– Бларлывп, – прокашлявшись, сказали откуда-то с неба. – Протсвфпгфрл.
– Спасибо, все понятно! – язвительно ответила Аня.
– А что тут понимать? – удивился проходивший мимо мужик. Из-за плохого освещения казалось, что у него нет головы, зато туловище абсолютно круглое. И, как на детских рисунках, из этого идеального шара торчали тонкими палочками ручки и ножки. – Осторожно, товарняк проследует станцию без остановки, – и прежде, чем Аня успела сказать ему что-то в ответ, скрылся в темноте.
«Но как?» – почти закричала ему вслед Аня. Вот только отвечать ей было уже некому. Платформы опустели. Со всех сторон наступала тьма, в которой ходили, двигались, копошились тени. Вдоль спины пополз холодок.
– Так, – одернула себя Аня. – Мне не восемь, чтобы бояться темноты. И сейчас не девятнадцатый век, чтобы бояться поезда!
Да, Аня уже давно не была ребенком. Да, это путешествие было далеко не первой ее самостоятельной поездкой. Да, невротические страхи перед всем на свете не были ей характерны.
Но до этого ездить ей приходилось или на машинах-автобусах, или максимум на скоростной электричке, с центрального вокзала. А тут… Ночь, вокзал на окраине города, поезд… Теоретически, к, скажем так, теоретической части, вопросов не было, а вот на практике они оставались.
Табло с расписанием в здании вокзала не работало. Объявления, судя по всему, озвучивались с тем же уровнем понятности, с которым врачи писали рецепты. В той части вокзала, куда приходили поезда, было совсем темно. Нет, несколько фонарей на платформах было, но их явно не хватало, чтобы осветить пространство. И как в такой ситуации было найти свой поезд и свою платформу, Аня не понимала.
– Кррр ррр, – прорычал над головой громкоговоритель.
– Повторите, пожалуйста, – ядовито сказала ему Аня. – Я не все поняла.
– Технические помехи, что там понимать, – удивленно сказали за спиной.
Аня живо обернулась и увидела женщину. Сложно было сказать, сколько ей лет. В далеком свете фонарей казалось, что ее лицо – обтянутый кожей череп с темными провалам глаз. Одета она была странно – в рясу и черный кокошник. Ну, или так казалось.
– А как вы догадались? – спросила Аня. – Я подумала, поезд объявляют.
– А что тут догадываться, слов-то не слышно, одно скрежетание, – женщина посмотрела на нее со странным выражением лица.
– Мне ничего из того, что они объявляют, не слышно в словах, – горестно сказала Аня. – Будто иностранный язык. Или скрежетание.
Во взгляде женщины скользнуло удивление, потом понимание. Аня сама себе удивлялась: ни лица, ни одежды собеседницы разглядеть не получалось, а вот взгляд читался четко.
– А вы на вокзал ходили? – осторожно спросила женщина.
– А что там делать? – возмутилась Аня. – Расписания все равно нет!
– Зачем там расписание, тут все нужное объявят, – живо сказала женщина. – Ваш же поезд в определенное время придет? – Аня кивнула. – Вот и выйдете минут за пять до. А пока кофе возьмете, пирожок, в туалет сходите, умоетесь перед дорогой…
– Да не пойду я туда! – возмутилась Аня. И, сообразив, что просто кричит на незнакомую женщину, постаравшуюся ей помочь, тут же сбавила тон. – Там воняет, – она скривила нос. – Бомжи какие-то ужасные в зале сидят. Не люди, а цирк уродов! Одеты как попало, все инвалиды, страшные, мутанты почти! А та тетка, что кофе продает? На нее смотреть страшно! Да и кофе – растворимый, говно! Про туалет я даже вспоминать боюсь, – Аня содрогнулась.
– Это поначалу так кажется, – принялась уговаривать ее женщина. – А потом нормально будет. Даже хорошо. Главное начать что-то из этого делать. Потом ничего чувствовать уже не будете.
– Точно, от отвращения, – сморщилась Аня.
– Мое дело подсказать, – сказала женщина осторожно. – А вам решать…
– Фррр рр ррр, – сказал громкоговоритель.
– Опять помехи? – деловито сказала Аня. – Теперь слышу!
– Не, это мою электричку объявляют, – хмыкнула женщина. – А вы сходите на вокзал, хотя бы….
Что дальше говорила собеседница, Аня не услышала. Внезапно темной тенью налетел поезд. Огромный, страшный, оглушительно-громкий. Он ревел, дымил, из-под его колес летели искры. Аня взвизгнула и попятилась. Женщина посмотрела на нее с насмешкой и рванула вслед за поездом.
Секунду спустя, когда первый страх встречи с монстром прошел, Аня придумала, что сказать собеседнице: мол, да, отличное обслуживание, офигенный поезд, современник динозавров, только догнать надо… Но та уже исчезла из виду.
Поскольку происходящее менее понятным не становилось, Аня решила найти еще кого-нибудь из пассажиров. Возможно, следующий собеседник или собеседница смогли бы пролить свет на то, как уехать отсюда на своем поезде или даже – о чудо! – оказались бы попутчиками.
Но, словно назло, людей видно не было. Аня прошлась вдоль платформы, посмотрела направо, затем налево, потом обернулась… И застыла, словно громом пораженная.
На платформу, позади нее, абсолютно бесшумно прибывал поезд. Он был не такой огромный, как предыдущий, но абсолютно черный. Окутавшая его тьма скрадывала окна, двери, колеса… И только таблички, указывающие направление движения, сияли ясно, подсвеченные рамкой из мелких лампочек. Глаза автоматически скользнули по надписи, сердце дало сбой – это был ее поезд!
Обычно Аня старалась заранее узнать нужную ей платформу и там стать так, чтобы ее вагон остановился перед ней. На центральном вокзале все было рассчитано и подогнано под людей. А как было угадать свой вагон тут? Тем более, стоянка поезда была всего несколько минут. Аня ухватила сумку покрепче и приготовилась бежать за нужным вагоном, а если не получится, то пытаться впрыгнуть в первый попавшийся, чтобы потом дойти до своего. Но поезд так же бесшумно замер – и Аня поняла, что стоит рядом со своим вагоном. Тут же вспомнилась последняя собеседница с ее прибабахами и историями про вокзал.
– Выкуси, – едва слышно сказала ей Аня. – Я свой поезд и без шляний по помойкам и пожиранием всякой сомнительной пищи нашла! И он, в отличие от твоего, не такой старый и страшный!
Но ей, естественно, никто не ответил. И Аня, убедившись, что поезд таки стоит, ринулась искать дверь в свой вагон.
Наверное, кто-то там, наверху, решил, что с Анниными злоключениями пора заканчивать, а потому дверь в нужный вагон нашлась буквально через несколько метров. Аня несколько раз внимательно перечитала надпись на табличке, тщательно сверилась с билетом и, убедившись, что все сходится, поднялась по ржавым ступенькам.
В скоростных электричках обычно у двери стояли улыбающиеся и нарядные стюарды или стюардессы, которые проверяли билеты и помогали с возникающими сложностями. Тут же даже злобной тетки затрапезного вида, у которой можно было бы уточнить, тот ли это поезд, что нужно, не обнаружилось.
– С другой стороны, хоть дверь открыли, – пробормотала Аня, пытаясь искать плюсы в создавшейся ситуации. – И на этом большое человеческое спасибо!
Несколько секунд Аня постояла в тамбуре у ступенек, ожидая появления то ли проводника, то ли других пассажиров, а потом неспешно пошла вперед, искать свое место.
В вагоне было темно, еще темнее, чем на перроне. Густая, почти плотная тьма обволакивала, напрочь лишала зрения. Аня сделала несколько неуверенных шагов и замерла. Прислушалась. Но в царящей там абсолютной тишине ничего не угадывалось: ни музыки, ни храпа, ни разговоров. Казалось, что вагон пуст.
– Но так не бывает, – прошептала Аня. – Это же не первая станция! Должен же быть хоть кто-то!
Она подавила в себе иррациональное желание закричать: «Есть тут кто живой!» и решительно двинулась вперед. В конце концов, она уже имела счастье убедиться, насколько жалкой и заброшенной была станция. Возможно, отсюда просто никто не хотел ездить. И остальные пассажиры, если такие, конечно, будут, подсядут позже. С другой стороны, она сама взяла билеты почти за день до отъезда, так что этот поезд вряд ли пользовался особой популярностью…
– Меньше народа – больше кислорода, – пробормотала Аня. И закашлялась.
Этот принцип тут не работал. Потому что кислорода в вагоне действительно было столько же, сколько и людей. То есть не был от слова совсем. Воздух был тяжелый, затхлый, застоявшийся. Аня все никак не могла идентифицировать запах. Так пахнет в годами закрытых квартирах, так пахнет на болотах: заброшенностью, пустотой, гниением.
Аня сделала еще несколько осторожных шагов вперед – и тут поезд дрогнул и двинулся вперед. Аня, уже почему-то забывшая, что должно начаться движение, потеряла равновесие и, чтобы не упасть, ухватилась за ближайший поручень. Он оказался покрытый какой-то прохладной, липкой слизью. Аня взвизгнула и попыталась одернуть руку. Но за доли секунды соприкосновения рука уже успела прилипнуть. Мозг, устав от стресса этого вечера, больше не помогал. Ане казалось, что руку что-то медленно всасывает.
Аня запаниковала, закричала, из всех сил потянула руку. С мокрым, противным чавканьем рука отлепилась от поручня. Ноги задрожали, подогнулись. Но Аня последними усилиями воли заставила себя пройти еще несколько метров и обессиленно плюхнулась на свое место.
Здесь людей тоже не было. Аня достала телефон, включила фонарик и осторожно, боясь повторения случившегося, одним пальцем дотронулась до столика, поручней, стены, полки напротив. Приподнялась и плюхнулась назад. Здесь явно было грязно. На столе вперемешку лежали комья земли, обглоданные до белизны тонкие кости и цвелые крошки. Под самым подоконником примостился маленький птичий череп. С верхней полки гроздями свисала грязная паутина. В углах полки серебрился мох. Но, по крайне мере, вагон больше не пытался ее сожрать. Хотя здесь по-прежнему было жутко темно – и только пролетающие по то сторону фонари немного освещали пространство.
– Успокойся, – тихо приказала себе Аня. – Хватит. Не накручивай себя. Ты все это придумываешь. Подумаешь, грязный поручень, прилипла… – и содрогнулась, вспомнив, с какой плотоядной радостью поручень вцепился в ее руку.
Пожалуй, нужно было попытаться устроиться получше. От одной смысли, что здесь нужно будет лежать, Аню замутило. С другой стороны, если найти свой комплект постельного белья, то наволочкой можно было бы немного вытереть со стола и убрать паутину, а простынь подстелить под себя, чтобы меньше думать о том, на чем сидишь.
Аня снова включила фонарик и принялась осматриваться. Пол оказался усеян землей и мелкими белыми костьми. На стенках были выжжены и вырезаны пентаграммы, жуткие рисунки с расчлененкой, фразы латиницей. На соседнем сидении, прикрытые черным платком, лежали запакованные комплекты постельного белья. Стараясь не касаться платка рукой, Аня осторожно вытащила один из пакетов, открыла его. В нос сразу ударил нестерпимый смрад болота, разложения и ладана. «Словно от мертвеца», – почему-то всплыло в голове. Хотя так Аня плохо понимала, как должен пахнуть мертвец.
Вдруг где-то над головой зашипело, захрипело, закашляло. Аня тонко заверещала и скрутилась в клубок, закрыв голову руками. Она почти чувствовала, как вцепляются в волосы чьи-то тонкие пальцы-когти, как за шиворот сползает нечто ледяное, склизкое мерзкое… А потом поняла, что это вдруг включилось радио.
– Смерть, смерть… – надрывно, закашливаясь, простонало оно. – Никто из вошедших не выйдет… Будет ночь вечная, будут муки адские.
Аня вздрогнула.
– Ну и развлекательная программа у вас, – сказала она радио над головой. Ее голос дрожал. Держать оптимистичный настрой становилось все труднее. Аня откровенно устала. Сложный рабочий день на ногах, нервотрепка на вокзале, теперь этот непонятный вагон. Хотелось заплакать. Хотелось заснуть. Хотелось очутиться дома, в чистоте и тепле. Хотелось лечь лицом в эту грязь и больше никогда ни о чем не думать, умереть, раствориться в этом вагоне навсегда, принять здесь тихую смерть.
Поймав себя на последних мыслях и на том, что голова клонится к столику, Аня вскочила на ноги. Чтобы это ни было, поддаваться ему было нельзя. Аня взяла сумочку с документами, здраво рассудив, что чемодан в пустом вагоне никто трогать не будет, и пошла в сторону купе проводника. Ничего ни с ней, ни с ним не случится, если Аня постучит к нему и попросит… Например, попросит убрать в купе и принести другое постельное белье, а еще лучше – пересадить в другой, обитаемый вагон, к людям.
Включать фонарик Аня не стала, решив поберечь зарядку. И нервы от созерцания окружающего беспорядка. При каждом шаге под ногами хрустело. И Аня, как ни старалась, не могла вспомнить, было ли так, когда она шла к своему месту. С другой стороны, вряд ли кто-то успел за несколько минут засрать по сути пустой вагон. Значит, она просто не обратила внимание на грязь под ногами.
Свисала ли паутина с потолка и других верхних полок, в свете пролетающих за окном фонарей видно не было. Зато, едва свет заливал вагон, глаз цеплялся за надписи и картинки на стенах, а потом случайно сполз ниже. И Аня запнулась, едва не полетела на пол. Удержалась на ногах чудом – и равномерной боязнью ухватиться за поручень и упасть на пол.
Каждая нижняя полка теперь была застелена белой простыней. Вот этого точно не было, когда Аня шла к своему месту.
«Но как?» – снова всплыл в голове вопрос. Ответа на него не было.
Аня пошла быстрее, молясь про себя, чтобы никого не встретить. Если еще недавно она дорого дала бы за спутников, то теперь встретиться с кем-то из тех, кто бесшумно ходит в кромешной тьме ох как не хотелось.
Аня шла и шла, шла и шла – а коридор все не заканчивался. Мозг панически кричал о том, что дорога сюда была намного короче. Глаза цеплялись за каждое белое пятно простыни. Сердце билось где-то в горле. С каждым новым шагом воздух становился все более спертым и вонючим. Какофония запахов напоминала не то помойку, не то кладбище, не то разрытый скотомогильник. В какой-то момент Аня поняла, что еще немного – и она побежит, а потом упадет. И больше никогда, никогда не встанет. Но тут проход вильнул, сузился. И Аня оказалась у двери проводника.
Сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, стараясь успокоить сердце, подавилась вонью, которая тут была настолько нестерпимой, что от нее резало глаза и постучала в дверь.
Ей не ответили. Аня подождала еще несколько секунд и снова постучала. Опять тишина. Аня стукнула в третий раз и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.
Аня была твердо уверенна, что там заперто – но дверь сразу же поддалась, открывая купе. В первый момент Аня подумала, что там никого нет, а потом в полутьме различила кривую фигуру, склонившуюся над столом. Та, жадно причавкивая, высовывая длинный, раздвоенный язык, что-то жрала из светящейся банки. Потом, словно поняв, что в купе есть посторонние, замерла и резко повернулась к двери.
Проводник был похож на человечка из деталей, которого собрал нерадивый ребенок. Нога у него была одна, руки три. Шея была длинной, тощей, изогнутой. Одно плечо казалось выше другого на метр. Глаза у фигуры были человечьи, а вот рот осиным. Проводник посмотрел на Аню внимательно, распахнул жвалы и спросил:
– Чай возьмете?
Аня попятилась.
– Чай возьмете? Чай возьмете? – словно заведенный, повторял проводник.
И тут вагон замер, проводник резко пошел на Аню.
Та тонко, отчаянно заверещала и бросилась в коридор. В голове билась одна мысль – добежать до двери, выпрыгнуть из вагона... Где-то должны же быть живые люди! На секунду пришла мысль, что это – мелкий полустанок, и, кроме вокзала, здесь ничего нет. Но Аня готова была рискнуть.
Выскочив из купе проводника, она повернулась направо – и почти влетела в худую, нескладную, кривую фигуру, которая стояла у двери в тамбур. Услышав позади себя шум, фигура начала поворачиваться. Она задергалась, разные части тела хаотично закрутились в разные стороны.
Продолжая тонко кричать, Аня побежала в другую сторону, к своему месту. Каждая нижняя полка теперь была застелена белой простыней, под которой проступали черты тел. Абсолютно неподвижных и явно бездыханных.
Аня заорала еще сильнее, спотыкаясь, влетела в свое купе, забилась в угол, закрываясь надорванным пакетом с постельным бельем. Несколько бесконечных секунд спустя совсем рядом что-то звякнуло.
– Привет, – сказали вполне человеческим голосом.
Аня приопустила свой импровизированный щит и в свете проплывшего за окном фонаря увидела женщину лет сорока и двух детей, мальчика и девочку.
– Это ж пятый вагон? Фух, уже думала, что не уедем. Такая дорога, такая дорога… Автобус опоздал, не там высадил. Мы пока до вокзала добежали… Я объявление не услышала, пошла к другому поезду, чуть на нем не уехала, – затарахтела женщина. – Хорошо проводница сориентировала, спасибо ей огромное, дай бог радости и здоровья, пришлось запрыгивать в первый попавшийся вагон, спасибо проводница пустила…
– Дай ей Бог радости и здоровья, – хрипло сказала Аня. Как реагировать на женщину, она не понимала. Вроде бы нормальная, человек человеком… Но кто их разберет, в этом чертовом поезде.
– Ой, что вы такая злая? – всплеснула руками женщина. – Наверное, это потому, что голодная. Ничего, сейчас кушать будем!
– Кушать? – простонала Аня. От вони, грязи, пережитого стресса ее саму дико тошнило. Но как женщина собиралась есть здесь, среди этой грязи? «Наверное, она тоже не человек», - как-то отстраненно подумала Аня.
– Конечно! Это же святое! – закивала женщина. – Вы не думайте, мы на ваше не претендуем. У нас все с собой, курочка, помидорчики, горячих бутербродиков в я в фольгу намотала, вареники в баночке укутала. Два минуты – и все разложим. Так, детки, ну-ка сядьте к тете, я пока все организую!
Аня не успела возмутиться – нашли, блин, тетю! – как рядом с ней плюхнулись долговязая девочка лет 12 и мальчишка лет 6. Девочка не отрывала глаз от телефона, мальчик же наоборот с интересом рассматривал все вокруг и каждый раз, встречаясь глазами с Аней, хитро ей улыбался.
Женщина быстро убрала сумки под сидение, расстелила на столик, прямо на землю и крошки, белое полотенце и принялась выставлять на него свертки, судки и коробочки. Аня хотела было спросить, что она делает, но язык просто прилип к небу. Или женщин была абсолютно слепой (и потерявшей слух и обоняние до кучи) – что вряд ли, учитывая, как легко она управлялась с вещами, или с новой пассажиркой, как и все остальные в вагоне, не была человеком, либо Аня просто сошла с ума от усталости, недосыпа и нервного напряжения.
– Вооот! – обрадовалась женщина. – Я, кстати, Катя, а это племяши мои, Света и Олег. Их маманька в Египет летит отдыхать, а я их к себе согласилась взять пока пожить. Сестра хотела, чтобы я у нее побыла – но у меня работа, хозяйство, коты – не, спасибо. Уж лучше вы к нам. Да и детям радость, каникулы! Деревня – это не ваш пыльный город! Пусть свеженького поедят, воздушком подышат!
Аня ничего не смогла из себя выдавить в ответ, зато социальную функцию взяло на себя радио. Как и перед этим, оно зашипело, захрипело, закашляло, а потом и заговорило.
– Смерть, смерть, – провыло, простонало там. – Адские муки!
Аня показалось, что сидение проваливается, сердце замирает, все волоски на теле встают дыбом. А потом она подумала, что, наверное, слышит это только она – для остальных, нормальных, там играют песни о цветах, радости, лете.
– О, это как у тебя в песнях, – закивала женщина девочке. Та только закатила глаза, умудряясь при этом не отлипать от экрана телефона. – Тоже все про смерть поют. Вот в наше время музыка другой была. Про любовь, про дружбу. А тут? Ни смыла, ни мелодии, ни текста, одна смерть.
Девочка фыркнула возмущенно и еще сильнее закатила глаза, вставила в уши капли наушников и отрешилась от происходящего. Мальчик тем временем тоже достал из кармана телефон, включил игру, принялся гонять по экрану зеленую точку.
Шаркая и пошатываясь, мимо них по проходу прошла огромная, нескладная тень.
– Эй, чайку нам организуйте! – поспросила Катя тень.
Та только что-то простонала и двинулась дальше.
– Что за народ! – возмутилась Катя. – Ходют шляться, а за чай и не скажут! Вот что, жалко ему? Все равно ведь идет! Тьфу, а не люди! Никакого чувства товарищества! Придется самой идти!
– Не ходите, – слабым голосом сказала Аня. – Вы не знаете, какой там проводник!
– Пьяный, что ли? – деловито спросила женщина. – Ты знаешь, сколько я за свою жизнь поездила? Помню, в 90-х, с сумками, на третьей полке. Или стоя, всю ночь… Бывало, привалишься к стенке и просыпаешься каждые пять минут, потому что кто-то идет и зацепит. А ты меня проводником пугаешь! Сейчас быстро чай организуем, поужинаем и спать!
И Аня поняла, что возражать бессмысленно. Катя, сложив пустую сумку у самого края окна, на птичий череп, резво пошла в сторону купе проводника, возмущаясь, что тот сам должен был прийти, проверить билеты, принести чай…
Аня решила считать про себя – до ста, а то и до пятисот, если не до тысячи. И ждать, когда Катя вернется. Точнее, когда она прибежит с перекошенным лицом и криками ужаса. А Аня сделает вид, что теперь она – умная и умудренная опытом женщина, уже достаточно повидавшая в своей жизни дерьма…
Но начать считать Аня не успела. Катя, словно материализовавшаяся из воздуха, грохнула на стол четыре кружки.
– Фух, едва донесла. Горячий! – принялась мотать руками она.
– Спасибо, но я не буду, – Аня покосилась на темную, стремно пахнущую бурду, в которой, кажется что-то плавало.
– Ты это брось, – строго сказала Катя. – Традиция есть традиция. Так что пьем чай, вот, пирожками угощайся, бутербродами, курицу, так и быть, с помидорам не предлагаю, раз она для вас, молодежи, такой зашквар. Потом постели постелем, умоетесь в туалете или хотя бы руки помоете, – быстро добавила она, увидев на лице Ани всю гамму отвращения. – И спать. А завтра с утра в окно будем смотреть. Рассветы, деревни, мосты – вся романтика! В окно за дорогой сплошное удовольствие следить!
– Вы не понимаете, – со слезами в голосе воскликнула Аня. – Тут все такое, такое…
– Чай выпей, – внезапно строго оборвала ее Катя. – А тогда поговорим! – и ловко подвинула к ней одну из кружек.
Стараясь не дышать, не смотреть ни на кружку, ни на детей, радостно уплетающих что-то со стола, Аня сделала один осторожный глоток. Рот и горло обожгло смертным холодом, тяжелая, тошнотворная волна поднялась откуда-то из желудка – и схлынула. В глазах посветлело, в голове стало легко и приятно.
Мир вокруг показался совсем другим. Мусор с пола, паутина и мох с сидений, надписи на стенах исчезли. Места напротив них пустовали, зато справа и слева дремали люди. Белые простыни на них колыхались в такт дыханию.
– Полегчало? – участливо спросила Катя. Аня кивнула. – Вот! Не умеете вы, молодежь, традиции чтить, все по-своему надо сделать, поперек! Потому так и выходит. Без еды и чая что за поездка? Одна мука!
– Ад, смерть, – согласно прохрипело над головой радио.
Услыхав это, Катя и дети рассмеялись. И на этот раз Аня расхохоталась вместе с ними.