Пробуждение тягостно. День за днем. Иногда слишком мало, и боль в потревоженной ноге вырывает из кошмаров, где, в захлестывающих темных лентах, вновь и вновь постыдное поражение. Иногда слишком много и похмельная боль свинцом разливается по телу. Но похмельная боль заглушает воспоминания, тянет за собой монотонным, размеренным ритмом, от опьянения к беспамятству, от беспамятства к опьянению.
Полусидишь, полулежишь в ванне. Напряжением мышц гонишь боль по телу, от затылка – к ноге ¬– к шраму. От похмелья к агонии. Вода остыла. Неловко выбираешься. Пошатываясь, доходишь до кровати, оставляя на деревянном полу темные следы. Два окна – с севера и востока пропускают в комнату немного солнца сквозь задернутые шторы. На улице тишина, послеполуденный отдых. Жестяная ванна, которую поднимают в номер, когда ты просишь, занимает большую часть пространства. На прикроватном столике сахарница, стакан, бутылка. Переползаешь по кровати к столику, наполняешь стакан, тянешься к сахарнице. На сахарном кубике сидит мокрица. В полутьме различаешь слизневый перелив сегментов каплевидного тела. Долго рассматриваешь насекомое. Оно не двигается. Бросаешь сахар в стакан. Сидишь на кровати, запрокинув голову, в ожидании, когда подтаявший сахар медленно сползет вниз по стенке. Наполняешь стакан снова.
Снова.
Снова.
Ты жила в маленьком номере, за задернутыми шторами, а время ускользало, минута за минутой, час за часом, день за днем. Иногда вспоминала о пропущенных тренировках, о том, что надо собрать новую квадрилью. Праздник все ближе. Ты не готова. Не будешь готова. Наблюдаешь за собой, словно со стороны – спускаешься в бар, подволакивая ногу. Пьешь. Поднимаешься к себе, в компании очередной бутылки. Пьешь за обедом, ужином. Никто не узнает тебя, так далеко от столицы. Ты и сама себя не узнаешь.
Мария Сильверберг. Дочь эмигрантов. Маленькая обманщица. Выступавшая на аренах первой категории. Покорившая Нину, Эстрель и Доротею за сезон. Неуязвимая Эспада Востока. Никто из тореро не танцует как ты. Каждое выступление завершаешь волной, когда тень, следуя за мулетой, остается на кончике шпаги. Особый шик, удерживая тень на вытянутой руке, приподнять её. Тогда, на своей последней за сезон арене – Доротее – твои помощники не справились, и, вместо бессмертия, тебе досталась рваная рана в бедро, долгая лихорадка и страх перед тенями. Особенность славы и бессмертия заключается в том, что умри ты тогда, и люди, позабывшие о тебе теперь, называли бы тебя легендой. Пламя твоего имени стало бы неугасимым.
Но ты забыта, как и все оставшиеся в живых несчастливцы. Ты была всего в одном шаге до цели, и, как всегда и бывает, один шаг и оказался лишним. Пропустила прошлый сезон. Новообретенный страх убедил, что нужно больше времени, придти в себя. Теперь предстоит выяснить, необратимо ли изменил тебя страх.
Некому тебя отговорить.
Надан, твой посредник, далеко на юге, со своими делами, новыми тореро, новыми контрактами. То, что он нашел этот город, договорился о выступлении, оплатил номер в гостинице и помог добраться до города, последнее, что он сделал. Ты понимаешь. Ты и не ждала, что он согласится помочь. Хозяйку гостиницы называют тетушкой Адорой. Неприветливая, грубая, желчная женщина. На юге ты отвыкла от таких людей. Начала принимать солнечный темперамент как данность. На юге так много солнца, что, кажется, каждый носит его в себе. Хозяйка гостиницы – воплощение города. Твое собственное отражение. Угрюмая, негостеприимная, холодная. И до тебя ей нет никакого дела. Недовольная, что ты занимаешь угловой номер с двумя окнами, а заплатила меньше – друг Надана. И слишком часто просишь поднять к себе ванну, потому что только в воде боль отступает так, что можно почти забыть о ней без алкоголя.
Что пьешь ты слишком много, тетушку Адору не волнует. За алкоголь она берет с тебя без всякого снисхождения и поблажек. Пьешь все больше, поэтому выпитое становится все дешевле, а похмельная боль все сильнее.
Боль омывает волнами. В кошмарах – темные ленты. С последнего бега ты не тренировалась, тебе не предлагали контрактов, тебя не искали, ты и не хотела, чтобы искали. Ты сбежала на север, к злому, холодному морю, к каменистым пляжам, к низкому серому небу. Туда, где к бегу относятся нетерпимо, не считают достойным развлечением.
На небольших аренах показать себя. Снова завоевать зрителей. Начать сначала. Ты ненавидишь бег, но только в предвкушении бега и живешь. Слишком многие тореро, перспективные, выдающиеся, почти легенды, бросили ремесло из страха, после ранений. Это испытание. Единственное настоящее испытание. Всех ранят, рано или поздно – после ни навыки, ни репутация не имеют значения, важно лишь то, как поведешь себя потом, когда, если, вернешься.
***
Просыпаешься необычно рано. До полуденной жары. Тот самый день. День из дней. Праздник. Бег быков – после бег теней. Спускаешься вниз. Не заказываешь ничего в баре. Долго стоишь на улице, под навесом. Смотришь, как местная молодежь гоняет по улице одинокого старого крестьянского быка. Сегодня вместо похмельной боли, боль в ноге. Черты твоего лица искажены сосредоточенной злобой. Во все остальные дни они будто размыты, округлены похмельем. Все это время ты плыла, как в туманной дымке.
Сегодня некуда плыть.
За тобой обещали прислать машину с арены, но проходит время, часы, истекает полдень, а ты все ждешь. Страшные линии и линии темного стекла соблазнительно блестят на полках прохладного полумрака бара. Поднимаешься к себе. Тебя трясет. Пока едва-едва, почти незаметно. Ты знаешь, что дрожь усилится. В номере мучительно долго вспоминаешь, где парадный костюм. Когда находишь его, в одном из чемоданов, измятым, скомканным как попало, понимаешь, что так и не починила пробитую штанину. На белой шелковой рубашке следы крови, бурые, осыпающиеся от времени чешуйками, пятна. Раскладываешь парадный костюм на кровати. Раздеваешься. Обнаженная встаешь у напольного зеркала. Делаешь стойку, пытаешься провести восьмерку, следишь за линией тела. Плохо слушаются запястья. Больная нога не держит вес, подгибается. Меняешь позицию. Встряхиваешь воображаемую ткань мулеты. Проводишь линию. Полукруг. Круг. Переворот. Подъем. Лучше всего тело слушается на линии. Самая простая фигура. Самая основа. Труднее всего – подъем.
Надеваешь простой костюм. Для тренировок. Черный. Не парадно траурно черный, а затертый, повседневный. Парадный плащ не пострадал, но ты чувствуешь некую фальшь, примеряя его вместе с тренировочным костюмом. Возьмешь на арене обычную накидку. В специальной кожаной сумке твои шпаги. Их ты возьмешь, потому что твое оружие не заменить дешевым, ненадежным оружием из арсенала арены.
Снова спускаешься вниз. Ищешь тетушку Адору. В баре натыкаешься на единственного посетителя. Он смотрит на твой костюм и спрашивает: "Коррида?". Ты киваешь. "Де торрес?". "Де сомброс" – отвечаешь коротко. Мужчина говорит, что не понимает бега теней. Ему нравится бег быков. Да и проводят корриду де сомброс редко. Теней здесь не разводят. Их привозят с фермы далеко отсюда, или ловят диких в горах, на склонах. Дикие меньше размером, и не имеют благородного окраса, зато они злее, намного злее. Неудивительно. На севере, учитывая общую неприязнь к корриде, коррида де сомброс была и будет развлечением для особо искушенной публики. Для тех, кто проходит на арену не за танцем, исходом которого может быть и спасение. К чему стремится матадор, испытывая быка – к спасению животного. Только для тех, кто жаждет наблюдать более темный ритуал, исход которого всегда смерть.
Просишь тетушку Адору послать кого-нибудь, найти тебе транспорт. Людей для квадрильи возьмешь из персонала арены. Нужно подготовиться к шествию, открывающему праздник. И хотя бег с тенями начинается после захода солнца, когда заканчивается бег с быками, и времени еще достаточно, ты не можешь ждать. Тебе нужно на арену, иначе твоя комната, ванна и бутылка, будут манить так, что ты не сможешь противиться.
Возвращается тетушка Адора. Говорит, что сейчас на арену повезут пиво, до этого охлаждающееся в погребе, и что ты можешь поехать в повозке, вместе с торговцем. Еще она передает тебе письмо, принесли с почты. От Надана. Ждешь под навесом, когда пивная повозка будет готова. К горлу подкатывает тошнота с привкусом желчи. Распечатываешь конверт. Письмо короткое. Надан пишет, что приобрел ферму теней, и ему нужен тренер. Хорошая, благородная работа. Надежная. Ты представляешь себя на этой ферме. Через десять, двадцать, тридцать лет. Воспитывающей детей, которые после будут уходить. На арены. Испытывать себя, сражаться, побеждать. Умирать.
Невпопад приходит воспоминание.
Едешь по пустынной дороге. Справа тянется линия воды, океан омывает каменистый берег. Машину тебе достал Надан, очередная последняя услуга. На закате, когда боль в ноге усиливается, а бутылка на пассажирском сиденье привлекает все больше, ты видишь нечто, ползущее по пляжу. Зверь, собранный из брусьев и веревок, скрепленный простой тканью, неспешно ковыляет по камням. Без цели. Без создателя. Останавливаешь машину на обочине. Смотришь, как деревянное чудо перетаскивает длинное рамочное тело с камня на камень. Выбираешься из машины и долго играешь с несуразным зверем, с криками "Але!" пропуская его под своей курткой. Когда солнце скрывается за морем, возвращаешься к машине за шпагой, и, порубив зверя на кусочки, собираешь дерево, обрывки веревок и ткани, и поджигаешь. Напиваешься. Засыпаешь прямо на камнях, у сожженного зверя. Утром едешь дальше, мучимая ознобом, и первой, из множеств, похмельной болью.
Сминаешь письмо, убираешь в сумку к шпагам. Если сегодня все закончится, ты поедешь. Безропотно, признавая поражение. До этого лучше будет представить, что письма ты не получала вовсе. На арену добираешься последней. За тобой никого не послали.
Забыли.
Бои быков начинаются на закате. Бои теней, после захода солнца. Во втором круге зажигают костры, а тела быков, убитых во время последнего испытания не уносят с арены, а оставляют во внешнем круге. Для запаха крови. На беге теней нет пикадоров. Начинается сразу с испытания капоте, затем тень усмиряют форкадами, потом наступает черед тореро с мулетой и шпагой.
Трое тореро, на каждого по две тени – шесть испытаний. По традиции тебе предоставляют право выбрать тени для своего испытания первой, потому что ты женщина. Отказываешься. Из упрямства. Из собственного бессилия переступить через гордость. Из страха услышать после бега: "Конечно, ей было легче всего. Она выбирала первой". Тебе достаются последние – самые мелкие, самые злые, увертливые, быстрые твари. Черные, как настоящие тени. Во время шествия на открытии корриды, ты идешь в центре, занимая место неофита. И выступать ты будешь последней. Тебя не щадят.
Теряя взгляд быка, теряешь жизнь. Так знают матадоры. На арене с быками, только взгляд дает понимание намерения животного. Массы мышц, костей, сухожилий. Выступая после бега с быками, следишь не за взглядом. В тени, извивающейся перед тореро, не отыщешь взгляда. Вбираешь каждое движение сегментированного тела, каждое повреждение, что нанесли во время первых двух терций.
Тени. Медно-рыжие, угольно-черные, коричневые. От двадцати, до двадцати трех сегментов. Первая пара ножек стала ногочелюстями, соединенными с ядовитыми железами, но эти железы вырезают. Уже много десятилетий тореро не умирали на арене от яда. Задняя пара превратились в волочащиеся, большие, ноги, помогающие тени цепляться, ползая по тоннелям. Большие ноги отсекают первыми, до второй терции. Это усмиряет тень, помогает лучше ее вести. Коррида де сомброс. Эзотерическая коррида, где на арене убивают гигантских сколопендр.
Первым выступает Хоакин Сото. Старший тореро. Ты не знакома с ним, но знаешь, что, когда-то, он выступал на аренах первой категории. Давно. Годы и годы. И время это прошло невозвратно. Ему за сорок, но его движения не утратили четкости. Гибкости. Он мастерски чувствует тени, но не раскрывает их. Он не боится, и не рискует, держит среднюю дистанцию, такую, чтобы зрители не чувствовали себя обманутыми. Он не дает своей команде калечить тени сильнее, чем необходимо, но проводит простые фигуры, даже не пытаясь изобразить подъем или восьмерку. Прямая, всегда начинают с прямой, круг, полукруг, прямая без переворота. Через пятнадцать минут он убивает тень ударом сверху. Он выбирал тени первым, поэтому выбрал спокойных, чуть больше среднего размера, такие менее подвижны и лучше следуют за мулетой. Если бы ты позволила себе выбрать первой, может, тоже выбрала бы их.
Карлос Перес, за манеру странно перебирать ногами, на подходе к тени, прозван Тараканом, что ему совсем не льстит. Тореро Таракан скверный, боязливый, так и не переборовший страх, и работающим с тенями на максимальной дистанции, не позволяя своей команде отходить от него. Хуже всего, страх Таракан неумело скрывает за истеричной бравадой, позволяя себе не только кричать на свою команду, но и вступать в перебранки со зрителями, выказывающими недовольство. Поведение недостойное не только профессионала, но и вообще человека, рискующего жизнью перед публикой за деньги. Ты видела его всего раз. В столице, в одном из баров. Надан рассказал тебе про Таракана, а Таракан в тот день сошелся с каким-то туристом, с повадками потомка колонистов Нового Света, и, накачавшись, за его счет, рассказывал про праздник и бег. Сначала с быками, потом с тенями. Судя по тому, что турист слушал не перебивая, о беге он имел смутное представление, а Таракан не упустил возможности хотя бы кому-нибудь рассказать о себе не то, что могли рассказать о нем остальные, а то, каким он, скорее всего, видел себя. Или, возможно, имей Таракан хоть немного достоинства, то, каким Таракан мечтал стать. Ведь что-то раз за разом возвращало его на арену, навстречу истеричному страху.
В отличие от Сото, Таракан не может провести и простейшие фигуры. При резком движении сколопендры он прерывает движение и отступает, требуя, чтобы тени отсекли еще пару конечностей. Через десять минут сколопендра не может передвигаться, а Таракан все не решается подойти к ней, чтобы добить, хотя бы ударом сверху. Когда зрители начинают возмущаться Таракан бросает на песок мулету, и, размахивая шпагой, кричит на зрителей, что любой храбрец прямо сейчас может спуститься на арену и попытать удачу. Наблюдая за Тараканом, ты чувствуешь стыд, как если бы сама сейчас грязно ругалась, пока еле живая, прижатая к песку форкадами, сколопендра едва извивается в центре. Все оканчивается внезапно. Кто-то из первого ряда швыряет в Таракана пивную бутылку, по красивой, сильной дуге, и попадает прямо в голову. Со своего места тебе не видно, но кажется, что попали в висок, потому что Таракан падает, а на песке у головы – кровь. Бег останавливают. Сколопендру убивают пикой. Таракана уносят на носилках. Его проносят мимо тебя, ты видишь, что он в сознании, и просто боится подняться, чтобы не возвращаться на арену. Снова стыд. Объявляют перерыв. Арену приводят в порядок, песок ровняют. Ты последняя.
И с самого начала все идет не так. Ты не чувствуешь арену, не чувствуешь зрителей. Все кажется чужим, слишком простым, слишком грубым. Даже в начале карьеры ты не выступала на таких аренах.
Ты проводишь линию. Тебя освистывают. Эти зрители уже видели сегодня линии. В хорошем исполнении Сото. В отвратительно исполнении Таракана. Ты ничем не сможешь удивить публику, если будешь водить свою тень линиями. Ты просишь форкадальеро отсечь у сколопендры еще конечности, и, когда она смирнеет, проводишь линию с переворотом. Эту фигуру публика воспринимает благосклонней. Ты проводишь полукруг. Отступаешь. Сколопендру отвлекают капоте, пока ты восстанавливаешь дыхание и выбираешь шпагу. Формируешь ткань мулеты в нужный угол, наматывая ее на лезвие шпаги. Подманиваешь сколопендру ближе, чем требует благоразумие. Проводишь полукруг. Круг. Еще линию с двойным переворотом. Ты заинтересовала публику. Ты чувствуешь внимание толпы. Внимание той самой "коллективной души", которого так не доставало. Через десять минут ты убиваешь первую сколопендру ударом сверху. Быстро, чисто, на ближней дистанции. Ты заслуживаешь аплодисменты. Еще один бег. Последний.
Последняя сколопендра худшая из тех, что привезли для испытаний. Меньше остальных. Агрессивней. И, опаснее всего, вероятно имеющая опыт столкновения с человеком. Иногда теней используют на тренировках, и сколопендра может выработать навык атаковать людей, игнорируя плащи, мулету и форкады. Это чувствуется по её повадкам, по тому, как бросается на плащи, как уходит от лезвий. Это запрещено, но такие тени, бывает, попадают на арену. Ты следишь за ней, как следила бы за взглядом быка. Двадцать один сегмент угольно-черного цвета. Мелькают острые ножки. Щелкают ногочелюсти. Песок арены взбивается, туши быков, оставленные, по традиции, после испытаний последнего матадора, чернеют за кругом факелов. Запах крови усиливается, тебе до тошноты дурно. Твоя команда подготавливает тень. Действуют неумело. Во второй терции тебе приходиться самой взять капоте, и отвлекать на себя сколопендру, пока ей отсекают ноги. И без того не в форме, необходимость работать с тяжелым плащом выматывает. Запястья выворачивает от боли. Дрожь возвращается. Ты почти справилась, почти завоевала публику, и теперь чувствуешь, как общее разочарование расходится в воздухе над ареной. Отступаешь. Форкадальеро смотрят на тебя. Ждут. Но сколопендра и так повреждена. Отсечь еще ноги, или секцию, и она не сможет провести ни одной фигуры, кроме проклятой линии. Возвращаешься в центр арены. Проводишь линию. Полукруг. Круг. По трибуне разливается тишина. Проводишь восьмерку. В завершении фигуры сколопендра в резком движении перестает следовать за мулетой, и бросается к твоим ногам. Резко отступаешь в сторону. Почти оступаешься, но сохраняешь равновесие, а сколопендра, потеряв твои ноги из вида, переворачивается на песке. Восьмерка с переворотом. Липкий, ледяной страх выстуживает изнутри. Тело не слушается. Отступаешь. Проводишь линию. Еще одну. Физически чувствуешь напряженное ожидание толпы. Ведешь мулету вниз, а потом вверх, отступая в сторону. Сколопендра бросается на мулету, тянется за ней, хватая воздух ногочелюстями. Линия с подъемом. Если бы не нога, ты никогда бы не решилась проводить линию с подъемом так близко, но у тебя нет выбора. Слишком больно перемещаться по арене. Командуешь увести от себя сколопендру. Ее отвлекают капоте от центра к линии огней. Переводишь дыхание. Недолго. Нельзя, чтобы зрители заметили. Все фигуры пройдены. Осталось только убийство. Нельзя убить тень ударом сверху, после линии с подъемом. Занимаешь позицию. Тень возвращают в центр арены, ты привлекаешь её внимание мулетой. Ты готова.
И вот она. Волна. Сколопендра бросается за мулетой, а ты встречаешь её движением вниз, шпагой находя место под ногочелюстями, и вверх, удерживая сколопендру на вытянутой руке на острие шпаги. Твои люди рядом, готовые прижать тело сколопендры форкадами, но это не требуется.
В этот момент все вернулось. Все прежние ощущения, когда отвращение к ремеслу затмевалось идеально проведенным приемом, и общая энергия зрителей, давившая на плечи свинцом, теперь возносит. Страх отходит на второй план, становится всего лишь обыденным страхом, не имеющим ничего общего с тем, что властвовал над тобой с момента ранения. Все получается. Идеально настолько, что даже ты поражена. На арене – тишина. Та самая тишина, которая через мгновение примет в себя восторг зрителей, понимающих, что сегодня они пришли на арену только для этого, самого последнего бега, чтобы стать свидетелями возрождения, пусть они и сами этого не знают. Не знают истинного смысла в происходящем. Ты хочешь вознаградить их. Ступаешь вперед, приподнимая сколопендру выше и, готовясь к перевороту, переносишь вес тела на калеченую ногу, в самый последний момент, понимая, какую допустила ошибку.
Шпага не прошла через нервный центр, и сколопендра не обездвижена. Она дергается, сильно, резко, и ты проваливаешься навстречу сегментированному телу, когтям, ногочелюстям. Тишина, что должна была переполниться восторгом, переполняется ужасом. Сколопендра вонзает клыки, оборачивается вокруг. Форкады не помогут, служащие арены спешат к тебе со специальными крюками, но не успевают. Не успеют.
Потом окажется, что ногочелюсти прошли вскользь, только сняв лоскуты кожи со скулы и виска, но когти пробили ключицу, плечо, задев плечевую артерию, легкое и почку. Сколопендра умирала, и в агонии, сплелась с тобой так, что невозможно было уже оттащить её и крюками.
Перед твоим цепенеющим взглядом, на самой границе сужающегося круга света ковыляет воспоминание – нелепый рамочный зверь. Шум волн. Или шум в ушах? В голове? Почти не больно, только очень тесно. Ты умираешь. Без страха, страх отступает вместе с остальными чувствами. Ты умираешь. Так, как хотела и не хотела умереть.
На арене.