Срочно надо бежать в ДК, вот прям срочно! Но аквариум скоро будет похож на унитаз инопланетянина: вода затухла, а рыбки живые. Чудеса!
Почистил аквариум, а рыбок на передержку официантке отдал. Как вода отстоится - верну на место. Интересно, Коршун заметит, что аквариум пустой? Вряд ли... Он вон меня-то не угадал слёту, хотя я в него чутка не вписался прямо в дверях.
Ох, ты ж… Мы сегодня не в духе, но в духах, женских и таких навязчивых, что древесный запах в них потерялся.
- Шеф, Маринка поменяла духи или ты Маринку?
Эй! Чего? Матом поперхнулся? А что такое? Пошутил я. Хм… Злой, однако. Щас растерзает как Тузик грелку. Напрягся вон уже, уже щерится хищно. Ну-ну….
- Маэстро, в мультике случайно не про тебя поют: «А нюх как у собаки»? Чо - проблем нет? Щас обеспечу. Музыкант, мля, бременский.
Ну, допустим, музыкант я не бременский, а ковчеговский, и вообще… «Проблем нет», ага. Шутить изволите, шеф? Куча у меня проблем! Конденсатор у микрофона потёк, а завтра у "Эдельвейса" - левак. У моего отца днюха тоже завтра, поэтому мне надо сегодня его у проходной перехватить и поздравить. Почему сегодня? А потому что завтра он будет отмечать свою днюху в "узком семейном кругу", а я в тот круг не вписан.
Так. Ну вот что… Бухти-ка ты, шеф, ещё на кого. Нашёл мальчика для битья. Не щурься! Деловой, блин.
- Знаешь чего, Коршун? Если тебе на известное место наступили, пока ты клювом щёлкал, это не значит, что виноват кто-то, но не ты.
Опа! Как холодной водой окатил его на морозе, аж застыл. Чёрт... Идиот ты, Маэстро. Ладно, щас поправим положение, щас. И под козырь, и каблуками «щёлк».
- Прошу прощения за резкость. Честь имею, шеф.
Етижи-пассатижи! Птиц! Упражняешься в захвате на лету? Щас вот кааак…. Ну-ка, отпустил мой капюшон. Быстро!
- Серёг, погоди! Ты в тутанхамонах шаришь? Бильярдную тут под пирамиду хочу сделать.
Чо? Ну, ё… Тутанхамона мне сегодня как раз и не хватало. Да уж… Метаморфозы в действии: нет уже злого Коршуна, есть Коршун мечтающий. А это у нас надолго, если взгляд, как «через тернии к звёздам», и звёзды прям совсем близко - в глазах уже сияют.
- Прикинь! Стены - кирпич! Чистый! А чо? Пирамиды ж кирпичные, я картинки смотрел.
Блин... И присесть не на что - стоим чутка не в дверях. У меня уже спина скунодить начала. Ничо, потерплю. Говори-говори, Птиц.
- Пальмы по углам поставим, на стены - бра-скарабеи...
Смотрю на него, улыбаюсь про себя - вот ведь мечтатель. Можно ж проще - столы, бар с горячительным, лёгкая музыка. Шеф, кому в нашем Мухосранске в бильярдной интересны скарабеи и пирамиды ? Хотя... Хм... Неплохая идея. Эх, Дэна бы сюда. Вот кто невозможный историк и мечтатель. Но... Говори-говори, Птиц.
- На открытие девчонок-официанток нарядим в этих... Ну эти... Нефертити - во! Как тебе?
Мне? Мне мчать надо со скоростью пули, но никак не мчится, потому что уже представляю на двери в бильярдную египетский ключ анкх. Можно ещё статую у местного резчика заказать. Кого? Да просто египтянина. А ещё можно... Так. Маэстро! Хорош мечтать! Заразился, блин. Выматывайся в ДК! Цигель-цигель! Ага, уже на парах я, но подколоть - святое.
- Да, Нефертити, Клеопатры - здорово, но нужна главная фишка. И тут можно...
Чего ты там, уши навострил, шеф? Ага, аж замер весь во внимании.
- Не... Не можно, а нужно....
Так... Взгляд заинтригованный донельзя. Опа!
- Коршун - Тутанхамон! Вуаля! Аншлаг гарантирован, - и по плечу его хлоп-хлоп. - Заказывай костюмчик, шеф.
Ах, ты ж... Почти прошляпил резкий выпад, Маэстро. А нефиг ржать! Чутка на стене тебя не распял. Научил на свою голову?
- Тал! Туды-т твою...
- Схлопотал, спецназ? Как я тебя сделал?
Хм... А счастливый-то! Ладно - оторвись. Доволен? Ага, доволен - отпустил и лыбится.
- Тебя Тутанхамоном наряжу! Готовься.
Не... Подождёт Тутанхамон.
- Тал, до вечера тема терпит?
Слава те… Терпит, кивает вон.
- Заберу тебя из ДК ближе к семи. Лады? Мне тоже надо покружить по городу, дела насущные порешать. Беги.
Ну, обнимашки - это уже святое. Слышь? Подкрашиваться тебе пора, Виталька. Надо, сказал!
- Серёг, вот чего ты такой зануда? - и ещё крепче меня обнял. - Осторожнее! Скользко там. Подбросить?
- Нет, добегу. Всё, Тал, до вечера.
*
На остановке - толпень, а таксистов ещё больше. Нормально, помчим с ветерком. Эй, слышь? Не борзей, бомбила. Сотку ему. Щас прям. Полтинником обойдёшься. От ДК до того места, куда мне надо – пять минут езды по кольцу. Я вон в одном свитере вышел. Зря, однако, но возвращаться не буду.
- За полтинник повезёшь? Нет? Фиг с тобой, я к другому пошёл. Вас вон тут, как кур на вечернем насесте, а я один.
Ох, ты ж… Насупился он. А брови срастутся? Не брови, а пырей ползучий, только что корнями наружу растёт. Эх, и не любила пырей моя бабулька! Вот и я не люблю. А ну, быстро наклеил рабочую мину на харю свою недовольную! Быстро! Как там Мюнхгаузен советовал? «Улыбайтесь, господа.» Вкурил? Ага – вкурил, что с паршивой овцы пусть и шерсти клок, но надо урвать, особенно, когда тех овец наперечёт.
- Ладно, садись, но если долго ждать буду, сотню заплатишь.
- Договорились.
Душно в машине. Или это я волнуюсь? Да, нервяк меня накрывает и воспоминания. Город за окном бежит. Серый, зимний ещё. Днём весной пахло, синицы верещали и воробьи, а сейчас притихли и все, и всё.
Насупился город, нахохлился, как тот воробей в метель, а метели нет. Просто неуютно, настороженно, тревожно городу.
Трибуна, с какой начальство праздничные колонны приветствует, распласталась, лестницами, что с двух сторон сбегают, в тротуарную плитку вцепилась и замерла, как зверь перед броском.
Рули-рули, бомбила, рассуждай за дороговизну, за коммунальщиков оборзевших. Рассуждай, я тебя всё равно не слушаю, я вон на трибуну смотрю, вспоминаю, как с отцом на майский парад ходили. Народищу – не протолкнуться. А мы рядом с трибуной стоим, на первой линии. А мне лет пять… Или четыре? Не помню… Но помню, как отец посадил меня на плечи и за ноги придерживал, чтобы я костюм ему ботинками не испачкал. Держал и посмеивался: "Серёжка, не болтай ногами! Испачкаешь костюм - не куплю мороженое!" Испачкал, естественно, но он купил. И шарик воздушный купил. Красный…
А вот и проходная. Жди, бомбила. Я быстро, тут вон через дорогу. Жди. Уже выходят с проходной. А вон и Анатолий Иванович. Папка...
Ты глянь чего? Не поменял отец одеколон. «Версаче» пахнет. Угадал я с подарком.
Синий плащ нараспашку на отце. Знакомый плащ. До всколыхнувшегося сердца знакомый. Помню, как мы его в "Рассвете" покупали. Штуки четыре померили и этот выбрали. Я выбирал... А под плащом теперь - костюм, тоже синий, на тот похож, какой он на парад надевал. Букетище в руках. Бляндинке розы купил. Кому ж ещё?
Дружище, не дёргай его за плащ, не маленький, и запахом моего «Хуго Босс» запах его «Версаче» не накрывай. Сильнее «Хуго», моложе. Понятное дело, куда его нотке жасмина против моей нотки кедра? Не надо, дружище – не зли отца. Он и так на взводе. Сразу, как меня увидел, лицо каменным стало, одни ноздри подрагивают хищно. Глаза потемнели, почти чёрные сейчас у него глаза. А когда он спокойный, то они у него, как и у меня - серые...
Вечер на город падает, а мне кажется, что небо над головой синее-синее и шарик в небе красный… Улетает шарик, папка. Улетает…
- Явился? За каким? Денег надо?
- Нет, не надо. Я хотел...
- Всё у Коршунова на побегушках? А куда пойдёшь, когда Коршунов забудет, что вы одноклассники? А он забудет, будь уверен. Он – птица высокого полёта, а ты?
Ты бы осторожнее с розами, отец, шипастые они. Ах, ты ж... Укололся - кровь на снег капнула. Красная...
Душно, чёрт... Так душно, что хоть из собственной шкуры выпрыгивай.
Злишься на меня, отец? А за что?
Накрывает меня - чую, но не как всегда. Всегда это сразу до темноты, а сейчас... Кровь перед глазами и небо синее-синее... И голоса, голоса, голоса…
«Барс! Барс, приём. Держитесь!»
Поздно. Некому держаться. Один я остался. Один…
Голос... Знакомый до взрыва в голове. Почти смертоносного взрыва.
- Меня в твои годы уже по имени-отчеству называли. А тебя?
Дружище! Ага. Кто же, кроме тебя? Спасибо, родной. За запах "Командора" спасибо.
Лёшка... Братишка... Ты же мог под трибунал загреметь, когда самовольно сорвал свою группу нам на выручку.
- Так и отзываешься на кличку, Маэстро? Как собака…
Почему ты глаза прячешь, отец? Я же свои не отвожу.
Но замерло всё внутри, насторожилось. Кличка, говоришь?
И небо синее-синее, а в руке - граната. Последняя… Ближе, ближе, ближе... Эх, как же страшно! Но глаза в глаза мне смотрят. Глаза, какие как раны сквозные – чёрные. Цыганские… И голос… Глубокий, бархатный, словно металлическими нитями прошитый. Не звенит голос - шуршит как заезженный винил, не даёт пальцы разжать, подорвать мне себя не даёт.
«Маэстро… Маэстро… Маэстро…»
Погоди, Лёха. Погоди, брат. Видишь? Шарик улетает. Красный…
Не толкай отца, дружище, не надо. Он и так на стрёме - вон на парк смотрит, сбежать хочет к бляндинке, а я на пути стою.
Мы и тогда стояли. Все! До последнего, то есть до меня. А Лёшку сразу наглушняк, а меня взрывной волной на камни позвоночником. Чуть не в щепки позвоночник. И голова...
Я и сейчас спиной чую, какие горячие те камни. И выстрелы слышу. Ближе слышу, ещё ближе, а встать не могу. Не отводи взгляд, отец! Скажи то, что хочешь сказать, мне в лицо. Скажи!
- Даже не сомневался, что ты выживешь, чтобы у нормальных людей под ногами путаться. Уйди с моих глаз! Видеть тебя не могу!
Душно... Снег пошёл крупный, редкий. Падают снежные хлопья и... звенят. Запах холодной свежести? Морской запах. Откуда он тут, дружище? И глаза цвета горького шоколада мне в глаза смотрят. А в них... Боль моя в них. Голос слышу… Тихий, шёпот почти, но отчаянный, как крик раненой птицы: – «Глаза закрой. Я уведу их. Ты только выживи, братишка. Я прошу тебя, выживи. Я найду тебя.»
Дэн…
Чёрт... Почти не вижу ничего и слышу плохо, только что блики яркие, цветные. Светомузыка у меня в глазах сейчас. Перемешалось всё, но...
Голос? Да, металлический, резкий, знакомый, только я его не узнаю.
- Маэстро! Какого хрена ты тут застрял? О, мля… Здрасти, Анатолий Иванович. Беседуете?
- Здравствуйте, Виталий Николаевич. Уже побеседовали.
Да, мы уже побеседовали. Где там?... А где я?... Кто это? Кто?! Уйди, парень. Выхватишь! Уйди, сказал!
Дружище! Ага, спасибо, родной. Спасибо за запах: кипарис-можжевельник-сандал. Древесный!
Чёрт! Мне же в ДК надо. Срочно! Тал ждёт. Потерял меня теперь. Иду, Виталька, иду я…
- Серёга!? Автобус, мля! Не... Ты чо? Самоубийца что ли?
Так. Ты кто такой? А в морду?
- А ну не хватай меня за рукав!
Етижи-пассатижи! Где это чёртово такси?!
- Маэстро, во-оон моя машина. Видишь?
Вижу - цепочка–разброс-долгая вспышка… Светомузыка в глазах. Мля...Кто это в меня вцепился? Насмерть вцепился! Вон никак не отдеру его от себя.
- Чего надо? Быстро отпустил! Иди отсюда, а то челюсть сверну!
- Чего?! Ну-ка, глянь на меня. А…. Понятно. Мля... Серый... Ну и ничего, щас познакомимся. Эй, таксофон, его ждал? Свободен. Отчаливай, сказал, дятел! Держи свою сотню.
Сотня? Какая, нахер, сотня? Меньше нас осталось, а они прут и прут. Димка! Ё… в… мать! Ещё на одного меньше….
- Серёг, а ты чего в одном свитере гуляешь? Весна приснилась?
Отпусти, сказал! Куда ты меня тянешь? Тесно мне, душно, не вижу ничего, но слышу.
- Куда рвёшься? Под колёса? Не сбрасывай куртку, мля!
Нафиг мне твоя куртка? Душно мне!
- Садись в машину. В машину, сказал! Ну вот... Молодец, брат. Дай-ка, я в карман залезу. Не выноси дверь! Закрыл я машину. Жуй таблетку. Ну!
Горькая какая... А что это?
- Пей минералку. Не пихайся! Щас за шею пристегну!
Голос знакомый, но я его не узнаю…
- Ты кто такой?
- Чо? Никак? Ни хрена се тебя прихватило… Жуй вторую таблетку. Жуй, мля!
Небо синее-синее. Пустое небо - улетел шарик. Голос... Металлический, но словно в бархатной оболочке: "Возьму-ка я твои таблетки на всякий."
Оглядываюсь. Куртка с плеч падает, а мне её обратно накидывают.
- Нет уж... Не хватало тебе ещё воспаления лёгких. Дай-ка таблетки обратно в карман суну. Пригодились, чёрт бы их взял...
Мои таблетки могут быть в кармане куртки только одного человека. Только одного.
- Виталька....
- Серый, очухался?
Какая же у него улыбка сейчас... Кутает меня в куртку, кутает.
- В "Ковчег" поедем пирамиду строить? Ты умеешь строить пирамиды, Тутанхамон?
И глаза в глаза... Зелёные, яркие, какие распахнуты настежь - входи не хочу. Боль в них. Моя боль. Голос... Хищный, как и оскал. И смешок нервный немного.
- К стервозине своей сбёг Анатолий Иванович. Ну, надо же... Сиди, Серёг, сиди. Сейчас отпустит полностью, у тебя уже глаза ясные. Будешь ещё пить? Нет? А я попью.
Небо на город сползает. Серое, холодное, душное. Еле выдохнул город вечер и приготовился в ночь упасть. Страшно городу? Нет, не страшно, просто больно...
- Он не сбёг, Тал, он улетел, как шарик на параде. Давно...
Полыхнул взгляд убийственно-остро, как фонари на площади - вспыхнули, ударили по темноте залпом. Зелёным...
- Чо?! Шарик? На параде? - И задумался мой шеф. - Хм…
А город за окном бежит-бежит: трибуна, проходная, парк. Дышит город. А темнота... А что темнота? Отступила она.
Так... А мы что? Объехали парк по кольцу? Зачем, Тал? Отец не хочет меня видеть, а придётся. Он же через парк пошёл. Сейчас выйдет. Вон он! Отец…
Тормоза визжат больно, так больно, что дыхание перехватывает.
- Дай сюда одеколон. Дай, сказал!
Ветер в открытое окно машины врывается. Морозный, злой, колючий. Подарок мой в то окно летит отцу под ноги. Звон... Оглушающе-острый звон. Разбился пузырёк с «Версаче»? Нет. Не разбился.
А вот сердце моё… Зазвенело, как пули над головой, как стекло, какое на лёд швырнули... Треснуло сердце.
- С днём рождения, Анатолий Иванович. Спокойно, Серёг. Спокойно, братишка мой. Не одними козлами свет жив. Не сбрасывай куртку!
И рванула машина с места, аж шины завизжали, и запах древесный, и куртка на плечах – Виталькина куртка, мои таблетки в кармане той куртки. Голос... Уверенный, надёжный.
- Улетел шарик? И хрен с ним! Его выбор. А ты вон готовься, Тутанхамон. Нам с тобой пирамиду надо построить. Умеешь строить пирамиды?....