Глава восьмая
Без вины виноватые.
Отец. Афанасий Пантелеевич.
…И пройденный обдумывая путь,
Сверкнула мысль, как струйка
жаркой лавы:
Хорошее – желал бы – не вернуть,
Плохое – позабыл бы – но не
вправе…
А. Серебряков.
***
- Ну, здравствуй сотник, Барышев Афанасий Пантелеевич! – проскользнувший в дверь камеры, грузный человек, приблизился к Афанасию Пантелеевичу.
В тусклом свете фонаря, как ни старался рассмотреть лицо вошедшего, Афанасий, узнать так и не мог.
- Что не узнаёшь бывшего однокашника? Вместе в Галиции кровь солдатскую проливали. Времени то много утекло с последней нашей встречи, шесть лет. Да и я тебя бы не узнал, но обстоятельства помогли. Полковник я, девятнадцатого корпуса, пятой Русской армии, Левашов Александр Ефимович, спасённый тобой в сентябре 1914 года, около Львова. Помнишь Галицийскую битву.
- Полковник! – удивился Афанасий. - Вот уж чего не ожидал, так это встретить тебя здесь. Тем более в большевицком лагере. Но вижу, ты не арестант, а судя по твоей форме, служишь в рядах хозяев.
- Да, ты не ошибся, я начальник этого лагеря. Служу теперь большевикам. Правда, пока они мне не очень доверяют, в действующие войска не допустили, определили место в Сибири, в лагере, как бы служу и, одновременно, срок отбываю.
- В партию, наверное, вступил?
- Да ну, что ты, сотник, кто ж меня туда возьмет, да я и не стремлюсь в неё. А потом, дьявол их знает, чем всё кончиться, на востоке, пока ещё, война не прекратилась.
- Ты, Александр Ефимович, не очень ли откровенен со мной, не боишься, что я донести смогу.
- А, что, мне бояться, кому ты можешь здесь, что либо, сказать. Кто тебя слушать будет, кроме меня. А потом жить – то тебе осталось не долго, но может быть сутки – двое, не больше.
- Это почему так? За что?
- По заключению комиссаров ЧК, заговорщики вы все, имели связь с этим бандитом, братцем твоим Ермолаем, вместо того, чтобы сдать властям, хотели укрыть его. А он, видимо, сильно чекистам насолил, Шевцов хотел его дорогой расстрелять, но центральное управление ЧК, приказало есаула допросить, видимо не всех ещё бандитов изловили.
- Конечно, брата своего я не намеревался властям сдавать, он бы сам сдался, деваться ему всё равно было не куда. А то, что нас всех вместе захватили, так это всё произошло совершенно случайно.
- Поди докажи теперь, что злого умысла не было. Но дело даже не в этом. Уже только за то, что ты его брат, и укрывал детей его и жену, Шевцов тебя прикажет к стенке поставить, и глазом не моргнёт.
- Так, что же и дети теперь виноваты, и жена тоже, они Ермолая три года не видели, в боях не участвовали и их к стенке.
- Знаешь, сотник, я бы с тобой сейчас не разговаривал не о чём, но я добро помню, в долгу я перед тобой, если бы ты со своим дивизионом не накрыл австрийскую артиллерийскую батарею, в том бою, лежать бы мне сейчас в чужой земле. Поэтому, я тебя, перед смертью, успокою, большего, прости, сделать ничего не смогу.
- Чем же это?
Партийный председатель Огнев и председатель поссовета Чернов, хотя они меня и презирают, но я их считаю порядочными людьми, за те два дня, что вы здесь сидите, они связались с центральным руководством, добились того, чтобы детей и женщин не трогали. А там видимо согласились, без вас мужиков, они и так с голоду загнуться. А, кроме того, для успокоения переселенцев. Председатель сельсовета Занин, тоже, очень уж хлопочет за этого безрукого Миронова, уверяет, что без него на хуторе не будет порядка. Даже дал показания о том, что в тот день пасечник Миронов пришёл на пасеку проверить омшаник, и совершенно случайно попал в вашу компанию.
Я думаю, его выпустят, хотя бы для того, чтобы успокоить хуторян. И потом, в этом деле, его вины нет, он не воевал, не родственник, так вовлечённый врагами, вами то есть, в эти тёмные дела. Ну, посидит месяца три – четыре.
- Ну, что же, спасибо и на этом господин полковник. Скажи, почему это меня посадили отдельно ото всех?
- По тому и посадили, что я распорядился, хотел поговорить с тобой. Я то, понимаю, что твоей вины в этом деле тоже нет, но не я в этих делах главный. А потом брата твоего и Краснова допрашивают с пристрастием, на предмет былых военных дел, сам понимаешь вид у них неприглядный.
- Александр Ефимович, а нельзя ли мне повидаться с братом своим, хотя бы на полчасика?
- Ну, ты, сотник, совсем уж загнул, он под постоянным досмотром, а потом, как ты будешь с окровавленным полутрупом разговаривать, или ты думаешь, что мне разрешат его отмыть и к тебе привести. Всё прощай, думаю, больше не увидимся. Сожалею, что не рассчитался с тобой, долг не вернул, но так складываются обстоятельства, я бы рад, но не могу…
***
Сутки прошли в тревоге и в горестных переживаниях: за свою семью, за семью брата, за страдания брата и Акима Федотовича. И, конечно, в ожидании расстрела, было не до сна. За целый день дверь открывалась только два раза, угрюмый солдат просовывал, в образовавшуюся щель, кусок ржаного хлеба, размером с ладонь ребёнка, и миску с какими – то щами, напоминающими помои.
Ночью Афанасий Пантелеевич забылся на минуту в тревожном сне, как вдруг, почувствовал, что кто – то трясет его за плечо:
- Эй, сотник, быстро вставай, - послышался приглушенный голос, - это я, Левашов. Вставай, вот одежда, быстро переодевайся.
- Что уже на расстрел? Переодеваться – то зачем.
- Не разговаривай, снимай свои тряпки, и одевай эти, по размеру они тебе должны подойти.
Барышев быстро разделся, нащупав в темноте чужие вещи, стал одеваться. Вещи наощупь были сшиты из приличного материала и слегка припахивали одеколоном.
- Это, что у вас, так заведено, что ли, перед расстрелом переодевать заключенных? – ничего не соображая, спросил он. – И почему расстрел среди ночи, до утра подождать нельзя.
- А тебе, сотник, не всё равно, когда тебя расстреляют, ночью или днём. Оделся?
- Да.
- Иди тогда за мной и слушай внимательно, что я тебе скажу. Расстрел будет сейчас, ночью. Расстреляют брата твоего Ермолая, Краснова и Барышева Афанасия Пантелеевича, но не тебя, ты теперь Крючков Василий Евсеевич, конокрад. Тебе повезло, можно сказать в рубашке родился: сегодня революционный трибунал утвердил приговор; вам всем троим - расстрел. Приводить приговор в исполнение, должны были под надзором Шевцова, но его срочно вызвали в центр, и прошёл слух, что оттуда он уже никогда не вернётся, стал неуправляемым. Поэтому надзор осуществлять буду я. Вчера утром пригнали по этапу мелкое жульё, в наш лагерь, он пересыльный, формируем здесь группы и отправляем в Мариинск, в тюрьму. А сегодня вечером, вот часа три назад, с двумя сопровождающими, на лошадях, доставили этого Крючкова. В городе Шхтёрске дали ему пять лет за кражу коней. Работал на шахте коногоном, спёр своих же двух коней и продал татарам на мясо, деньги пропил. А те, перед убоем, решили сено на них перевезти с поля, которое как раз находилось не далеко от шахты. Попались на глаза начальнику участка, а тот и узнал своих коней. Я тебе, зачем всё это рассказываю, чтобы ты знал, что ответит, если дружки по камере спросят. Документы его я все переделал, в лагере этого конокрада никто не видел. Утром вас посадят на специальный поезд и отправят в Мариинск. Ну, ты уж сотник, теперь сам, как ни будь, выкручивайся, если что, кулаков не жалей, ты мужик здоровый, а эта братия крепких и смелых уважает. Но, особо не усердствуй, ты не медвежатник и не мокрушник, а всего лишь конокрад. Побольше молчи, там трепачей не уважают. А тем более про то, что я для тебя сделал, под пытками никому не говори, а то и тебе, и мне решку быстро наведут. Все эти пять лет о тебе знать не должны, да, в общем – то искать тебя никто не будет, родным сообщат, что расстреляли вас. А, уж там, как повезёт: будешь ты жив или нет, будут ли живы твои родные? Как бог даст, может быть ещё, и встретитесь на этом свете. Вот и всё, Афанасий Пантелеевич, я думаю, что долг тебе сполна отдал. Теперь уж навсегда, прощай!
- А как же этого Крючкова, за меня расстреляют, я всю жизнь потом его во сне видеть буду!
- Ну, сотник, выбирай одно из двух, или ты со мной соглашаешься, и едешь. Или ради какого – то конокрада - пьяницы, от которого нормальные люди страдают, пойдёшь на расстрел. Я сейчас быстро всё разверну, подумай о семье, хотя и через пять лет, а всё же есть надежда, встретиться с ними.
- Ладно, Александр Ефимович, мне теперь не только о своей семье думать надо, но и о братской. Спасибо и на этом. Брату перед смертью от меня поклонись. Прощай!
- Прощай сотник. Эй, охранник, отведи заключённого Крючкова в пятый блок!
***
Скрипнула дверь пятого блока, в нос ударила волна застоявшегося воздуха. В кромешной темноте раздавались разно тональные переливы храпа, от низкого и грубого, до тонкого, доходящего, почти, до свиста.
- Там в углу, справа есть свободная шконка, - подтолкнув в спину Барышева, подсказал охранник.
Афанасий Пантелеевич, осторожно, наощупь добравшись до указанного места, опустился на деревянные доски нар, покрытые какими – то лохмотьями. Не привыкший, к такой духоте, к такому скоплению народа, и оглушительному храпу, уснуть он не мог. Кроме того мысли его постоянно возвращались к дому, жене и сыну.
«Как же они теперь без меня жить будут? Наталья Фёдоровна, казачка, с детства приучена к домашнему труду, к хозяйству, но то к домашнему, а как же она теперь будет работать в поле, хлеб выращивать, это в эту осень они работали все вместе, потому, что надо было спасать брошенную рожь. А весной поле разделят на участки, и закрепят за каждым двором. Нужно будет пахать, сеять, убирать сорняки, косить и молотить. Косить сено для коня. Кто всё это будет делать? Конечно, живя в станице, она, вместе с семьёй, всем этим занималась. Но это вместе со всеми, а одной со всем хозяйством не управиться. Сашке только что исполнилось девять лет, слабоват ещё, если бы он рос в станице на Дону, то к этим годам много умел бы делать, и в поле, и в боевой подготовке. А так, где я мог его обучить всему? На станции, так там ни земли, ни лошадей не было, и места для физического развития то же.
А семья брата!? Елена Владимировна к полевым и хозяйственным делам совсем не приспособлена, осенью, когда убирали с поля рожь, «колонисты» пошли на уступки. Её и жену Миронова освободили от тяжелого труда, с тем условием, что Елена Владимировна будет обучать зимой всех детей, переселенцев, грамоте, а Полина Константиновна, при надобности, постоянно оказывать медицинскую помощь. Правда, в помощь у неё ещё трое ребят, Ивану уже одиннадцать лет, Петру десять, казачат переводят в таком возрасте на мужскую половину, и они считаются равноправными взрослыми казаками, но это опят же на родине, а здесь всё их развитие прошло у железнодорожного полустанка, однако Иван необычно хваткий парень.
Был бы рядом Аким Федотович, хоть какая – то помощь была, хотя, что он сделает на три двора один, безрукий. Полина его, хрупкая, нежная женщина, она и по хозяйству без него ничего не может сделать.
Вот беда! Что теперь будет?»
Лезли в голову думы и о брате: «Как – то всё сложилось не по уму, шел, шел целый год к семье, страдал, скитался. А тут раз, и всё кончено. И семью не повидал, и под расстрел всех подставил. Никак не мог найти оправдание безрассудному поступку брата, Афанасий Пантелеевич. А ещё, этот Крючков из головы не выходил. Конечно, он мелкий жулик, но к стенке попал за чужую вину. Хотя какая вина? В чём я виноват? Я сражался за Россию, был ранен, Георгиевский кавалер. И что! У меня убили отца, мать, разорили родовое гнездо, загнали к чёрту на кулички, и я же виноват. А в чём вина Миронова, за отечество потерял, в своё время, руку, честно служил на железной дороге, ни капли крови не пролил ни красной, ни белой, а вот постоял рядом с Ермолаем и враг. И уж тем более женщины и дети, они об этой войне до сих пор никакого представления не имели. А если бы не вступились за них Огнев и Чернов, возможно и их никого уже не было.
А эти переселенцы, белогвардейцы, все они служили в армии Колчака, исполняли то, что им прикажут. Это сейчас более, менее можно разобраться, кто за что стоит, а тогда всё закрутилось, организаторы в Петрограде, да в Москве. А здесь на Урале, да в Сибири власть менялась каждые три месяца, поди, разберись, в какие ряды вливаться, тем более, что почти все они, солдаты безграмотные.
Хорошо, что начали появляться такие люди, как Огнев, Чернов и Занин, но не они пока управляют всем, пока вся власть у ЧК, хотя, со временем, озлобление и ненависть выветрится и из их горячих голов. Хотелось бы, чтобы это произошло скорей»
Вдруг, перекрывая храп, заскрипели двери, и зычный голос скомандовал:
- Подъём, выходи, стройся по четыре человека в ряд.
Площадка у барака быстро начала заполняться, как говориться, разношерстными личностями. Постанывая, покряхтывая, матюгаясь, довольно большая группа паразитов выстроилась, наконец – то, в колонну.
- Шагом марш к воротам, - скомандовал младший офицер, - затем, левое плечо вперёд, и в сторону вокзала.
Со всех сторон колону окружили конвойные с винтовками.
На станции стоял поезд, составленный из старых пассажирских вагонов, некоторые из них были повреждены пулями, осколками снарядов, многие окна забиты досками. Погрузились, охрана заняла свои позиции в проходах, поезд дёрнулся и потихоньку покатил в строну железнодорожного моста, через речку Яю, на Мариинск.
***
Тук – тук, тук – тук, стучат колёса. Тихонько покачивается вагон, одолевает дремота. Но уснуть, от постоянного гомона заключённых, трудно.
- Молчать, - прозвучала команда. Всё притихли, боясь получить прикладом по плечу, а возможно и по голове.
Под стук колёс и покачивание вагона, мысли Афанасия Пантелеевича стремительно метнулись на родину, в станицу, на Дон, и жизнь в его сознании, а может в полусне представилась вся, как она была, с самого детства, вновь…
…Родился Афанасий Пантелеевич, как уже известно, в станице Калитвинской на реке Донец в 1890 году, на девять лет позже Ермолая, такая разница в возрасте детей у казаков не редкость. Это связано с тем, что казаки призывались на службу в три очереди, с восемнадцати и до тридцати восьми летнего возраста. Первая очередь это служба с восемнадцати лет, с обязательным пребыванием в действующей армии, призывались на два, три или четыре года, в зависимости от места службы. Вторая и третья очереди призыва производились в военное время. Казаки второй и третий очереди проживали и несли службу в своих станицах, но если начиналась война, они обязаны были немедленно явиться в казармы, по месту приписки. А войны с Персией, Турцией и горцами Кавказа велись постоянно, поэтому рождение детей спланировать было невозможно.
Естественно, как и положено, Афанасию выбрали крёстного отца из станичных казаков Стародуба Илью Евлампьевича, прославившегося в боях с турецкими янычарами и дважды награждённого Георгиевскими крестами, четвёртой и третьей степеней.
И конечно, так же, как и Ермолая, его воспитывали в самобытном казачьем духе. То есть готовили стать воином. Он так же, как и его брат, к десятилетнему возрасту, владел всеми приёмами и уловками казачьей хватки. Но, в отличие от него, особого рвения в достижении немыслимых вершин, в этом деле, не проявлял. Конечно, брат оказывал на него некоторое влияние, до девятилетнего возраста. Но когда с Ермолаем случилось несчастье, и он, уезжая со двора, наказал Афанасию быть незаменимым помощником отцу в хозяйственных делах, он принял этот наказ, как должное и действительно приложил все свои силы и способности в обеспечение достатка в семье.
Афанасий рано научился управлять лошадьми, но не в ратном деле, а в хозяйственных заботах: с одиннадцати летнего возраста научился пахать, сеять, косить зерновые с помощью лобогрейки. К семнадцати летнему возрасту хорошо владел плотницкими инструментами, мог срубить /возвести/ любые домостроения: стайку, баню и даже жилой дом. Его интересовали разные породы скота, и он стремился разводить на собственном дворе высокопродуктивные породы коров, овец, выезжая для этого в отдалённые районы, не только Донского уезда. Глядя на Афанасия, отец Пантелей Георгиевич, про себя радовался таким способностям сына, но иногда неприятная мысль закрадывалась в его разум:
«Не моя порода Афонька, в материну родню пошёл, лет через десять – пятнадцать, если ничего не случится, отделится и богачом станет»
В 1908 году подошёл срок службы первой очереди, и в это время, далёкой Москве понадобились отборные Донские казаки, два дивизиона. И уж, конечно, Донские и Кубанские земли славились такими молодцами. Попал в один из этих дивизионов и Афанасий. Зная то, что он особого рвения на учебных сборах не проявил, Пантелей Георгиевич напутствовал сына такими словами:
- Повезло тебе сынок, не каждого казака в саму Москву берут. Род наш всегда достойно служил отечеству, ты уж не подведи меня и крёстного своего.
В 1909 году в дом Барышевых заглянула радостная весть, неожиданно пришло письмо с Урала от Ермолая, все родственники считали, что его к этому времени нет уже в живых, девять лет не было никаких известий. Ермолай вкратце сообщал о своих похождениях и о том, что он теперь женат и неожиданно стал владельцем рудников, звал к себе родителей и настаивал на том, чтобы брат Афанасий переезжал к нему на Урал обязательно, для совместной горнорудной деятельности.
Афанасий Пантелеевич не подвёл своего отца, отслужив три года, летом 2011 года, вернулся домой в чине сотника, командира полусотни казаков. Счастливые отец и крёстный, на радостях, устроили трёхдневный пир на всю станицу. Гулянка, может быть, продолжалась и дольше, но на третий день Афанасий, опрокинув очередную рюмку вишнёвой горилки, встав из – за стола, перекрестившись на образа, сказал, как отрубил:
- Спасибо отцы! Однако хватит, пора и делами заняться.
Через три месяца, осенью, когда отвели уборочную страду, вывезли с лугов сено, Афанасий, смущённо опустив голову, на базу, за конюшней, подошёл к Пантелею Георгиевичу:
- Ну, что отец, пора мне жениться, засылай сватов.
- Это к кому же сынок?
- К Гончару Фёдору Павловичу, к атаману.
- Эх, ты, куда хватил, - удивлению отца не было предела, - а ты не думаешь, что нас невеста и в дом не запустит.
Всей станице был известен жесткий норов Натальи, дочери атамана. Ни один молодец уходил, со двора атамана, не солоно хлебавши. Никого, из многочисленных поклонников, до сих пор, не облюбовала его дочь.
- Ничего отец, всё будет нормально, мы договорились уже.
- Это как же ты к ней сумел ключик подобрать?
- А, что я, не казак что - ли!
- Да, действительно казак, такую крепость захватил! – восторгался Пантелей Георгиевич, а про себя подумал: «Плохо, оказывается, я своего сына знаю, спокойный – спокойный, а как за что возьмётся, из рук не выпустит»
Свадьбу сыграли грандиозную, а главное, что всех удивило, Наталью Фёдоровну было не узнать, всегда серьёзная и непреступная, на свадьбе, лицо её сияло довольной радостной улыбкой, как будто говорило: «Вот и дождалась я своего орла - суженного» Оказалось она и петь, и плясать мастерица, а главное, для своего избранника, сама покорность и угодливость. Чтобы он ни сказал, она совсем соглашалась, так и заглядывала в рот наречённому, чтобы, не дай бог, упустить какую ни будь просьбу.
В семейной жизни, по хозяйству, она тоже оказалась расторопной и умелой. Однако характер свой проявлять умела. Не забылось и то, из какой она семьи вышла, если что – то не по ней, не подступись – не уступит.
Через год в 1912 году родился сын Александр Афанасьевич Барышев. Молодые отделились от родителей в новый дом, обзавелись собственными лошадьми и скотом, самое время богатеть, но богачей из них не получилось. 28 июля 1914 года началась Первая Мировая война.
***
Первая Мировая война /28 июля 1914 г – 11 ноября 1918 г./ - одна из самых широкомасштабных вооружённых конфликтов в истории человечества. Первый глобальный вооружённый конфликт двадцатого века. В результате войны прекратили существование четыре империи: Российская, Австро – Венгерская, Османская и Германская. Страны участники потеряли убитыми более десяти миллионов солдат, около двенадцати миллионов мирного населения, около пятидесяти пяти миллионов были ранены.
В войне принимали участие тридцать восемь государств с населением 62% от мирового. Война происходила между двумя группами стран:
Антанта: Российская империя, Франция, Великобритания. Союзниками являлись США, Италия,/ которая в самом начале войны вышла из блока и приняла нейтралитет/, Румыния, Канада, Австрия и Новая Зеландия.
Тройственный союз: Германия, Австро – Венгрия, Османская империя и Болгарское царство /которое присоединилось позже, и союз стал называться Четвертной/.
Главная причина начала Первой Мировой войны заключалась в стремлении ведущих держав, прежде всего Англии, Франции и Австро – Венгрии к переделу мира.
Поводом к началу Первой Мировой воны послужили события в Сараево / Босния и Герцеговина/. 28 июля 1914 года член организации «Чёрная рука» движения «Молодая Босния» Гаврила Принцип убил эрцгерцога Франса Фердинанда, который был наследником Австро – Венгерского престола, поэтому резонанс у убийства был громадный. Это был повод Австро – Венгрии напасть на Сербию.
Австро – Венгрия самостоятельно не могла начать войну, это практически гарантировало войну во всей Европе. Англичане на уровне посольства убеждали Николая Второго, что Россия в случае агрессии, не должна оставить Сербию без помощи. Но тут же, вся английская пресса писала о том, что сербы варвары и Австро – Венгрия не должна оставлять безнаказанным убийство эрцгерцога. То есть Англия сделала всё, чтобы Австро – Венгрия, Германия и Россия не уклонились от войны.
Афанасию Пантелеевичу все нюансы возникновения этой войны были не важны, но он, и все казаки, первой, второй и третий очереди призыва, оказались на действующих фронтах развернувшегося в Европе побоища.
Вот там то и свела судьба сотника первого кавалерийского корпуса, первой Донской казачьей дивизии Афанасия Барышева с полковником пехотного полка, Девятнадцатого корпуса Александром Ефимовичем Левашовым. Оба корпуса воевали в составе пятой армии под командованием генерала Плеве П. А.
26 сентября 1914 года состоялась Галицийская битва, одно из крупнейших сражений Первой Мировой войны, в результате которого русские войска заняли почти всю восточную Галицию, почти всю Буковину и осадили Перемышль. Тем не менее, Австро – Венгерская армия ещё сохранила боеспособность и 29 сентября временно перешла в контрнаступление. Каким – то образом, штурмовой полк полковника Левашова, совершая маневр, попал в засаду. Из неглубокой лощинки, войска противника быстро развернули артиллерию, две батареи. В те времена противники прочных укреплений не имели, и артиллерия применялась только для истребления живой силы, шрапнелью. Быть бы полку, да и самому полковнику Левашову, уничтоженными в кратчайший срок, так как оказались они на открытой местности, среди поля. Но в это время первая Донская казачья дивизия перешла в наступление, однако окружённый полк не попадал в поле зрения казаков, и они проскочили вперёд, не оказав пехотинцам помощи. Но судьба сегодня была на их стороне. Афанасий Пантелеевич, в те дни, несмотря на то, что он был всего лишь сотник, в боевых условиях чаще смотрели не на чин, а на способности, командовал запасным дивизионом кавалерии, получив приказ пополнить дивизию, решил сократить путь и, намётом, повёл казаков через балку, не заметную для вражеского глаза. Выскочив из балки, дивизион как раз оказался за спиной развернувшихся Австро – Венгерских батарей. Вражеские артиллеристы, увлечённые обстрелом русского полка, поздно заметили несущуюся на них лавину лошадей и всполохи обнажённых сабель. Побросав пушки они, вытаращив от страха глаза, кинулись навстречу русским пехотинцам, и были взяты в плен. Пехотинцы, обнимая спешившихся казаков, расчувствовались до слёз:
- Братцы! Откуда вас бог вынес? Ещё бы часика два и из нас никого бы в живых не осталось. Спасибо, братцы.
- Кто командир кавалерии? – к столпившимся солдатам подошёл крепкого телосложения полковник.
- Я, господин полковник, сотник Барышев Афанасий Пантелеевич, - отрапортовал Афанасий.
- Дайка, я тебя обниму, Афанасий Пантелеевич, - полковник крепко прижал казака к груди, - а я полковник Левашов Александр Ефимович. Спасибо тебе сотник, жизнью мы тебе все обязаны. Век не забуду имя твоё и фамилию. Пойдём по чарке выпьем, что ли.
- Не могу, господин полковник, приказ у меня, пополнить дивизию, вот и веду дивизион туда.
- Ну, что же Барышев Афанасий Пантелеевич, приказ есть приказ, не могу задерживать. Ещё раз примите казаки благодарность от меня и солдат моих. Прощай сотник, живы останемся, может быть и свидимся когда. Земля большая, а места, на ней, мало.
И полковник не забыл подвиг совершённый сотником, а это действительно был подвиг, так как со стороны врага были не только артиллеристы, но, как выяснилось позже, до двух рот пехотинцев, и прояви они стойкость и выдержку, ещё неизвестно чем бы всё это закончилось. Через месяц, видимо по представлению полковника Левашова, Афанасию Пантелеевичу была вручена медаль «Святого Георгия»/за отвагу/.
А тут вот, в Сибири, вновь пришлось встретиться.
***
В начале августа 1915 года, в Вильненской операции, сотник Барышев Афанасий Пантелеевич был ранен и получил тяжелую контузию. Вильненская, это оборонительная операция десятой и пятой армий русского Западного фронта, в районе Вильно. После взятия крепости Ковно, германская армия наступала между реками Вилия и Неман, стремясь обойти с севера, и окружить сосредоточенные в плотной группировке, к северо – западу от Вильно, силы русской армии, под командованием генерала Е. А. Радкевича. Натиск германских войск заставил русское командование усилить этот участок фронта и немецкое наступление захлебнулось. Удержав район Вильно, русские войска во встречных боях, продолжившихся до начала сентября, нанесли противнику большой урон.
Снаряд разорвался спереди и чуть сбоку, когда сотник Барышев на полном скаку, впереди эскадрона, летел в атаку. Основной удар шрапнели принял на себя жеребец Улан, смерть его была мгновенной, он, продолжая лететь вперёд, рухнул со всего маха на каменистую почву, Афанасий Пантелеевич, почувствовав удар в левое плечо и острую боль, вылетел из седла и ударился об ту же каменистую почву головой, больше он не чувствовал ничего…
… Очнулся Афанасий уже в вагоне санитарного поезда, который подходил к городу Ростову. Страшно болела голова, тела он не чувствовал, почти ничего не видел, перед глазами иногда возникали серые силуэты, но отчётливая картинка не проявлялась. В голове стоял постоянный звон, как будто рядом разорвался недавно снаряд.
В Ростовском лазарете Афанасий Пантелеевич пролежал до конца августа 1915 года. Улучшений не наступало, как оказалось шрапнелью он ранен бал в левое плечо, кость не задело, но ткани были разорваны снизу вверх через всё предплечье, и чудо, как шрапнель прошла мимо головы. Рана заживала плохо, постоянно мокла. От удара об землю произошло сильнейшее сотрясение головного мозга, и было выбито раненое плечо. Единственное чего добились врачи в Ростове, это то, что он с трудом стал подыматься на ноги.
О его местонахождении сообщили домой, в начале сентября приехали отец Пантелей Георгиевич и жена Наталья Фёдоровна. Главный врач госпиталя ничем хорошим порадовать родственников не мог, думая про себя, что в голове больного не только сотрясение, но видимо и гематома, так на всякий случай заметил:
- Мне кажется, что не плохо бы сменить больному климат, - глядя в сторону, без всякой надежды говорил он, - может, помог бы более холодный, у нас влажность высокая и постоянно тепло.
- У меня старший сын на Урале живёт,- оживился Пантелей Георгиевич.
- Вот и хорошо, - подхватил врач, - я дам вам сопровождающих, из легко раненных казаков, мне передали, что сын ваш геройски сражался, поэтому препятствовать никто не будут.
- Ты как, Наталья? – обратился отец к невестке.
- Я хоть на край света, лишь бы Афанасию было лучше.
Вот так, в следующем санитарном поезде, в сопровождении семьи и двух дюжих казаков, Афанасий Пантелеевич прибыл в госпиталь города Екатеринбурга, который славился отличным врачебно – фельдшерским составом, в основанных ещё до войны, госпиталях.
И действительно видимо всё вместе: и климат, и умело подобранное лечение, и старательный уход Натальи Фёдоровны, и знакомства Ермолая Пантелеевича, скоро дали положительный эффект в выздоровлении Афанасия, уже в январе 1916 года, он выписался из госпиталя, а через три месяца был принят в Оренбургское казачье Войско.
Поступив на службу по охране рудников, он, наконец – то, сблизился с давно потерянным, родным, старшим братом. Действительно, семьи их жили, в этом огромном графском дворце, вместе. Наталья Фёдоровна и Елена Владимировна, совершенно разные по характеру люди, однако, быстро подружились. Наталья Фёдоровна сразу же взялась за ведение хозяйственных дел, отстранив от этого всех экономок. Елена Владимировна обучая своих детей, особенно усердно взялась за воспитание Александра. Афанасий Пантелеевич занимаясь охраной рудников, одновременно постигал технические и экономические рычаги управления горнорудным делом. Ермолай Пантелеевич хотел, чтобы брат был совладельцем, принадлежащих ему рудников. Несмотря на то, что где - то ещё грохотала война, жизнь братьев, наконец – то, приобрела спокойствие и благополучие.
Но, вдруг разразилась революция, которая породила раскол в обществе, ненависть и ярость, отбросив любовь на второй план. Заставив боятся за своё прошлое, а тем боле за будущее своих детей, и пытаться любыми судьбами сохранить свой род, не зная к какому берегу пристать к белому или красному.
Вот почему Афанасий Пантелеевич, сразу, без колебаний согласился на предложение, а возможно и на приказ старшего брата, любыми судьбами сохранить детей своих. Род свой – потомственных казаков Барышевых.
Оказавшись на разъезде Жарковском и встретившись там с хорошим человеком Мироновым Акимом Федотовичем, несмотря на мелкие неприятности и неурядицы, надеялся, всё - таки, пережить спокойно эти трудные времена. Но несовместимость казачьего рода и новой власти коснулась и его семьи, и семьи его брата, и друзей.
Переселившись в скит староверов, не зная того, что это специально подстроенный капкан, Афанасий Пантелеевич, воспрял духом и телом, вся эта железнодорожная работа была не для него, выполнял он её по необходимости самосохранения, а тут, вот она матушка – землица. Руки, привыкшие с детства трудиться в поле, сами рвались к работе, на уборку урожая, на молотьбу, на работу с лошадьми.
И всё это оказалось хорошо продуманной и подстроенной ловушкой для его брата, и, как оказалось, для него тоже. И вот этот дырявый вагон…