- Я обожаю писать стихи! – Подняв правую руку кверху, будто с профкомовской трибуны, сказал громко, с восторгом и без совестливой скромности пассажир электропоезда №4317, следующего по маршруту: «Краснодар – Ростов-на-Дону».
- Иииии… - Напрягшись как струна перед разрывом, выразительно уставился на вскрикнувшего другой пассажир слева от окна.
- Что ииии… Я поэт! Неужели не видно?! На облике моём, поэтическом, всё написано! Такие расклады на лице только у одухотворённых! – Продолжает вопить крикнувший, судорожно поправляя пальцами бархатную и свежую, ещё пахнущую стиральным порошком бабочку на вороте белоснежной рубашки.
- Ну так я и думал… - покачал головой пассажир. - вы едите не на дачу ежевику подкармливать, а выше – в облака, синее небо, чтоб полетать с пегасами… И давно это с вами?
- Да оставьте вы его в покое, видите же – он того… – Встряла в разговор пассажирка справа от общего прохода по вагону.
- Пьяный он что ли? Пива нахлебался, вот и водит его... - Пожал плечами третий пассажир, седой, в рваной комуфляжке, сидящий напротив поэта.
После этих слов поэт опламенел лицом аки чиркнутая о серник спичка.
Подскочив с места, он снова "облагородил" своим голосом окружающее пространство вагона:
- Что вы такое говорите!? Я, я... творческий человек... Поэт – это профессия, а поэтство - это моя работа !
Пассажир, тот, что слева, зашнурованный в ботинки осенней носки, в роговые очки с толстыми стёклами, в белый чепчик, потрясные шорты, в шлёпки на босу ногу и затёртую шведку с обрезанными руковами, слегка поморщился, обдал поэта загадочным взглядом дачника и тоже решил надавить на голосовые связки:
- Ха, так вы поэт?! Чудно, однако!
- Да я поэт! Специализируюсь на одах и любовных водевилях… Могу одну-другую оду шестистопным с цезурами вам тиснуть… на память о встрече в электропоезде.
- Ну понятно... , значится, вы - бездельник…. В поле на уборку моркови таких не затащишь. – Сказал он вполголоса, будто сам себе.
Обеими руками поправив чепчик на голове, как офицер фуражку, кашлянул и обратился к поэту:
- Типо работаете, значится… Пером буквы царапаете или по клаве стукаете…? Ну так и докажите, что вы труженик, покажите класс, как вы груды слов из кучи в кучу метать умеете, может и поверю, что вы вкалываете, как сталевар у дуговой сталь-плавильной печи. Прочитайте что-нибудь из раннего или позднего… Если хотите, то из серединного творчества выдайте… этакое взбалмошное, цыганское, потеребите наши души, да чтоб так будто на лошади проехали до розового заката.
- Запросто, фу, такая мелочь… – Отмахнулся поэт. – Как два пальца… .
Облокотившись правой на спинку сиденья, а левую положил на грудь, стал с упованием, подёргивая головой, декламировать:
- Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Дочитав, он замолчал, но подбородок его ещё долго смотрел куда-то в верхнюю часть стены вагона.
Первым очнулся пассажир в белом чепчике. Он скрючил губы, вопросительно огляделся, ища поддержки, почесал за ушами, будто для настройки слуха и заговорил весело:
- Верю! Очень здорово! Этак душевно получилось. Но сдаётся мне я где-то эти стихи ужо слышал…
- И я слышала, – задумчиво процедила сквозь зубы пассажирка справа. – Но убей Бог, не помню где и когда! Наверно, у кого-то за столом, на посиделках, а может на люськиной свадьбе... выпила чуток и стихам чьим-то между гармошкой внялась душевно...
Тут встрял в разговор я, пассажир до ближайших дач, восседающий напротив этой дружной компашки:
- Девушка, вы этот стих должны были читать ещё в школе…
- Какая школа!? – Встрепенулся поэт. – Это моё произведение! Буковку к буковке самолично приспосабливал и приспособил! Гениальный шедевр получился! Готов за авторство бороться в судах и на очных ставках! Если есть сомнения, подавайте иск! Не пожалейте потом только… Всех раскидаю по углам.
Пассажир слева снова почесал за ухом. Глаза его мигали, будто у пожарника перед горящей девятиэтажкой. Он что-то, ворочал в голове, будто свежий бетон в выварке, пытаясь расчистить дорогу к благородным воспоминаниям.
- Ну суд, это уж слишком, перебор…, - проговорил он, потом кашлянул и продолжил. - Со мной тоже такое бывает, когда сто грамм в горло всажу… в облака хочется и иногда так увлекаюсь, что жену принимаю за прокурора, кажется вот сейчас она накинет на меня наручники и – к Чёрному дельфину этапом за предрассудки запойные и прочие семейные карусели, – сказал он. – Но где-то уже про этот памятник слышал. Безоговорочно слышал!
Я вздохнул, покачал головой и отвернулся к окну, там было интереснее, бежали мимо деревья, дома, степная волнистость трав, осыпавшие древние курганы, желтеющие нивы, вдалеке зеркальничало Азовское море, упиваясь теплом летнего солнца, ещё дальше на мыске Таганий-рог проглядывались силуэты грузоподъёмных портовых кранов, на горизонте - чёрные чёрточки барж с зерном, медленно ползущие по фарватеру от порта.
Сидел, смотрел и думал о Пушкине и его стихах… Мне казалось, что истина там, где читают стихи и не важно кому они принадлежат и кто их первый сочинил. Важно, что их узнают в электричках, ими восторгаются, их декламируют, упиваются слогом Горация и самым лучшим переводом, который сотворил Пушкин… Александр Сергеевич…