Удары свыше
Сколько же мне тогда было лет? Попробую припомнить. Может быть, два, а вероятно, уже три года.
Боль и страх, вид и запах крови отчего-то не забываются долго. Помню и я это долгие годы.
Что же случилось тогда в доме? Топилась печка. Но не русская, с лежанкой, «шестком» и прочими принадлежностями, а «голландка», то есть обычная кирпичная печурка, предназначенная для отопления.
Я, как обычно, суетился под ногами бабушки, совершающей топку.
Вдруг что-то тяжёлое и глухо зазвеневшее упало сверху мне на головёнку. Липкое и терпко пахнущее потекло по жидким волосёнкам.
Разве мог я понять, что произошло? Даже взрослому иной раз трудно сразу осознать, что же свалилось ему на голову.
А обрушился на меня, крохотного, «закрой». Проще сказать, печная заслонка, обронённая бабушкой, закрывающей дымоход.
Я остался жив. Здоров ли, нет ли, не знаю. Кто же из нас может с чистой совестью произнести, что он в той или иной степени не болен?
Металлический квадратный блинчик сваливался мне на бедную черепушку ещё раз, по рассказам матушки.
Почти всякий раз бывает мало одного случая. Так и было. Как в той знаменитой припевке «Эх, раз, да ещё раз, да ещё много, много раз!»
Возможно, именно вследствие этих ударов пальцы мои с детства порою сводило судорогой. Рот мой при этом непроизвольно раскрывался и я громко кряхтел.
Тело моё сотрясалось в лёгкой конвульсии. Происходило это во время сосредоточенных мечтаний и напряжённых раздумий.
Когда меня заставали в это время родители, то стыдили и даже ругали, а я крайне смущался.
- А ну-ка рот закрой! Это ты что творишь? Как тебе не стыдно? – грубовато говорили они мне.
Бабушка высказывала им, защищая мальца: «Это он ростится, растёт…»
Рита Скобенникова, старушка, жившая в угловой квартире с мужем, тяжко больным артритом, прибавляла слова в защиту ребёнка: «Это он восхищается. Вы над ним не смейтесь! Вырастет и всё у него пройдёт!»
А в это время по двору бродили питомцы тётушки Риты – белоснежный кот Кисан и огромный чёрный пёс Цыган.
Во дворе же росло три тополя. Большой, с корявой корой и могучими ветвями.
Средний – бронзовато-оливковый юноша и третий – хрупкий подросток.
Весь двор был усеян клейкими семенами и тополиными ростками.
Прошли годы, но мои припадки, моя лёгкая «падучая», всё никак не проходила.
Сейчас подобного уже за собой не наблюдаю. Даже немного жалею об этой утрате, этой особенности, некой тайной печати духа.