По своему мировоззрению я человек имперский. Мне по душе размах, мощь, мысли устремленье, воля. Я сторонник больших пространств и далекого горизонта. Мне делается не по себе, если он обрывается за ближайшей опушкой – перспективы нет. Видимо это мне досталось от моих предков. Дед мой Мартын Огородников пришел в Сибирь осваивать новые, нетронутые пространства ещё в 1908-м из Белоруссии по Столыпинской реформе. Пошёл он из родной Могилёвской губернии смело, доверяя Богу и власти, вместе с супругой, моей бабкой Екатериной Тимофеевной, с братом Семёном и родителями. И уже в началу Первой мировой имел крепкое хозяйство и жил зажиточно. Когда пришло время, не задумываясь пошёл исполнять свой имперский долг, влившись в матушку-пехоту. Вернулся израненный, но с неистребимой тягой к жизни. Исполнил свой имперский долг и мой отец, гвардии сержант пехотинец. Видимо в русском человеке эта тяга к освоению больших пространств и созданию общего большого дома неистребима.
И когда я узнал из газет и телевизора, что государственная «Транснефть» пронзила стальной трубой пространство более чем 2,5 тысячи километров и вышла к берегам Тихого океана, я испытал радостное удовлетворение. Как работник тыла, узнавший о молниеносном наступлении своих войск. Это стремительный и дерзкий рывок на восток. Это укрепление позиций моей страны, имперский шаг. Он вызывает одновременно и уважение и восхищение. Такое по силам только мощной и целеустремленной структуре. Я бы назвал проекты ВСТО второй колонизацией Сибири и Дальнего востока. В первую рубилась тайга, и распахивались земли, строились форпосты вдоль главной магистрали – железной дороги. Сегодня выстраивается инфраструктура на северных землях, на вновь открытых месторождениях. От них потянутся вены трубопроводов по Сибири и Якутии. Возникнут (уже возникли), современные города и поселки, в которых на многие десятилетия осядут люди, в основном молодежь. Создадут семьи, нарожают детишек. А путевку в жизнь им даст структура со звучным имперским названием «Транснефть».
Так уж получилось, что свой трудовой путь я начинал «бойцом» этой, тогда еще только набирающей силы, нефтяной империи. Правда называлась она в те годы иначе - Министерством нефтяной промышленности СССР. Но уже был построен и гнал нефть в Восточную Европу легендарный нефтепровод «Дружба».
Хотя могло бы все сложиться и по-другому, не доведись мне появиться на свет в захолустном городе Тайшете, с именем которого связано много славных дел. Впрочем, и бесславных тоже, если вспомнить ЮжЛаг и ОзерЛаг. Но поговорим о славных.
В те годы основным средством получения информации было радио. Оно мгновенно откликалось на все важнейшие события самым образным средством… песнями.
«Седина в проводах от инея. ЛЭП-500 не простая линия», - пел динамик в нашей полутемной домашней кухоньке. И я сразу вспоминал, как семилетним пацанчиком выскочил из леса на свежерубленную просеку и застыл в немом изумлении и даже страхе перед увиденным. Перемалывая гусеницами дерн и густой ерник, несколько тракторов, надрываясь, тянули тросами похожую на букву «П» электрическую опору. Она медленно отрывалась от земли и вырастала во весь свой исполинский рост, уносилась в небеса и казалась мне фантастической, а люди в касках пришельцами с других планет. Будто сережки ольховые раскачивались на опоре стеклянно-серебристые изоляторы. Сварные, красноватые крашеные опоры уносились по взгорку, по просеке к самому горизонту, сжатые с двух сторон плотным подростом молодого леса. Блестящей паутиной провисали по всей длине скреплённые перемычками провода. Это строилась легендарная линия электропередач от ещё строящейся Братской ГЭС через Тайшет, и я был свидетелем этого события.
В другой раз динамик торжественно и строго пел: «Кошурников, Стофато, Журавлев». И память моя лепила запруженную наряженным народом, пионерами, комсомольцами и октябрятами Тайшетскую привокзальную площадь и перрон. Гремит оркестр, на трибуне стоят какие-то дяденьки и тетеньки. Все в ожидании грандиозного события - прибытия первого поезда Абакан-Тайшет. На душе радостно и торжественно за «детство счастливое наше».
А чуть позже, до Тайшета уже дошло телевидение, вся страна вместе с «Самоцветами» пела: «Веселей ребята, выпало нам, строить путь железный, а короче БАМ». И так хотелось туда, на великую стройку, где молодая энергетика, люди в касках, и «дорога железная, как ниточка тянется» и «сердце горячее горячим останется». И была гордость в душе, что БАМ начинается с Тайшета. Об этом красноречиво вещал огромный транспорант на центральной площади города у кинотеатра «Победа».
А вот с нефтяниками было все гораздо проще и скромней. Я бы даже сказал тихо и незаметно. Город, пожалуй, и не ощутил их присутствия. Разве что вездесущая пацанва, в том числе и я с моим другом Юркой Кучером, пойдя однажды в лес, обнаружили за городом глубокую траншею и разбросанные вдоль нее огромного размера трубы. Чуть позже эти трубы были сварены в одну длинную нитку и обмотаны какой-то черной клейкой и липкой лентой. А вскоре не оказалось ни труб ни траншей – только свежий лесной чернозем. Закопали. Без песен, салютов и громких речей. Хотя может они и были, но мы не слышали. О том, что под землей что-то проходит, свидетельствовала лишь скромная надпись, кажется черным, на желтой жестянке, прибитой на конструкцию, напоминавшую шлагбаум – нефтепровод. Взрослые говорили, что это в Ангарск пошла то ли Татарская, то ли Башкирская нефть. Нам с Юркой было в общем-то все равно какой национальности нефть. Нам было важнее: течет ли она там, в трубах. И мы склоняли ухо к теплому чернозему, и замирая дыханием, прислушивались. Я ничего не слышал, думаю Юрка тоже, но мы искренно врали друг другу, что слышали бурление этой самой загадочной нефти, которую ни он, ни я в глаза не видели. Но нам очень хотелось, чтобы это было именно так. Что-то нас волновало, как волнует пусть еще и не понятное, но новое и неизведанное. Оно притягивало обещанием скорых перемен.
То, что в Ангарск пришла нефть мы ощутили очень скоро: на заправках в неимоверных количествах появился дешевый бензин. Думаю, память мне не изменяет: один литр АИ, но кажется, он тогда именовался А-66 стоил 6 копеек! Шесть копеек! Булка хлеба, белого из крупчатой муки в три раза дороже.
Для нас же, местной пацанвы, бензин вообще ничего не стоил. В это время как раз появились мода на мотовелики т.е. мотовелосипеды на бензиновых полуторасильных моторчиках и мы заправляли их, сливая в баки оставшийся в шлангах бензоколонок бензин после чьей-либо заправки. Операторы АЗС смотрели на это сквозь пальцы. Это было золотое время! В школах нам обещали уже в 80-х годах коммунизм и это бензиновое изобилие мы воспринимали как первый шаг ко всеобщей халяве.
Но до коммунизма еще было не близко. А пока, если пойти прямо-прямо, никуда не сворачивая по моей родной, центральной в те времена улице Ленина, то метрах в пятистах, а может чуть дальше от городской черты дорога ныряла в глубокую и широкую балку заросшую сосняком. Отсюда в сторону деревни Березовки начинался для местных жителей грибной рай. Это место называлось Крутенька, из-за крутых подъема и спуска в балке. Здесь же, рядом с лесной опушкой в конце 60-х появились промышленные объекты, огороженные высоким забором. А южнее, ближе к городскому аэропорту, быстро выросло несколько двухэтажных кирпичных жилых домов.
- Нефтеперекачку строят, - пошли по городу слухи. – И поселок для работников.
Уже в те времена было понятно, что нефтяники – белая косточка в системе других профессий. Поселок построили быстро и на зависть всему городу. Жилые дома, общежитие, водонапорная башня, очистные, и котельная, работавшая на жидкой нефти. Местных знатоков, насколько помнится, больше всего восхищала котельная, которая «жарила» так, что жильцы двухэтажек спали зимой при открытых форточках. Для тех времен для Сибири это было расточительно. Но из песни слова не выкинешь.
Попасть на работу на перекачку местным тайшетцам в те времена было почти не возможно. Отбор был жесткий, брали только лучших, в основном сварщиков и слесарей. Насколько я помню, взяли из местных на работу всего несколько человек, остальные были приезжие, в основном, как говорили, белорусы.
Конечно, я не мог видеть, как происходила сама стройка, «врезка» насосов в основную трубу на станции, как устанавливалось оборудование в насосном цехе, как создавалось электрохозяйство. Я доучивался в школе и после восьмилетки уехал вслед за трубой – в Ангарск, в местный политехникум, относящийся к Министерству нефтяной промышленности СССР. Это было начало 70-х.
Я не знаю, почему я выбрал специальность «Электрооборудование промышленных предприятий». Может, надоумил кто, или мимолетное увлечение радиотехникой сработало, а может не угасшая еще в обществе романтика «проводов от инея». А если уж говорить «презренной прозой», то пришло время освоить какую-то профессию и начинать выполнять сыновий долг – мы с матерью остались вдвоем.
И вот здесь в Ангарском политехникуме мое серое вещество стало переваривать поступающую информацию уже несколько по-иному. Я узнал, что такое процессинг, и во что превращается та текучая масса в трубах, звук которой мы так силились услышать с моим верным дружком Юркой Кучером. Довелось пощупать, потрогать и даже понюхать эту черную маслянистую жидкость, сделавшую когда-то переворот целого человеческого уклада. Я проходил производственную практику в цехах, похожих на небольшие заводы. Это был расцвет «нефтянки». Каждый день приносил что-то новое в производстве товаров народного потребления. Нейлоны, полистеролы, пластмассы, стиральные порошки, минеральные удобрения, растворители, краски, лаки, смолы, ацетоны, пропилены и т.д. и т.п. И это только продукция для смертных, которая на слуху и на потребу дня. А что еще производилось за кадром, для той же оборонки и космоса, об этом оставалось только догадываться. Я жадно впитывал любую, касающуюся «нефтянки» информацию и уже принял для себя решение: пойти работать на Тайшетскую нефтеперекачивающую станцию. Осталось выяснить один только вопрос: возьмут ли? Я оказался везучим. Потому что в один из приездов с учебы в Тайшет, уже перед защитой диплома, я на свой страх и риск пошел на прием к начальнику станции Рейтузову. Сильно волновался в ожидании приема. А вышел из кабинета с легким, почти воздушным и радостным сердцем: руководство станции согласилось взять меня на работу по окончании техникума. Причем взять в «элитное» подразделение СКЗ – систему катодной защиты нефтепроводов.
…У моего непосредственного начальника Матузова вид столичного ученого, а не инженера СКЗ. Длинное в мелкую клетку зеленоватое демисезонное пальто, модная пижонская шляпа и очки в толстой черной оправе. Он чистокровный бульбаш, то бишь белорус. О том, что мы в полевых условиях напоминают только грязные резиновые сапоги с подвернутыми голяшками. Мы только, что сделали необходимые замеры и намерены ехать дальше, до следующей станции СКЗ. Нас ждет зеленый «УАЗик», который держит всегда в «боевой» готовности шофер Володя. У него большие красные ладони, солдатский бушлат, мягкие шелковистые казачьи усики и залихватская манера езды, которая, кажется, не очень нравится нашему начальнику. На улице холодный и грязный март и вдоль всего трубопровода вовсю лежит снег, чернея грязными проталинами. Мы с напарником классным электриком Юркой Литвиным, чернявым крупным мужиком, собираем в «УАЗик» оборудование.
- Куда теперь? – спрашивает между делом Юрка начальника.
- В Бирюсинск, - отвечает Матузов. – Сделаем замеры и к обходчику надо заехать.
Кроме нас, в системе СКЗ есть обходчики, которые осуществляют каждодневный обход своего участка и о любых нарушениях тут же докладывают в контору. Для обходчика построен отдельный добротный дом у «трубы», куплена лошадь для объезда. Бирюсинск – самая дальняя точка и мы с Юркой тоскливо переглядываемся.
- Опять до поздна, - не выдержав, ворчит Юрка. – Отдыхать-то когда?
Я понимаю Юрку. У него красивая и интересная жена Галина, которая тоже работает на перекачке завхозом. Видимо, пока я постигал электрические науки в Ангарске, на работу на станцию стали брать местных.
- На том свете отдохнем, - не то серьезно, не то шутя отвечает Матузов, но улыбается. – Успеем, вовремя вернемся. Тем более, завтра на перекачке серьезное мероприятие – врезка.
- Да, уж, - вздыхает Юркой. – Знаем.
Юрка знает, я нет. Мне еще предстоит прочувствовать на собственном хребте, что такое эта «врезка», только завтра. Но меня это почему-то мало тревожит. Я молод и у меня все впереди. Врезка, так врезка. А пока мы начинаем уже не известно по какому кругу обсуждать принцип работы СКЗ. Ни я, ни Юрка не можем еще понять, как это так, что какие-то малые токи, которые бегут через систему СКЗ от трубы к катоду – вбитым глубоко в землю стальным уголкам – заземлению, уносят какие-то частицы, отчего труба не будет подвержена коррозии, а попросту ржавчине. Понятно, когда труба изолирована битумной лентой или уж на крайний случай покрашена. А тут токи какие-то… Делаем вывод, что для нашего умишки это сложновато. Наука! Матузов улыбается, блестя под очками умными глазами. Видимо он уже ответил для себя на все вопросы, которые мы только пытаемся постичь.
…Что такое «врезка» я начал осознавать только через сутки, когда проснулся после почти 24 часового аврала. Врезка это значит ввод в систему нефтеперекачки второй нитки трубопровода и увеличение прокачки почти в два раза. После ее запуска Ангарск будет получать 30 млн. тонн нефти в год! Её толкнут дополнительные насосы, которые будут крутить электродвигатели размером чуть ли не в человеческий рост. Они уже установлены, обкатаны и готовы к работе. Это сердце нефтепровода, мощное, горячее, пульсирующее и днем и ночью. Оно омывается уже не только Башкирской нефтью. Сюда приходит черное золото из нефтяных морей Тюмени и Татарии. Насосы «толкнут» нефть в трубу и она пойдет дальше до Замзора, потом новый толчок - Нижнеудинск, Зима, Ангарск. Там ее частично переработают, а частично погрузят в железнодорожные цистерны и отправят в Хабаровск и Комсомольск-на-Амуре, где расположены нефтеперерабатывающие производства. Это неудобно, очень неудобно. Для дальневосточников, для Тихоокеанской флотилии ГСМ станет золотым, но выхода нет. Но почему-то уже тогда никто из нас не сомневался, что нефтепровод дойдет до Тихого океана. Это обязательно будет! А сейчас ангарские нефтепродукты – бензин, дизтопливо, мазут, моторные масла ждут ангарские лесозаготовители, горняки Черемхова, геологи Бурятии, злотодобытчики Алдана, Бодайбо, Читинской области. Там на приисках тоже куётся имперская мощь страны. Мощные бульдозеры «перелапачивают» тысячи кубометров золотоносной породы, работают земснаряды, идёт подвоз оборудования и продовольствия. Сегодня потребность в ГСМ возросла многократно, и каждую минуту каждый литр бензина и дизтоплива превращается в драгоценные граммы драгоценного металла, укрепляющего экономическую мощь нашего государства.
А пока на врезку, как на смотрины, съехались бригады с близлежащих нефтеперекачек – Канска, Замзора, Нижнеудинска. Каждая со своим «золотым фондом» - сварщиками, слесарями. Работа не просто ответственная, а очень ответственная. Каждый сварщик, к примеру, работает только с личным клеймом и отвечает за то, что «выписывает» его электрод. Слесари подготавливают выточенные токорями фланцы и болты для стяжки в руку толщиной. Каждая гайка с добрый кулак. Приведена в состояние «повышенной боевой готовности» пожарная служба. Остальные участники врезки, несмотря на звания и регалии – подсобные рабочие. Их задача – быть на подхвате в любых ситуациях: от грубой рабочей силы, до уборщиков оставшейся в трубах нефти, которая непременно вытечет в технологические ниши. Это не нарушение, а нормальная штатная ситуация. Но главная особенность врезки – это остановка всей технологической цепочки прокачки чуть ли не от самого Красноярска. Все замрёт. Остановятся мощные элетродвигатели, что вращают столь же мощные насосы, остановится нефть в трубах, остановится отгрузка цистерн до Хабаровска и Комсомольска-на-Амуре. Остановятся денежные потоки. Каждый час простоя – десятки тысяч рублей убытков. Вот для чего сьезжаются на врезки лучшие из лучших: чтобы в кратчайшие сроки и качественно осуществить сложную и необходимую операцию – врезку.
Технологический гул прекратился в насосном цехе в 8 часов утра. Казалось, что замерла сама жизнь. И словно по чьей-то отмашке вдруг все зашевелилось, задвигалось. Застучали гаечные ключи, вспыхнули ярко фиолетовые огоньки сварки, обсыпая трубы и ниши снопом искр. Все пришло в движение.
Мне, как и остальным, Юрке Литвину, Косте Пасечнику, Василию Гребенникову, достался самый, заурядный, совсем не «интеллектуальный», но достаточно суровый участок работы - собирать в оцинкованные вёдра густую, масляную нефть. Она появилась скоро, едва слесари раскрутили первые фланцы на толстенных трубах, ребристыми изгибами примыкающих к громадным насосам. Черным, лаково сверкающим аспидом, тягуче и неспеша заполняла она бетонные ниши машинного отделения, отражая в масляном зеркале вспышки электросварки, свет люминисцентных фонарей. Нефть чем-то была похожа на ртуть, разве что не растекалась мелкими, как звёздная россыпь, блестящими шариками. Она катилась неторопливо, по-хозяйски, и казалась совсем безобидной. Но все знали и понимали, что достаточно неосторожного движения, легкомысленной беспечности и совсем недалеко до беды. Поэтому пожарная служба тут же заливала образовавшиеся лужи пахучей пеной, с шипением оседавшей на лаковую поверхность, а мы, заранее заготовленными березовыми вениками-голиками сгоняли нефть в металлические лотки, выливали в ведра и тут же уносили в расположенную на территории емкость. Всё это действо со сваркой, лязгом металла, возбуждёнными голосами, слаженностью команд, общим движением, где всякий чётко знал и выполнял свою роль, было похоже на красивую производственную симфонию людей, объединённых общим важным делом. Сейчас я уже не помню, сколько было отрезано и приварено фланцев, сколько было собрано и вылито в емкость собранной с пола нефти. Время как бы остановилось, каждый видел и работал только на конечную цель, когда последний болт на железном фланце, похожем на блин от спортивной штанги, будет затянут, и в полной тишине мастер нажмет на кнопку пускателя, и тысячи лощадей, упрятанных в электромоторе, рванут вскачь, загудит, а потом ровно заноет насос и счастливый вздох общего удовлетворения перекроет производственный шум. Это случилось уже под утро следующего дня, когда загудел первый насос, за ним второй, все выдохнули дружное «ура!» Я смотрел на красноглазых, опухших от слез и бессонной ночи сварных, в грубой брезентовой робе, чумазых и счастливых слесарей, с черными ладонями от въевшейся нефти, удовлетворенно гордого начальника Рейтузова, и, не смотря на то, что валился с ног от усталости, ощущал себя вполне счастливым человеком…
Странно и таинственно складываются судьбы иных городков и поселков. Еще в начале прошлого века Тайшет был затрапезным третьеразрядным пристанционным поселком. Он входил в состав Алзамайской волости, такой же затрапезной, как и он. А через полвека - это крупнейший в Сибири стратегический железнодорожный узел. А еще через 50 лет – ворота мощнейшей в мире нефтяной транспортной системы на Тихий океан. Ведь о ВСТО, как и о БАМе, можно сказать, что он начинается с Тайшета.
Когда я пришел на перекачку о компьютерах говорили только в советской фантастике. Сегодня же я могу свободно зайти на сайт «Транснефти» и посмотреть ее имперские владения. Впечатляет. Особенно ВСТО. Я помню журналистские баталии по поводу близости нефтепровода к Байкалу. Помню, как аплодировали В.В.Путину, когда он волевым решением отодвинул стальную нитку от байкальского берега. Он направил ее по непростому маршруту, через скальные грунты, вечную мерзлоту, сейсмически опасные пространства. Через болота, мари, поймы рек и сами реки. Их больше пятисот! Я видел только пересечение одной Бирюсы. Особенно интересно, как стальная труба «нырнула» в глубины Усть-Илимского водохранилища, пересекла реки с мощным течением – Лену, Алдан и Чульман. Может и повезет, увижу, а то и книжку напишу. Снова стану солдатом нефтяной империи.