Жара. Страшная жара. Каска, бронежилет и автомат раскалились до предела. А мне вспоминается детство. Южное черноморское детство.
Июль. Жара такая, что, кажется, можно яичницу жарить прямо на голове, если поставить туда сковородку. Или на плоской морской гальке. Или на жестяном или медном листе, поднятом с морского дна (до времени охотников за цветным металлом ещё ох, сколько лет - никто даже не предполагает, что оно наступит - но оно наступит - время ларьков, сборщиков меди и алюминия, палёной водки, ваучеров, "Менатепа", Дирола с ксилитом и Орбита без сахара. А ещё спирта "Royal", малиновых пиджаков, водки "Абсолют", 600-х мерсов, "Поля чудес" и Шамиля Басаева в Будённовске). И многие из тех, кто сейчас рядом со мной, падут в это время насмерть. Падут не в стране с жарким названием Афган, не в первой или второй чеченской, а на улицах родного города. Падут или превратятся в жалкие человеческие обмылки - жалкие, отвратительные, спившиеся, опустившиеся, и лишь только память детства не даст с брезгливостью обойти их и вытереть о них ноги.
Но сейчас ничего этого нет, и мы лежим на страшной, сжигающей всё живое, жаре, чёрные от неё и просоленные насквозь морем. И нам хорошо и комфортно. Мы не чувствуем чудовищной, адской температуры, не замечаем адского солнца, лишь блаженно щуримся от него. И нам хорошо. В море охлаждается банка с домашним компотом, бутылки с минералкой (хотя охлаждается при +26°С в море - это условно, но когда воздух +38°С - вполне приемлемо), между бутылками снуют креветки, морские собачки и зеленушки, гоняющиеся друг за другом. Наверху в сумках ждёт захваченная из дома нехитрая снедь - помидоры, огурцы, котлеты, персики и яблоки с грушами. И купленные неподалёку безумно вкусные лепёшки по 14 копеек - "перепички".
Но есть никому сейчас не хочется. Мы наплавались, нанырялись в прозрачно - лазоревой, солёной на вкус и давно родной воде и теперь просто отдыхаем - лежим, ни о чём не думая. Лишь ленивый плеск волн, далёкие голоса отдыхающих, крики детей, звуки музыки ("На недельку до второго я уеду в Комарово..."), гудки и шум дизелей катеров, голос экскурсоводов на них, усиленный мегафоном и пронзительный визг моторных лодок на подводных крыльях... Порой ветер доносит аппетитный дым из ближайшей шашлычной. А мы лежим на камнях неподвижно... Лишь изредка кто-то переворачивается с живота на спину и обратно. Лето.
Лето...
До тёплого, но нежеланного сентября, принесущего школу, запах свежей краски в классах, учебников, звонков, то раздражающих - призывающих на урок, то долгожданных - возвещающих освобождение ("Звонок не для вас!" - ненавистный голос учителя), до всех этих мытарств, когда сидишь у открытого окна, в которое врываются звуки, запахи ушедшего, но ещё не до конца, лета, и жутко хочется снова на море - вбежать в него, нырнуть с разбега и плыть, плыть, плыть... Но ты не можешь. Ты должен, должен здесь сидеть и внимать монотонно - убаюкивающему, ненавистному голосу учителя. Учителя, которого ты, в сущности, любишь и уже потом, после школы, на протяжении долгих лет, будешь поздравлять вместе с одноклассниками с днём рождения, приходя в гости, но сейчас ты просто ненавидишь его и искренне желаешь ему заболеть и надолго... До всего этого ещё бесконечно далеко. Вечность... И жизнь тоже кажется вечной. И этот мир, эта страна, это море, эти горы, эта планета тоже. И ты просто лежишь, лежишь на обжигающем солнце, на камнях у моря, ни о чём не думая - тебе просто хорошо.
Так хорошо никогда и нигде больше в жизни не будет...
Вечером, по ещё светлым, но уже тронутым поздними летними сумерками, ты идёшь домой - окружённый пением цикад, людским гомоном, музыкой на улицах, предвечерней прохладой. Ты идёшь, усталый, но довольный (через пятнадцать - двадцать лет после такого дня ты будешь еле плестись, но сейчас, сейчас... Ты идёшь домой, где молодая мама, и свежий салат из помидоров с огурцами, и арбуз, и ваза с фруктами - яблоками, грушами, персиками, и любимые книги... И наутро всё повторится вновь. И так будет всегда - это никогда не закончится...
Я отхлёбываю воды, вешаю флягу на пояс, поправляю раскалённый солнцем автомат на ремне и шагаю дальше по пропылённой, залитой жарким солнцем, выжженной дороге, по обеим сторонам которой стоят руины, бывшие когда-то уютными домами. В которых жили люди с надеждами на будущее, из которых дети бегали в школу, в которых умирали старики...
Шёл второй год специальной военной операции...