Зима прошла; ночи с каждым днём становились всё светлее, а дни — всё теплее. Менялась и жизнь Роберта. Несмотря на вынужденные посещения психологов, юноша чувствовал себя более... уверенным? Наверно. Хоть то, почему он стал общаться с психологами, и в самом деле наверно со стороны и казалось странным...
Всё случилось в один из зимних дней. То ли съел он что-то не то, то ли вовсе забыл поесть, то ли не повезло подхватить простуду — точно Роберт не помнил; помнил только, что голова кружилась, виделось всё расплывчато и обычный путь до колледжа занял не привычные полчаса, а почти час. Наверно, надо было, как сказал когда-то Блэкетт, сходить к врачу, но эта мысль в голову аспиранта не пришла. Так что Роберт всё же пришёл на занятия, где пытался слушать лектора, что не слишком удавалось — голос лектора казался слишком тихим, словно он был в другой комнате. А потом и без того тусклый мир совсем потемнел...
...Рябь перед глазами медленно рассеивалась; проявлялись контуры мебели, возвращались цвета — вот только помещение, в котором оказался Роберт, не походило ни на аудиторию, в которой юноша пытался слушать лекцию, ни на квартиру, что снимал Оппенгеймер последние полгода. Там точно не было такого огромного окна — да и те стопки книг и тетрадей не могли бы исчезнуть так, словно и не было их на этом безупречно чистом ковре. «Когда бы его почистили? Да и ковёр не тот... И остальное...»
— Смотрю, вы очнулись, — голос Блэкетта заставил Роберта вздрогнуть. — Что я вам говорил про «если так же станет дурно»?..
— Э... И вам здравствуйте... А... Как я здесь... — «Это его дом? Но...»
— Это не то, о чём вам нужно сейчас думать, — наставник вздохнул. — Вчера вы потеряли сознание, у вас был жар и вы что-то бормотали про отравленное яблоко на моём столе.
«Вчера? Так я тут уже целый день?» Но последняя фраза заставила забыть о такой мелочи.
Роберт побледнел.
— Я... Я не помню... Неужели я в самом деле?..
— Оппенгеймер, цыц, — грубо перебил Блэкетт, приложив ладонь к лицу. — Если бы вы в самом деле это сделали, я бы это знал. И разговаривали бы мы, уж поверьте, не здесь, не так.
— Но...
— О вашем состоянии я уже сообщил вашим родителям. Они приедут в ближайшие дни. Да... Потом вам лучше встретиться с психологом.
— То есть я... Я правда сделал...
— Оппенгеймер, просто дайте уже договорить, — Блэкетт с трудом подавил стон. «Лучше бы про это не говорил... Почему с ним всё так сложно?!» Ещё раз вздохнув, преподаватель продолжил:
— Не знаю, слышали ли вы что-то про «нервные срывы». Но сходите. Мне не нужно, чтобы мои студенты гробили себя.
— Но... То яблоко...
Блэкетт со стоном приложил обе руки к лицу. «Спокойно. Спокойно. Почему он вообще так легко поверил в этот бред? Почему с ним так сложно? Хотя с ним всегда сложно...»
— Роберт, — аспирант дёрнулся, услышав странное обращение — преподаватель называл его всегда по фамилии. Голубые глаза подопечного чуть оживились. Блэкетт кивнул сам себе и продолжил:
— Забудьте про то яблоко, что я вам сказал. Забудьте. Просто забудьте. Это приказ.
— Э...
— Просто. Забудьте. Забудьте об этом чёртовом яблоке. Понимаете? — «Вбил же себе в голову...»
Судя по растерянному лицу, юноша не особо понимал — но наконец судорожно кивнул.
— Я... Ладно...
Блэкетт выдохнул — громче, чем хотелось.
— Если голодны, дайте знать. Почувствуете себя достаточно хорошо, провожу вас домой. Хотя... Лучше бы вы остались на пару дней.
Дождавшись кивка Роберта, Блэкетт вышел из комнаты, оставив гостя одного. «Да уж. Создал себе проблему из ничего. Как этот мальчишка вообще дожил так до своих лет?» Но и не бросать же эту бестолочь — домой он сам точно не доберётся...
Приведя сумбурные мысли в порядок, Блэкетт вернулся к гостю; тот вздрогнул, обернувшись к преподавателю. «Чего он так дёргается? А... Потом пусть психолог разбирается...»
— Есть-то собираетесь?
— Ну... — Роберт начал было говорить, но смолк, быстро глянув на преподавателя. Тот тяжело вздохнул.
— Не представляю, почему вы так поверили в этот бред. Но... Даю слово: вам не грозит ничего.
— То есть? — юноша наконец поднял голову. Во взгляде впервые появилось что-то осмысленное.
— Во-первых, Оппенгеймер, вам сейчас надо встать и пойти со мной поесть. Во-вторых...
— Что... Во-вторых?
— Во-вторых... Во-вторых, вы слишком неуклюжи, чтобы в самом деле провернуть вашу бредовую, — это слово Патрик произнёс громче. — Махинацию.
— А...
Наверно, смеяться в такой ситуации было бы недостойно для офицера, хоть и в отставке; так что Блэкетту пришлось прикрыть рот рукой, чтобы растерянно хлопающий глазами Роберт не увидел его улыбки.
— Вижу, вам лучше. Пойдёмте есть. — Бывший моряк наконец вернул себе самообладание.
...Небо за окном темнело, когда Блэкетт, услышав возню в коридоре, вышел на шум.
— И далеко собрались?
— И так уже засиделся... — пробормотал Роберт. Преподаватель покачал головой:
— Не советовал бы в такую погоду... — ветер, качавший ветви деревьев снаружи, был холодным даже для конца ноября; да и пальто Роберта осталось где-то в университете — Блэкетт не удосужился возвращаться ради этого в кампус. «Нет... Не пойдёт же он так, в пиджаке?»
— Ну... Тут не так и далеко... — замялся юноша, стараясь не смотреть на наставника.
— Чушь. Лучше... — договорить Блэкетт не успел; пришлось подхватывать падающего студента. «Вот же...»
— Вы совсем сдурели? — прошипел преподаватель, подхватывая Роберта — «и тощий же...»
— Думал, стало лучше...
— Думал он... — Блэкетт помог гостю добраться до дивана. — Ближайшие пару дней лучше останьтесь здесь.
— Но... Почему вы...
— Потому что у меня нет никакого желания рассказывать вашим родителям, почему их сына нет в живых, — отрезал Блэкетт. «Что ж ты такой сложный... Если он и хотел кого отравить, то, видимо, себя...» Глубоко вздохнув, преподаватель добавил:
— И потом посетите психолога.
...Странный приказ Блэкетта оказался трудным. Тревожные мысли долго не отступали; но со временем они подзабылись; да и Роберт нашёл более интересные занятия. Одним из них стал клуб Капицы; Патрик Блэкетт, убедившись, что его подопечный безнадёжен в экспериментальной физике, привёл студента в общество знатоков физики теоретической.
— ...Вы всё ещё здесь?
Роберт вздрогнул, услышав голос наставника.
— Да вот, пытался с этими реактивами разобраться...
«Вот же упрямый... Он тут и на ночь собрался остаться?»
— Ваше старание похвально, — Роберт подавился воздухом, услышав это от Блэкетта. Похвалил? Шутит, что ли? Но нет, голос тот же...
Наставник тем временем невозмутимо продолжал:
— Однако старание без способностей делу не поможет. Даже если вы вместо отдыха будете сидеть здесь всю ночь, не думаю, что вы с этим справитесь. Не говоря уже о том, что это, — отметил со вздохом Блэкетт, глядя, как дрожала склянка в руках подопечного. — Не ваше.
— Но... У меня уже многое стало получаться, разве вы не...
— Да, я так говорил... Да вы садитесь, — Патрик сам подал пример ученику. — Но вижу ведь, не ваше. Думаю, вы будете куда полезны в том клубе...
— Думаете?
— Более чем уверен. Всё лучше, чем опять рушить всё у меня в лаборатории... — последнее Блэкетт произнёс чуть тише.
Роберт промолчал. Конечно, он не ломал приборы специально; но иногда юноша то случайно смахивал линзы со стола, то ненароком ломал хрупкую и чувствительную подвеску гальванометра — и кто придумал делать их такими хрупкими? Но тем не менее Оппенгеймеру пришлось согласиться с наставником. Обучение «необходимым для экспериментатора навыкам» никак не продвигалось; не лучше ли оставить это кому-то, у кого больше склонности к этому делу? А так хоть какое-то разнообразие...
— Тогда буду рад приглашению, — произнёс наконец Роберт.
— Прекрасно. Увидимся завтра. А теперь можете покинуть лабораторию и пойти спать — вам это больше поможет. Доброй ночи.
— Доброй... Ночи...
Так Блэкетт и привёл студента к теоретикам. Роберт, к собственному удивлению, довольно быстро завел там друзей, начал с ними общаться; многие из них, будь то Кокрофт или Поль Дирак или Гаудсмит или сам основатель, приехавший из далёкой России, оказались по-настоящему талантливы. Глядя на них, Роберт и начал свои исследования. Если до зимы нынешнего года обучение Оппенгеймера проходило уединенно или в лучшем случае в частной беседе с преподавателем, то сейчас молодой человек с удивлением понял: товарищи по учёбе помогают не меньше, если не больше, чем книги. Так что Роберт с головой погрузился в новую физику и позволил себе отдохнуть только в пасхальные каникулы, когда капель и пение птиц под по-весеннему тёплым солнцем невольно отвлекали от занятий. К большой радости Роберта, тем апрельским днём, когда солнце уже по-весеннему согревало землю и юную сочно-зелёную траву, Френсис Фергюсон всё же приехал навестить его в Кембридж.
— Нет, я правда в порядке, — заверял Роберт друга. Тот вежливо кивал, пожимая протянутую руку, но, глядя как Френсис учтиво-холодно на него смотрит, Роберт ясно понимал, что та зимняя вспышка ярости бесследно не прошла. «Я бы тоже себе не доверял...» Минувшая зима выдалась слишком холодной и тяжёлой; юноша невольно вздрогнул, вспоминая те события. Обмороки, конфликты с Блэкеттом, придурки, называющие себя психиатрами и предлагающие один метод лечения хуже другого... И та вспышка гнева против лучшего друга...
Теперь, впрочем, дела у незадачливого физика-экспериментатора шли лучше. Роберт решительно оставил лабораторные опыты, которым так и не научился и от которых и он, и Блэкетт, и Резерфорд в восторге не были, и теперь со всеми силами взялся за свою первую научную статью. которую посвятил квантовой теории вращательно-колебательных спектров. В ней Роберт пытался применить математику Дирака, которую тот вывел для квантовой механики, к пониманию молекул, состоящих из двух атомов — какими являлись молекулы кислорода или водорода. Юноша предположил, что вращение и колебания этих молекул дают особые спектры электромагнитного излучения — и с помощью теории Дирака Роберт пытался вывести частоты этих спектров. Работа шла не вполне гладко — опять эти математические ошибки! — но после провала в лабораторных занятиях даже эти недочёты не слишком удручали молодого физика.
Работа над статьёй отвлекла и от зимней хандры. Роберт даже присоединился к Уайману с Эдсаллом — старые знакомые по Гарварду перебрались в Кембридж — в их путешествии по Корсике. Физик пригласил и Френсиса за компанию, — «Там, говорят, красиво, и Джон и Джеффрис будут рады», — но тот отказался. Роберт не мог винить его за это. Да и дикие леса и луга Корсики с её морскими прибрежьями и скалами, о которых с рокотом бились волны, оставляя после себя пену брызг, скоро отвлекли от тоскливых мыслей.
— Всё с книгой? — Джеффрис Уайман покосился на Роберта, перелистнувшего страницу, сплошь усеянную формулами — точно алхимическая магия.
— Ага, — тот кивнул, подбросил пару веток в костёр. Троица приятелей расположилась на ночлег прямо в открытом поле, под фиолетово-желтоватым, уже усыпанным звёздами, небом. Прохладный ветер шевелил, но не гасил языки пламени костра, дымок от которого вился вдаль, к темневшей крепостной стене Бонифачо. В города студенты почти не заходили — жители их не выглядели приветливыми и не слишком радушно смотрели на чужаков, которые в своих костюмах и с добротными чемоданами выглядели неприлично богато среди узких улочек, застроенных хижинами, рядом с которыми автомобиль, взятый Уайманом напрокат, казался прибывшим из другого мира. Так что трое друзей старались обходить местные селения и заходить в побеленные когда-то дома с потрескавшимися колоннами и осыпавшейся кусками краской.
— Как же много здесь насекомых, — поморщился Джон Эдсалл, отгоняя назойливых мошек. — Лучше бы в гостинице устроились...
— Как будто в гостиницах насекомых не бывает, — фыркнул Роберт, разглядывая блаженно крутые скалы — почти как в Нью-Мексико, — из-за которых виднелось море. «На яхте бы здесь!..» Он и не замечал роя мошек, слетевшихся на свет костра.
— Точно, — согласился Уайман. — Клопы, комары... И про шпионов не забудьте, — Джеффрис толкнул в плечо Эдсалла.
— Да, они уже среди нас, — хихикнул Роберт.
Все рассмеялись. Пару дней назад, когда приятели остановились в городке купить еды и воды, полицейский почему-то счёл Эдсалла шпионом; и всем троим пришлось пройти в управление. Разумеется, Джона пришлось отпустить, и компания смогла продолжить свой поход, смеясь от забавного происшествия — даже Роберт, сдержанный всю прежнюю дорогу, не смог сдержать смех; кажется, Уайман впервые с тех пор, как снова встретил Роберта, увидел своего друга по Гарварда настолько весёлым и беззаботным.
— И обратно скоро, — невпопад произнёс Роберт, всё ещё глядя на крепость Бонифачо. Даже с обрушенными зубцами стен замок, казалось, готовился принять бой любого врага, кто пришёл бы на него.
— Как скоро? Ещё же неделя?
— Да я яблоко с ядом у Блэкетта оставил, вот и надо вернуться.
До этого дремавшие Уайман и Эдсалл вскочили.
— Это... Ты о чём?
— Вот и говорю, вернуться надо, — закончил Роберт.
Двое приятелей переглянулись. «Может, те психиатры и не совсем ошибались?»
— Хорошая шутка, — наконец улыбнулся Уайман. «Глупости... Это было бы в газетах... » Из писем Роберта Джеффрис помнил, что его друг не ладил со строгим преподавателем; но чтобы Роберт мог решиться на такое?..
— И когда обратно? — продолжил Джеффрис, не решаясь расспрашивать о яблоке.
— Завтра пароход, — Роберт пожал плечами — беспечно, словно и не он только что сказал нечто совершенно немыслимое.
Джеффрис тихо толкнул в плечо Джона:
— Говорил же, зря там вино брали...
— Нормальное же вино?
— От нормального таких эффектов, — Уайман показал ладонью на Роберта. — Не бывает.
Костёр догорал.