь вам разговориться.
Не дождётся. Я не для того оторвалась от рассказа, чтобы помогать искать слова незнакомому мне человеку. Да и для знакомого я не стала бы стараться, пусть я и имею дело со словами.
- Да, да, конечно…
Он мнёт в руках перекошенный цветочный веник, переминается с ноги на ногу, будто ему невероятно жмут его узкие остроносые туфли. Его ресницы подрагивают, глаза цвета передавленного крыжовника смотрят поверх меня на гипсовый эстамп с тяжёлым профилем богини плодородия.
- Сегодня особенный день, - продолжает он свою песню, не зная куда девать мятые жёлтые цветы. – В этот день я встретил особенную девушку…
Мне всё понятно. Это сумасшедший. Сколько же ненормальных прошло сквозь моё безграничное время…
И каждый начинал с того, что пытался меня удивить. Сейчас он ждёт, что я спрошу, что же было особенного в той девушке и в том дне, в котором он её встретил. Но я не спрошу. Я не для того живу на свете, чтобы интересоваться пустяками. Но о чём-то всё же надо спросить.
- Отчего вы держите в руках цветы? Если букет предназначен мне, то почему он всё ещё не подарен? А если не мне, то почему вы вынуждаете меня его терпеть?
- Я хотел подарить цветы вам.
Он улыбается смущённо, как ребёнок, которого я иногда встречаю у озера в парке.
Ребёнок улыбается, пуская слюни, когда один из лебединой пары перехватывает брошенную ему булку, в то время как второй возмущённо хлопает крыльями и шипит.
- То есть вы хотели подарить мне цветы в прошедшем времени?
Он перестаёт улыбаться. Я раздражена.
- Но прошлое безвозвратно ушло. Ещё несколько мгновений, и от настоящего-то ничего не останется. Всё сгорает и обращается в пепел. Подите и выбросьте ваши герберы!
Он покорно поворачивается и выходит из комнаты. У меня вырывается вздох облегчения. Наконец-то я могу вернуться в мир, где меня ничего не смущает.
- Я сделал, как вы просили.
Ещё один… Я кидаю зелёную гелевую ручку на поверхность стола. Они что, издеваются?
- Что вам угодно?
- Я хочу, чтобы вы были моей прекрасной дамой.
Он садится напротив, оправляя белую рубашку. Я смотрю на его запястья, где-то я их уже видела. Впрочем, чему удивляться? Все приматы одинаковы.
- А вы знаете, кто я?
Сейчас он рассыплется в комплиментах, упомянет о сходстве цвета глаз и волос, не забудет и о трёх родинках на щеке. Я обязательно взбешусь и прогоню его. И вернусь к моему рассказу.
- Я знаю, кто вы.
Я подбираю жёлтую ручку и начинаю писать. Пусть себе говорит. Может быть, его речь сгодится для диалога. Я кошусь на него. Он вертит в руках пустую пепельницу. И этот жест напоминает вдруг что-то, что когда-то было для меня очень важным.
- Вы – великая женщина. Вы сделали невозможное. То, что никому никогда не удавалось.
У меня начинает свербить висок. Не один раз я слышала о себе разный прозаический пустозвон, суть которого сводилась к одному неизменному: отнять меня у моего времени и не дать мне закончить работу. Какая глупость говорить, что я великая. Я – это я. Причём здесь женщина? С чем соизмерить величие, приписываемое мне по неизвестной прихоти?
За окном кто-то лает. Я вздрагиваю.
- Хотите прогуляться?
Нет, не хочу. Я хочу вернуться к рассказу. А, может, рискнуть? Вдруг прогулка расположит меня к иному финалу? Что не сделаешь ради прозы! Даже сумасшествие кажется слишком малой платой за возможность творить.
Я могу спокойно оставить свои тетради и ручки на столе – этого никто не тронет – мои вещи приносят несчастье. Душно. Мне очень душно. Мне нужен свежий воздух. Пусть рассказ побудет ещё чуть-чуть недописанным.
Я поднимаюсь, оглядываясь в поисках моей шали. Меня пытались уверить сегодня, что наступил июнь, но всё равно меня морозит. И поэтому моя пушистая бордовая шаль - некий спорный предмет, о котором мне говорят, что его у меня не должно быть.
- Вы ищете вот это?
Я с недоумением вскидываю глаза на постороннего человека. Это мужчина лет тридцати пяти, долговязый и худой, с вытянутым приятным лицом. У него тонкий, изящный нос, высокие скулы и чуть сросшиеся стрелки бровей. Рот чуть великоват, но это его не портит.
Цвет глаз – запылившаяся зеленоватая медь, которую надо бы почистить влюблённым взглядом. От левого виска к подбородку тянется и теряется под гладко выбритым подбородком витиеватый шрам.
В чуть удлинённых, узловатых пальцах он держит женский платок с меховыми полосками цвета увядших могильных роз. Он протягивает его мне. Какая пошлость! Протягивает уверенно, как будто я сейчас возьму то, что мне не принадлежит. Как я от этого устала…
Я помню, утром за завтраком говорили о том, какой чудесный июньский денёк ждёт за окнами тех, кто отважится прогуляться к озеру. Зачем он со мной так нехорошо шутит?
- Зачем вы мне это даёте? – Я отталкиваю жаркую накидку.
- Простите. – Он аккуратно складывает шаль вчетверо. – Я думал, что эта шаль ваша.
- Напрасно вы так думали.
Я растерянно рассматриваю разбросанные по столу цветные ручки и тетради. Я не могу постичь, почему в этом доме все разбрасывают вещи там, где им вздумается.
- Это ваше? – Я брезгливо приподнимаю за корешок затёртую тетрадь, исписанную незнакомым мне почерком.
- Нет.
В его глазах тревожное ожидание. Наверное, он думает, что я заберу эти разноцветные гелевые ручки.
- Хотите забрать эти ручки себе? – Спрашиваю я, присаживаясь обратно в кресло.
Из окна дует сквозняк. Меня пронизывает ледяным холодом.
- Нет, не хочу. Вам холодно?
- Пожалуй, я бы накинула на себя эту шаль. Надеюсь, её хозяйка не будет против, если я немного погреюсь.
- Она не будет против.
Мужчина окутывает мои плечи мягким сонным теплом.
- Вам что-то от меня нужно? – Спрашиваю я участливо.
- Вы не могли бы показать мне озеро?
Просьба меня удивляет. Я оглядываюсь по сторонам, но в комнате мы совершенно одни, то есть, он определённо просит меня.
Я разглядываю его глаза – я вообще люблю смотреть в глаза живых существ – чёрные прожилки на травяных вмятинах. Длинные, тёмные ресницы, похожие на контур бабочкиного крыла.
- Хорошо, я покажу вам озеро.
Я неуверенно встаю, кидая взгляд на свои ноги: на мне лёгкие белые босоножки, с ремешками, обёрнутыми вокруг щиколоток. Странный выбор: я не ношу белое. Опять сегодня надо мной кто-то пошутил!
- Что-то не так? – Спрашивает проситель, наблюдая моё замешательство.
- Я не могу выйти в белой обуви, потому что в озере плавают белые лебеди.
- Да, вы правы. – На редкость быстро соглашается он. – К белым лебедям непременно нужна чёрная обувь.
- Вы будто знали! – Я оценивающим взглядом окидываю его костюм: дорогая чёрная ткань, такие мягкие впадины складок, что хочется потрогать их.
- Так вы покажете мне путь к озеру? – Он берёт меня за локоть, и пустынный жар, исходящий из его пальцев, начинает жечь мою душу.
- А что, мы здесь одни?
- Да, мы совершенно одни.
- Видите ли, - объясняю я, - я пишу рассказ. Он очень важен для меня.
Он слушает меня очень внимательно, не то что те, за завтраком.
– Меня как раз посетило вдохновение… А это такая скользкая вещь… В общем, я не могу проводить вас к озеру. Я должна писать.
Я хватаю красную ручку и быстро пишу в тетради. Самое главное, когда пишешь – не терять мысль!
Сюжет рассказа прост.
Я пишу о простой земной женщине и демоне высшего порядка, которые полюбили друг друга. Но женщина захотела невозможного: изменить демоническую природу своего избранника и для этого она создала в своём времени некое пространство: старинный дом с парком, пруд с лебединой парой и вышколенных слуг. И в этой поэтической тиши ей удалось сотворить невообразимое: своей любовью обратить демона в человека. Но никому ещё не удавалось сотворить невообразимое, и она была наказана лишением памяти.
Сюжет несложен, но описать его трудно: мне постоянно что-то мешает. То заканчиваются чернила, то ужасно болит голова, то вдруг ни с того, ни с сего лебедь ущипнёт меня за лодыжку так больно, что я, едва найдя в себе силы добрести до гостиной, падаю в кресло и больше ничего уже не могу делать, кроме как прикладывать к ноге холодные компрессы.
И ещё у меня не получается сцена, в которой демон отказывается от привилегий, предложенных ему дьяволом в пользу женщины, которая его любит.
По-моему, мотивация отказа демона звучит неубедительно, и дьявол это чувствует.
Даже я ему не верю, когда он утверждает, что власть над тысячью мирами – ничто по сравнению с нежным взглядом любимой, которая одна во всём свете не воротит нос от страшной дьяволовой печати-шрама на лице демона. Печати презираемого всем миром.
Я назвала этого демона Сарту.
Что-то с шумом падает позади меня. Я роняю ручку, вскакиваю и оборачиваюсь на шум. Я вижу незнакомого человека, одетого в чёрный пиджак и чёрные брюки. Он рылся в книжном шкафу и уронил книгу. Я никогда раньше его не видела. Что за дом – каждое утро в гостиной я встречаю мужчину. И он никогда не повторяется!
- Не зачем ронять книги, чтобы привлечь чьё-то внимание, - строго отчитываю его я.
- Простите, вы работали, и я побоялся…
- Работала? – Я не наш шутку рассердилась.
– Работала? – Я повысила голос. - Да я жила! А вы вторглись в мою жизнь и перевернули всё вверх дном! Как я теперь узнаю, которая из этих семнадцати ручек моя?
Я чуть не плачу. Из-за такой мелочи, как ручка, может разрушиться не только рассказ, но и разум, владеющий рассказом!
- Я могу как-то помочь вам?
Я молчу, нахмурившись.
Почему утром за завтраком никто не ожидал дождь? Они что, сговорились? Как же я не люблю этих чёрно-белых людей, которые сидят вокруг меня за обеденным столом! Всё, что они ни скажут, имеет свойство сбываться. Сегодня они договорились, чтобы солнце жарило по-летнему.
Как же мне жарко…
Ну кто накинул на меня эту жуткую меховую накидку? Я же сгораю в ней, как жалкая щепка…
Тот, что потревожил меня, взмок. Ему тесно и неудобно в блестящих туфлях и связывающей ткани пиджака. Я же чувствую…
Но он что-то сказал мне. Что?
- Вы что-то сказали? Вам удобно в вашем костюме?
- Да, спасибо. – Утверждает он, но меня трудно обмануть.
Его подбородок лоснится, крыжовник глаз вот-вот треснет из-за жара, распирающего его тело, шрам извивается кровавым бугром.
- Снимите пиджак! – Приказываю я.
Он расстёгивает пуговицы и смотрит на меня беззащитными глазами. Без этого чёрного пугающего пиджака он выглядит менее странным.
- Что вы от меня хотите?
- Я хочу, чтобы вы были моей прекрасной дамой, - говорит он тихим голосом, почти шёпотом, и я вдруг понимаю, что это – то, чего я ждала всё время.
И время ждало вместе со мной. Моё лицо вспыхивает, как охапка сухих дров, ярким пламенем загорается боль в правой части головы.
- Я буду вашей прекрасной дамой, - соглашаюсь я тоже шёпотом, потому что об этом страшно говорить, ведь время медленно разрушает всё, чем я живу.
Он галантно опускается на одно колено и целует мою ладонь, и я чувствую себя расплавленным золотом, и мне надо течь, оставаться на месте нельзя, иначе я застыну, и память сыграет со мной злую шутку. Я резко поднимаюсь, хватаясь за него руками.
- Пойдёмте к воде, - умоляю я. – Мне нужна вода. Мне кажется, я умру, если не почувствую воду.
Не отвечая мне, он прижимает меня к себе с такой силой, что я начинаю задыхаться. Мне кажется, что золотой дым забивает мои лёгкие, и они горят. У меня всё горит внутри.
Я уже готова сорваться и убежать, но надо порвать эти исписанные мной листы, потому что от них исходит зло. Я вижу его так же ясно, как и то, что оно готовит ловушку моему времени, чтобы отобрать у меня единственное, что у меня осталось – память.
Вырвавшись из горящих объятий, я рву тетрадь в чёрном переплёте. Я рву листы до тех пор, пока слова не перемешиваются, как нити в одежде.
Удовлетворённая, я беру за руку моего спасителя, и мы бежим прочь из этого молчащего дома туда, где в тени старых каштанов чернеет глубь небольшого озера.
Возле воды никого нет, только пара лебедей лениво пересекает озёрную гладь.
Увлекая его за собой, я захожу по колено в воду. Я крепко держу его руку, и мне кажется, что вот-вот сейчас станет всё хорошо, жар уйдёт из моего тела, боль погаснет, и я вспомню, чью руку я держу…
Внезапно страшная мысль пронзает меня: чью руку?
Чью руку держу я, увязая ногами в илистом дне? Моё платье цвета уходящего дня намокло, и брюки человека, в которого я вцепилась, как тиски вцепляются в ржавый гвоздь, мокры тоже. Я хочу разглядеть его лицо, но волосы, тяжёлой волной накатившиеся на его лицо, скрывают от меня всю правду о нём.
Мне становится страшно. Я пытаюсь вырваться, но он обвивает мою руку так же крепко, как крепко держит на привязи зло прочная верёвка, связанная из кожи ангелов.
- Отпустите меня, - едва слышно шепчу я.
Мне неприятен мой шёпот. Он умоляет, он кокетничает, он сводит сказанною мной вот в такое заклинание: делайте со мной что угодно, но только не отпускайте меня… Ни за что!
Мой спутник не отвечает мне, и в буре поднявшейся воды я вижу, что мою руку держит демон с горящими глазами, и этот огонь сжигает мою душу.
Разве он не понимает, что, одержимая им, ежесекундно я умираю и возрождаюсь, но возрождения так мучительны, что умирая, я хочу лишь одного: никогда больше не дышать, не чувствовать, не любить, не помнить.
Я падаю на колени и ловлю ртом воду.
И в этот момент что-то вмешивается в моё сознание. Я не понимаю, что это. Я только чувствую, как чья-то любящая рука мягко и аккуратно гладит мой мозг, ту его часть, что отвечает за воспоминания.
И я начинаю вспоминать. Вспоминаю, с чего всё началось.
Я вижу себя в осеннем лесу, возле угасающего костра. Я сижу на холодном камне в длинном платье из серой фланели, мои ноги в полосатых чулках, а волосы рассыпаны по плечам. Какой-то человек в сером плаще приближается к костру с охапкой веток.
У него холодные глаза, тонкий нос, красивые прямые брови. Через всё лицо проходит уродливый шрам, но он не портит его.
Мужчина разжигает костёр и садится напротив меня прямо на землю. Он не сводит с меня блестящих глаз. Они блестят не по-человечески. Он как хищник, стерегущий свою добычу.
- Как ваше имя? – Спрашиваю я, дрожа от осеннего холода.
- Меня зовут Сарту.
Мне не знакомы ни его голос, ни само имя, лишь в манере говорить есть что-то близкое моей душе: в таком ритме, в каком он сказал несколько слов, кружатся в моём сердце чуждые мне существа, чьих назначений я не знаю.
- Сарту… - Эхом повторяю я, пробую имя на вкус, проверяя, не эти ли слова вертятся в моём сердце, не опускаясь и не поднимаясь вверх.
Его глаза вспыхивают недобрым огнём, он смотрит на меня с ненавистью.
- Кто ты, Сарту? – Спрашиваю я, обхватив колени руками.
Мои зубы стучат от холода. Жаркий осенний костёр не может меня согреть.
- Я рыцарь прекрасной дамы, - отвечает он всё в том же крутящемся темпе предметов моего сердца.
- Мне холодно.
Я прошу, чтобы он согрел меня. Он встаёт, его глаза загораются, и вот он уже крепко держит меня в своих руках. И когда он приближает свои горячие губы к моим обледенелым губам, я что есть силы, обхватываю его шею, прижимаюсь к нему, чтобы согреться, но его тепла недостаточно.
От его поцелуя мои губы сковывает льдом, и мои любовь, боль и время застывают огромными ледяными глыбами, и напрасно Сарту дышит на них адским огнём…
Осторожная рука покидает мой мозг...
- Будьте моей прекрасной дамой.
От возмущения у меня загораются щёки. Мне и так жарко, я не могу дышать, кто-то постоянно закрывает окно в гостиной и утверждает, что делает это по моей просьбе: якобы я постоянно мёрзну.
Я бросаю оранжевую ручку на стол и чуть не плачу.
Я потеряла очень важную мысль, которая должна была отразить ключевую тему моего рассказа.
Мало того, что кто-то ежедневно рвёт мою рукопись и не признаётся в содеянном, так ещё и мешает мне творить!
- Прошу вас.
Я смотрю вспыхнувшими глазами в упор на этого бесцеремонного человека. Как осмелился он нарушить моё творческое уединение? Да кто он такой? Кто? А кто я? Да, а кто я? Может, он знает?
На нём элегантный костюм из чёрной материи, блестящей, как лебединый глаз, белая рубашка, такая чистая, что вот-вот сломается от хруста. На его лице извивается змеёй шрам. В руках он держит жёлтые цветы.
- Я люблю вас… - признаётся он робко.
Я молча встаю и открываю окно, иначе я сгорю в душном и пламенном воздухе гостиной. Мне хочется плакать…
Да что ты знаешь о любви, жалкий проситель?
На фото прекрасная дама такая, какой увидел её ИИ (полностью совпадает с представлением автора)