Люблю хлеб с детства – с маминого домашнего, из русской печки. Крутилась рядом, однажды мама разрешила посадить на лист сбоку две маленькие булочки. Как настоящие, с хрустящей корочкой. Больше не подпускала к процессу – хлеб не игрушка! До слез...
Лет в пять умоляла маму и няньку испечь мне сушку. Большую такую, баранка называется. Бредила этим вкусом. Как мама ни объясняла, что надо знать рецепт, иначе не получится, я не унималась. Испекли – камень. Но запах!
Всю жизнь у меня ладони пахнут хлебом, той каменной сушкой.
Редко беру белый.Не могу есть чёрный, все виды ржаного.
1963 год, я на практике в магазине. Напротив второго городка «Автовнештранса» заброшенную кирпичную остановку автобуса побелили, навесили дверь, поставили прилавок. И стала там взрослая Люда продавать хлеб. Очереди стояли с утра. По булке в руки. Черный, мокрый, «забайкальский».
Заметила меня, попросила чаю принести. И уговорила сменить место практики, помогать ей с хлебом. Мы по-быстрому управлялись с первым завозом, потом со вторым.
Народ ругался, клял в бога и в душу Хрущева за такой хлеб.
Сочинил злую частушку:
Ладушки-ладушки,
Куба ест оладушки.
А мы сер.м да пер..м,
«забайкальский» хлеб едим.
Наелась чёрного на всю жизнь. В любом «бородинском» - тот вкус. С тех пор – только полубелые сорта.
Вру – если круассаны...
В Париже на завтрак подавали – хрустящие, просто так или мазать джемом... Рассказывали, что для Жаклин Онассис, бывшей Кеннеди, каждое утро доставляли из Парижа самолетом парочку свежих круассанов. Баловал жёнку греческий миллиардер.
В Вашингтоне рядом с отелем кафе. На завтрак в тостере жарила необыкновенно вкусный хлеб. С маслом и чаем с молоком – песня!
В Дели – чапати. Тонкие, почти как мамины, лепешки.
В Бишкеке, в ресторане «Мимино» - украинский борщ с пампушками. Доктор Эдигер говорит, вредно с пампушками. Жить вообще вредно, от этого умирают.
Он-то лучше всех знает знает,на всякий случай предупреждает. А без пампушек
и не борщ совсем.
В чайхане рядом с домом – боорсоки. Тот же хлеб, жаренный кусочками в масле. Горячие, с каймаком (загустевшие сливки), с зелёным чаем - я вас умоляю,
это уже симфония на комузе.
В Вене долго пробовала всякий хлеб. Приехавшей подруге сильно понравился с оливками. А я нашла provinziellе – деревенский. Кривой толстый батон, внутри с дырками в мякоти. Запах домашнего хлеба – маминого. Пока меня водитель
довез, мы с ним один батон съели – не удержаться.
Так мы с маленьким старшим внуком покупали свежие лепешки по дороге ко мне домой. Одну сразу съедали в такси.
Сейчас нет самого любимого. Отрубной бывает более или менее. Гречишный.
Чтобы самый-самый – нету. А сортов десятки. Вот разве что багеты. Но они белые. Хотя...
Самое яркое воспоминание – в Брюсселе. Вышли из собора, уж не помню, какого. Зашли в «Bistro» на канале – маленькое кафе, одно из десятка вдоль берега. Заказали кто что, я мидий. Ждем долго. С извинениями приносят длинные багеты свежие, остро пахнущие детством и счастьем. И сливочное масло – настоящее, от настоящих коров, наедающих бока на зеленых лугах. Все по кусочку-два. Я – целый багет. Не надо мне гадов морских. Еще бы хлеб тот с маслом на хрустящей корочке ела. Да стыдно - с фигурой танагрской статуэтки и с аппетитом медведицы после спячки.
И по сию пору – в ночную бессонницу часа в три утра охота укусить кусочек и забыться сном.
А вот хлебушка... можно с маслом, можно сахаром посыпать, капелькой воды смочить – чтобы не рассыпался. С такими кусками носились по двору, пока бесхлебные не приставали с ножом к горлу:
«Сорок восемь – половину просим!». Нельзя не поделиться. Только если успел крикнуть: «Сорок один – ем один!». Я сроду не успевала.