Непривычное ощущение, когда ты и в больнице, и в то же время свободен. Правда, до утра, до извлечения из меня анализов. Выхожу погулять в медгородке, перехожу под землей линию скоростного трамвая, пью кофе и покупаю шоколад, спохватываюсь, что почти весь его съел. Снова гуляю по аллеям. Лежу в кровати, сижу в фейсбуке.
Мне скучно, без.
Холодильник в палате милосерден: он не грохочет, а просто тихо завывает фреоном. Как если бы за окном дул ветер. Ветер дует, потом ослабевает. Это же всё-таки работа - дуть! Но сразу спохватывается и набирает силу. Всё это на пороге слышимости, наверное, в моем воображаемом доме толстые стеклопакеты. Или холодильник качественный.
Вы этого не знали. Оказывается, вот эти мешки, куда по трубке-катетеру стекает из пациента моча, медсестры и санитарки называют "Тузиками". И ведь правда. Поводок есть, всегда у ноги.
– А пойдем-ка со мной, дружочек Тузик, – говорит пациент. – Ко мне!
И они идут. Если, конечно, им уже можно вставать.
А что может быть более жизнеутверждающим, чем идущие рядом человек и собака?
От безделья и препаратов химеры разные в голову лезут. Опечатки в основном. Например: "Жизнь надо прожить не хря". Или: "Болевые спазмы - боевые спазмы, боль - бой". О, надо бы некоторым дать обезбоивающего.
Сосед по палате старше меня почти на 20 лет, так что назову его дедом. Я только заселился, его привезли из операционной. Он непрерывно матерился, стучал по кровати, кричал "Інваліда з мене зробили!" Я загрустил. Потом ему 2 дня было больно, он получал уколы, ему легчало, он бормотал всё ещё мат, но реже. "Та шо ж таке, шо воно за життя, о боже мій боже, кому воно було потрібно, це ж триндець..." Сегодня ночью лежу, слушаю его тихое бормотание - життя, триндець, о боже. Оно повторяется круг за кругом, как стих или рэп, ритмично. И вдруг не верю своим ушам: звучит что-то вроде "Баю-бай, баю-бай". И уснул. Ай да дед! Такого уровня аутотренинга мне не достичь. Большой, кстати, человек, под два метра.
МИРЫ
=====
Внутреннее поглощает. Где кольнуло, потянуло, заболело, хрустнуло, заныло. Мечешься туда-сюда. Пока не надоедает. Был же когда-то внешний мир такой прекрасный. И начинаешь выползать. Оказывается, ты залез внутрь так глубоко, что надо подниматься по лестнице. Всё мешает, норовит сбросить тебя обратно. Крутятся жернова боли, уклоняешься от них, напевая боевую песню Динозайца "Боли, боли, моя звезда". И упрямо поеодолеваешь. На тебя сыплются катетеры, Тузики, где-то справа бежит сестра с букетом шприцов. Но не догнала. Вот оно, внешнее пространство жизни. Вначале недолго палата со своими унылыми звуками, выплываем изнутри наружу, где расстилается чудесный, пахнущий весной, звучащий птицами парк. Одна улитка говорит другой: кто-то пролетел, вроде на Динозайца похожий. Вторая медленно смотрит в небо и отвечает: показалось. Земля тихо, нежно поворачивается подо мной, я вижу спящий город, любимую женщину на балконе и понимаю, что сплю. Пусть спят все миры, думаю я. Переглядываюсь с Соавтором. Он кивает.
Сосед мой постоянно недоволен. И врачами, и сестрами, и чем-то из еды, которую приносит ежедневно его сын. И тем, что не снимают со спины катетер, мешающий лежать (снять может только анестезиолог, деду говорили это много раз, но он просит каждую медсестру, и ругается). И зарплатами санитарок недоволен (расспрашивает), и пенсией, и страной в целом. Недавно обсуждал что-то с санитаркой, пришли к выводу, что это несправедливо, и вдруг он воскликнул:
– Я ненавиджу несправедливість!
Громко выкрикнул, дрожащим голосом и даже как будто со слезой.
И тут я понял.
Это просто ребёнок. Мужик, всю жизнь пропахавший в сельском хозяйстве "зі свинями", битый жизнью дед живет в убеждении, что его обманули, ну не знаю чем – не дали коммунизма, или богатства, или скатерти-самобранки, принцессы во дворце.
И потому он капризничает.
Кстати, санитарки и половина сестер его обожают.
В парке медгородка каштаны. Три видны, если выйти в коридор и завернуть за угол. Сегодня я это сделал и увидел их. Мощно цветут, налитые, так и кажется – сейчас лопнут. Кроны полностю обсыпаны белыми пирамидками, еле-еле зелень проступает. Есть некоторое сходство с елками, обсыпанными снегом.
Каждый день пребывания в больнице делает меня терпимее к людям.
Творческая студия "д'Инозаяц",
по заказу Комитета кинематографии.
Сценарий.
1 серия.
По улице идет человек. Зовут его, например, Пётр, фамилия какая-нибудь, ну Вакс.
2 серия.
Навстречу ему идет знакомый.
– Как здоровье? – спрашивает он.
3 серия.
– Прекрасно, – отвечает Пётр.
4 серия.
После чего садится на велосипед и уезжает вдаль,
5 серия.
...скрываясь за горизонтом.
Я понял, что напоминает мне парк медгородка и почему так манит. Детство, пионерлагерь. Те же заросшие травой пространства, толстенные древние клёны и другие деревья, таинственные тенистые углы у кирпичных стен, какие-то странные будки с зарешеченными окнами, внезапные цветы где попало. И над головой сплошная зеленая крыша. Было здорово спрятаться в безлюдном, укрытом ветвями месте и точить о кирпич кусок сосновой коры, пока не получится лодка. Или читать взятую в библиотеке книгу про Тома Сойера. Беспечность, неспешность, уютное тепло и осознание: весь этот мир с его джунглями принадлежит мне. Не навсегда, конечно, потом начнутся всякие построения, отрядные речевки... Но тем слаще ощущение недолгой власти над моей личной зеленой вселенной.
Хожу по коридору и всякий раз вижу в парке каштаны, о которых я писал, что они так буйно цветут, такие тугие и налитые, что за белыми пирамидками зелени почти не видно. И вдруг поймал себя на том, что захотелось перелететь из окна больницы прямо в крону каштана, оказаться окружённому со всех сторон его цветами.
Близится ночь. Каждый раз она это делает!
– Хоть иногда ты могла бы не близиться?
– Не могла бы, – отвечает она.
И неминуемо наступает.
Ночи невдомек, почему бы человеку не перестать капризничать, а лечь спать. Но укладывание спать для этого человека – сложный процесс. Голову вот так? Нет, чуть правее и выше, иначе в затылке будет скапливаться боль. Ноги согнуть в коленях, чтобы согреться, и опереть друг о дружку, чтобы не падали. Согрелся – вытянуть. Что-то не то. Ага, в мышцах постреливает, одну ногу согнуть, поджать. Теперь нормально. Далее спина и то, чем весь день сидишь или лежишь, требуют другой ориентации в пространстве. На левом боку сердце гулко стучит, спать не дает. На правом ничего не стучит, но надо подушку под щеку правильно смонтировать, иначе потом челюсть искривится. Одну руку согнуть и положить на грудь, другую вытянуть, потому что немеет. Вроде вся конструкция устроилась, можно подумать об поспать. Ан нет, сон испарился. Ну ладно, закроем глаза и вспомним теплую ночь в Эйлате, луну в расцвете полнолуния, улицу, по которой гулял бы и гулял до рассвета.
А вот и рассвет (зажегшийся однажды в Эйлате). Красивый до невозможности рассвет на фоне гор, он так быстро превращается в день, что едва успеешь поймать.
– Поймать? Кого это тут хотят поймать? – подозрительно косит глазом птица. И улепетывает. Но оставляет летящий силуэт как завершающую точку пейзажа.
Человек смотрит сквозь ресницы. Оказывается, он спал. Здесь, где он лежит, рассвет пока не наступил, но зато есть свои пейзажи.
Человек повернулся на бок, чтобы во сне подобрать к местному пейзажу подходящую гармоничную точку.
Всё получилось, меня починили. Без помощи друзей, детей, одноклассников и знакомых, кто сумел собрать деньги, это было под вопросом.
Я дома. Два унылых месяца с катетерами и пара операций позади. Впереди лето.
Будем жить.
2021