8
K вечеру снова стало душно. Ярко красные лучи заката сменились на синие сумеречные тени. Они медленно плыли по стенам, по запылённым полкам, разломившись на отдельные мелкие блики, пока не растворились в полнейшей мгле. В подвале снова воцарилась долгая, абсолютно беззвёздная ночь — вторая ночь нашего заточения.
Лукьян Петрович после долгого молчания вздохнул и тихо сказал:
— Завтра уже наступит 9 Мая. Я впервые пропущу парад, не подойду на Мамаев Курган к Вечному огню… Этого не было ещё ни разу. Мы с товарищами поклялись друг другу: встречаться там каждый год. Смерть — это единственная причина, по которой солдат не возвращается в строй.
— Вас будет ждать много друзей?
— Уже не много…
— Тоже танкисты?
— Нет, почему же только танкисты? Мы все были в одном строю, независимо — в танке, в самолёте или пешком. У меня есть очень близкий друг. Его Павлом зовут. На войне свела нас судьба... Он был тогда уже опытным лётчиком. Моим земляком оказался… — старик замолчал.
Донимать его дальнейшими вопросами я не хотела. Боялась, что он опять расстроится и начнёт задыхаться.
Но старый ветеран углубился в свои печальные воспоминая и начал рассказывать, так подробно передавая все детали, будто снова находился там и переживал всё заново.
— Летом 43-го… конец июля… Было тепло… Хорошо сохранился в памяти этот день, аки вчерашний… Мы попали в окружение… Из-за подрыва моста немцами два наших танковых взвода… это значит, шесть танков. Пришлось вести бой в отрыве от своего батальона, не зная обстановки, без сигналов радиосвязи. Да… тогда я был командиром танка в звании младшего лейтенанта. И та «тридцать четвёрка» была моим вторым танком… Мы вместе с экипажем лейтенанта Махеева, командиром второго отделения, были назначены в разведдозор… Это разведка местности и противника, значит… — он нахмурился. — В это время прямо над нами пролетает наш биплан. Низко так. И разворачивается, уходит в сторону. А за ним, вижу, — «Юнкерс» на хвосте. Мы подъехали под деревья и встали. Мотор выключили, осматриваемся... Это нас спасло…
Он замолчал, отдышался, отдыхая от долгого рассказа.
— Если тяжело, то, может, Вам лучше отдохнуть, а в другой раз продолжите… — сказала я, усиленно борясь с любопытством.
— А в другой раз будет легче? И будет ли другой раз?.. — он вздохнул. — Вот вспоминаю и думаю, не зря жизнь прожил… Дай-ка мне попить, милая.
Он выпил немного воды и снова закрыл глаза.
— Разворачиваю башню, изучаю местность и слышу шум мотора: медленно, прямо посреди дороги едет немецкий танк и ещё один — чуть поодаль. Мы-то оказались замаскированными, и они нас не приметили! Люки откинуты, немцы выглядывают и радостно так горланят на своём… Ну, думаю, ишь, как гогочут!.. Гляжу вверх — наш самолёт горит и парашютист в воздухе. Живой, но, может быть, ранен. Думаю: «Надо бы успеть перехватить лётчика, пока вражина на него не кинулась». Гоготали они не долго… Расправился с ними и направил танк к парашютисту. А навстречу мне несётся танк лейтенанта Махеева. Вылез он из башенного люка, машет и кричит: «Разворачивайся назад! У нас приказ — быстро передислоцироваться, себя не обнаруживать!» и уезжает. А я думаю: «Раз пилот задумал прыгать, значит увидел сверху лазейку во вражеской позиции. Не дурак же он живым им прямо в лапы лезть?!» — Лукьян Петрович глубоко выдохнул. Его голос изменился, стал взволнованным: — Хотя я хорошо знал, чем может обернуться моя выходка, но я впервые ослушался приказа командира, решил поспорить с судьбой… Ну не мог я там бросить того парня! Я видел белый купол его парашюта и думал: «Если оставлю его умирать, никогда себе этого не прощу! Никогда!» — он покачал головой и прижал ладонь к груди.
— Здорово! А потом?..
— Парашютист, а это и был Павел, повис высоко на ветвях. Он был сильно ранен и на какое-то время потерял сознание… И снимать его было нелегко. На всё это ушло много времени…
— Так значит, Ваш друг Павел и был тем лётчиком? Невероятно. А что же дальше?
Лукьян Петрович кивнул.
— Когда вернулись к своим, мой начальник взвода, зелёный ещё лейтенант, чуть не расстрелял меня на месте и пригрозил, что напишет на меня рапорт о нарушении воинского приказа. Но Павел, а тогда он был уже в звании капитана, вступился за меня. Он обрисовал нам карту местности и всю дислокацию частей противника. Благодаря ему мы узнали, как вырваться из окружения… Но немцы пошли по нашему следу… И уже у самой линии фронта в последнем, неравном бою сгорели все шесть танков, погиб весь наш танковый десант. За несколько минут до взрыва я успел вытащить из горящего танка раненного Павла, который всё это время ехал со мной. Уже темнело, и мы смогли укрыться в лесу. Добирались ещё сутки… Состояние его быстро ухудшалось, он почти не мог двигаться, я тащил его на себе... Но по Божьей воле случилось: из двух танковых взводов мы лишь вдвоём и выжили.
— Вы его спасли? Так Вы, Лукьян Петрович, — настоящий герой! И Вас, должно быть, командование за это наградило?
— Когда из окружения вышли, Павла госпитализировали. Пока он был без сознания, меня долго и сурово допрашивали… Описал всё честно, как было… — хрипло и устало произнёс он. — Меня, единственно выжившего из всего танкового взвода, попавшего в окружение, поначалу хотели отдать под трибунал. Но когда Павел пришёл в себя, в штабе быстро разобрались: от него очень важные разведданные получили. К тому же, он подтвердил мои слова о наших диверсионных манёврах в тылу врага. Мы не убегали и не собирались сдаваться врагу. Если б я был один, никто бы не поверил… Могли расстрелять. И вышло, что не я, а он спас меня…
— И Вас не наградили?
— Так ведь не ради медалей…
— Как же так? Вы же герой! — не унималась я.
— Герой… — Лукьян Петрович вздохнул и повторил: — А кто там не был героем?.. Мы все были в одном строю… И ведать не ведали, что начнётся потом... Что наше следующее поколение с нашей страной сотворит… Да, видать, на Руси так испокон веков: с полчищами ворогов совладали, а про своего дурня позабыли… Бездумно порешил он судьбы человеческие, когда страну огромную на лоскуты порезал! Опозорил себя и народ свой! Все славные помыслы во спасение и сохранение мира растоптаны и осмеяны! Нынче, вон, будто чужие… Границы построили… Друг с другом грызутся, что-то делят! Как же так? Почему? Не пойму я этого своею старой башкой! Ах, как же горько и обидно! И того хуже — страшно за судьбу народа нашего, столь тяжкий крест несущего! Ох, что же нас всех ждёт, Господи?
Его губы задрожали, глаза снова заполнились слезами. Он их уже не вытирал. Он обхватил голову руками и застонал. Кому, как ни ему было горевать об этом?
Я прижалась к немощному старику. Мне было стыдно думать о том, как теперь живут герои, защищавшие наше отечество.
— Вы столько пережили! И всё помните!
— Хотелось бы, да не забудешь…
Его лицо побледнело. Он закрыл глаза и снова потёр их грязной ладонью. Я заволновалась, что разбередила его душевные раны, и ему снова станет плохо. Но после недолгого молчания он немного успокоился и сказал:
— Теперь Павел полковник в отставке. Все эти послевоенные годы мы были неразлучны, как апостолы Павел и Лука. — лицо старика на мгновение просияло, — Я ведь его молитвам обучал! Все товарищи так нас и прозвали «апостолы».
— Должен же Павел Вас искать?
Он горько вздохнул и покачал головой:
— Нет. Не будет он меня искать.
— Почему? Вы в этом уверены?
— Да, уже будет месяц, как мы с ним сильно повздорили… Да, да, к сожалению, старики не всегда поступают мудро. Они тоже бывают немилосердны друг к другу. И в этом грехе я готов покаяться. С самой войны мы с Павлом были самыми близкими друзьями. Но моё самолюбие и горячность сделали своё дело. Я очень обидел его. А ведь он был прав! Почему же я, старый дурень, не прислушался к его совету, а, напротив, сильно разозлился на него? Потому как решил, что он бесчувственный и не желает понять мою горькую долю. Гордыня — вот грех наичернейший, ведущий к погибели.
Он вновь нервно застонал.
— Если Вам неприятно это вспоминать, то лучше не надо. Лукьян Петрович, Вам нельзя лишний раз волноваться, — попросила я.
— Лишний раз? — в его глазах вспыхнул огонь и старый ветеран, исполненный достоинства, поднял голову и произнёс:
— Признать вину и покаяться — надо вовремя! Лишнего раза не бывает! А это-то я как раз раньше и не понимал. Каждый день просыпался с мыслью пойти к нему и просить прощения… Но откладывал. Стыдно было. И вот, не успел, — он зажмурился от бессилия. — Я сознаюсь тебе, что поругались мы именно из-за Марии. Он узнал, что мы с Марией работаем на даче у завуча и сильно обругал меня, обвиняя в том, что я бессовестно заставил ребёнка батрачить! Угрожал, что пойдёт жаловаться на меня в орган опеки и попечительства. Это меня очень разозлило. Тогда я думал только о себе. Я не сдержался и наговорил ему в ответ обидные слова и в сердцах выгнал из своего дома. С тех пор мы не виделись. Ах, как же мы порой небережливо и невразумительно поступаем с самыми близкими и любимыми людьми! И горестней всего мучила мысль, что на празднике Победы мы впервые будем порознь… А если я умру? Я хочу выжить, чтобы увидеть его и… попросить прощения. Нельзя уходить из жизни непрощённым. Поздно, слишком поздно я понял то, что порой даже малая злоба приводит к большой беде! Не ведаем, как сами же и становимся жертвами своего зла, вредящего собственной душе. Какие муки выношу теперь! Сам виноват. Виноват во всём… И перед Павлом, и перед Марией… Я так боялся остаться без Марии, что сам не заметил, как навлёк на неё беду! Я один виноват во всём! Прости меня, Господи, прости меня, Мария…
Мне было очень жаль беззащитного, надломленного горем старика. И главное, ведь я ничем не могла ему помочь! Я молча крутила в руке фонарик и сдерживалась, чтобы не зареветь. Хотя я очень ослабла от нервного напряжения и голода, мне нельзя было этого показывать Лукьяну Петровичу.
Опасность положения и томительное ожидание страшной развязки во мне самой вызывали нервное сердцебиение и приводили к мысли о смерти. Кроме этого, мне было нестерпимо тошно и унизительно находиться в этом, загромождённом запылёнными, ветхими, словно мёртвыми вещами, помещении, ставшем нашей смертной камерой.
Оставив включённый фонарик на полу, я почти наощупь влезла на стол и, словно одержимая, ухватилась за решётку. Я стала внимательно, до слёз всматриваться в кромешную мглу, выискивая малейший просвет среди густых ветвей кустарника. Я ждала, что вот-вот блеснёт искоркой хотя бы одна, самая маленькая звёздочка. Пускай даже самая неприметная среди остальных ярких светил, которые обычно затмевают её на сияющем небосклоне. И даже если она существует в миллионах световых лет от меня, и я для неё совершенно ничего не значу, но в этот миг она стала смыслом моей жизни, надеждой на спасение. Я упрямо искала её в ночном небе. Но сколько я не старалась, я не находила её.
— Даже если я тебя не вижу, это не значит, что тебя там нет! — закричала я в чёрную прорезь окна и попросила, «чтоб обязательно была звезда… Иначе не перенесу эту беззвёздную муку!»
Я загадала желание и молила о звезде, будто знала, что, увидев хоть одну звезду, я буду жить…
Старый ветеран изо всех сил приподнялся и выглянул из-за перегородки. Он взял лежавший рядом фонарик и трясущейся рукой направил его свет мне под ноги.
— Я боюсь, что ты упадёшь оттуда, доченька… — тихо сказал старик, и фонарь ещё сильнее задрожал в его руке.
Я быстро спустилась к нему и увидела, что на его бледном, испещрённом глубокими морщинами лице застыли капельки слёз. В слабом мерцании света они были похожи на маленькие блестящие звёздочки. Улыбнувшись, я осторожно вытерла их рукой и поцеловала его в шершавую щёку.
Мы больше не заводили никаких разговоров. Я дала Лукьяну Петровичу последнюю таблетку, надеясь, что ему станет легче, и он спокойно поспит.
Прошло ещё около часа, когда Лукьян Петрович, утомлённый от переживаний, наконец-то заснул. Его частые стоны тревожили и пугали меня. Я лежала рядом, прижавшись к нему, чтобы слышать биение его сердца или чтобы просто ощущать присутствие дорогого мне человека. А сама думала о его нелёгкой судьбе. «Вот так, живём и не знаем, что за человек из года в год встречается на твоём пути. Кроме как «здрасьте», ничего так и не услышишь, ничего не поймёшь о его душевной боли и страданиях, о жизни и смерти. Нам хватило всего лишь одних суток, чтобы стать близкими людьми, проникнуться участием и заботой друг к другу, открыть для себя космический мир другого человека и увидеть там звёзды».
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/08/20/1669