Первое, что я понял — на Байкале надо жить. То есть, не обязательно всю жизнь, но и приезжать сюда на один день или неделю большого смысла не имеет. Я приехал всего на один день. И понял, что обязательно, когда-нибудь, я приеду сюда на куда более серьезный срок. К примеру, хотя бы на лето. Но пока в моем распоряжении был всего лишь один короткий день. Я довольно быстро поднялся на гору, разбил лагерь и, к своему счастью, на весь этот день остался без связи — батарейка села и телефон ушел в краткосрочный отпуск.
Я расстелил плед перед выходом из палатки, соорудил подушку из куртки, кофты и одеяла, и лег ногами к поблескивающему вдали озеру, а головой к соснам на вершине этой невысокой горы. Я не знаю, что мог бы подумать случайный человек, если бы увидел меня. Лежит мужик, босой, в закатанных до колен джинсах, улыбается во все тридцать два зубы и... плачет. Я не знаю, что заставляло слезу течь по моему лицу - мне не было грустно, мне не было больно. Я был счастлив. Пожалуй, в тот момент я был счастлив каким-то особенным образом, каким не ощущал себя, наверное, еще ни разу в жизни до этого. Лежал, смотрел на Байкал, на небо, на лес и плакал. И заснул.
Проснулся я часа в два, наверное. Сделал костер, приготовил обед, перебрал вещи, оценив необходимость и сроки пополнения запасов. После обеда я сливался с природой. Это очень интересная практика, которой меня научил один из водителей еще в первом моем большом путешествии — на Северный Урал. И попробовал я эту практику впервые именно там. Это было там, где я по большей части ходил пешком и там, где я обнаружил в чистом поле трубу со свободной вытекавшей оттуда минеральной водой. Впрочем, точное место неважно.
Тогда, в 2004-ом, я решил попробовать метод достижения внутреннего спокойствия, о котором мне рассказали. Я покинул проселочную дорогу, по которой шел, ушел метров на двести-триста в покос на ближайшем лугу, затем снял с себя рюкзак, сел прямо на траву так, чтобы было удобно сидеть достаточно продолжительное время, закрыл глаза и, как мне советовали, попытался изгнать из головы все мысли. Абсолютно все. Любые. Многие меня поймут — это невероятно сложная задача. Я думаю, что это вообще самое сложное в этой практике, на первый взгляд достаточно нехитрой. Я сидел неподвижно, дышал ровно, и пытался совершенно отключить мозг, оставляя только примитивные чувства — слух, обоняние, осязание. Я почувствовал, что у меня получается тогда, когда меня перестали замечать те, кого я потревожил, устроившись посередине этого луга.
Вот тогда, очень осторожно я подключил зрение. Я просто смотрел перед собой. А вокруг, совершенно неожиданно, закипела такая жизнь. Фактически, можно было подумать, что я в центре оживленного города. «Местные» перестали воспринимать меня как угрозу — я стал частью пейзажа, камнем посреди поля. Вокруг меня сновали какие-то жуки, с травинки на травинку перелетали небольшие кузнечики. На колено мне устроилась бабочка, а еще я увидел полевку, которая с аппетитом перекусила пойманным кузнечиком, а затем деловито, где-то в полутора метрах от меня стала рыть ямку. И улеглась в ней спать. Просто спать, буквально рядом со мной. Я глядел в траву, как горожанин глядит вдоль улиц, видя перекрестки, прохожих, дома и улицы. Я видел, как маленький паучок ремонтировал дыру в своей паутине, натянутой между двух крепких стеблей. И я перестал ощущать себя. Я не чувствовал ни рук, ни ног, ни головы, ни окружающей температуры, ни одежды на своем теле. Я весь превратился просто в какой-то бесплотный дух, сидящий на камне и глядящий в чащу травы.
Чтобы достичь такого состояния мне понадобилось больше часа. Правда, осознал я это только тогда, когда сам из этого состояния вышел. Будто проснулся, будто выключил телевизор, встал, поднял рюкзак и пошел снова к дороге — а вокруг уже никого не было. Все в одно мгновение пропало. Пропала мышка, спавшая в вырытой ямке после трапезы, пропал паучок, кузнечики, бабочки были видны только на почтительном расстоянии. И трава перестала быть оживленным городом, а стала опять травой. Зато я чувствовал себя так, будто только что капитально выспался. Тогда, в первый раз, на том лугу я просидел почти три часа. Для меня, по ощущениям, прошло минут десять-пятнадцать. То есть, и чувство времени меня на этот период покинуло.
Возможно, я описал это все несколько сбивчиво и несуразно, не судите меня строго. Мне просто крайне сложно передать те ощущения, те чувства, которые я испытал после применения этой практики. Для себя я назвал это «слиянием с природой». В тот день я словно из капитального ремонта выехал, если б я был автомобилем. Отремонтированный внутри и снаружи, заправленный новыми силами, сильный, здоровый, отдохнувший.
То же самое я сделал на Байкале. И это был всего лишь второй раз, когда мне удалось достичь необходимого состояния. То есть, между 2004-ым и 2014-ым годом я ни разу, сколько бы и где ни пытался — у меня не получалось очистить свою голову от постоянно жужжащих там мыслей настолько, чтобы природа меня приняла. На Байкале мне это удалось. Причем удалось в куда большей степени чем тогда, в первый раз. Здесь я «ушел» почти на шесть часов. Я вернулся только в сумерках уже.
В этот раз я наблюдал большую (у нас таких не водится) ящерицу с желтым пузом в пятнышках. Она тоже застыла на стволе и долго пробовала языком воздух, внимательно осматривая окрестности маленькими глазками. Опять видел мышь, но не такую, как в поле, а чуть крупнее, со большими относительно тельца ушками. Она еще на задние лапки поднималась смешно. Видел белку, забавно пытавшуюся оторвать шишку от ветки. Слышал все вокруг настолько четко, что различал шорох хвоинок друг о друга от шуршания опавших листьев по подлеску. И скрип стволов. Они будто переговаривались между собой странными старческими голосами, ворчали, жалуясь, что вокруг слишком много разной суетливой мелочи, которая в отличие от них свою жизнь проживает в постоянном беге то за добычей, то, чтобы не стать этой самой добычей.
А потом я пошел купаться. Купанием в нашем привычном понимании это было назвать нельзя. Я не морж. Я люблю, когда вода теплая. Байкал, с моему сожалению, даже в южной его части — это естественный природный холодильник. Мне стоило неимоверных усилий зайти в воду по плечи. Ощущения потрясающие — сначала я будто шел по огню, а потом, когда вода достигла пояса, я перестал чувствовать нижнюю половину тела. Потом, на обратном пути, мне рассказали, что более или менее на Байкале можно купаться лишь в нескольких местах и то уже в конце лета — тогда он худо-бедно прогревается. Я же совершил буквально Крещенское омовение, судя по температуре воды, хоть и во второй половине июля. Уже затемно я смог отогреться костром и лег спать — омытый водами Байкала, отремонтированный «слиянием с природой» и твердо уверенным, что обязательно напишу об этом книгу. Утром предстояло стартовать в обратный путь. Домой.