Он постоянно шел через какую-то серую муть. А потом оказывался в ее квартире. Как и раньше, на кухне.
Сразу же посмотрел в окно. Вечер. На улице осень. Пасмурно. Асфальт еще не просох после дождя. Значит, он был здесь недавно. Или наоборот — около года назад.
Он открыл шкафчик и пересчитал все кружки. Одной не хватало. В его прошлый приход она ее разбила. Значит, он был здесь недавно. Во всяком, она с ее любовью к порядку уже купила бы себе новую взамен выбывшей из строя. Ну, во всяком случае, ему так казалось. Он не был уверен.
На часах без пяти восемь. Значит, должна скоро придти. А что, если ее не будет? Собственно, она уже и так задерживается. Да и вообще, сколько времени уже прошло после этого события? Наверное, уже больше полугода. Тогда была зима, да. Кажется, зима… В один из приходов он рискует остаться здесь один и будет вот так вот одиноко сидеть, пока его не заберут отсюда (и не очень понятно, когда и как это произойдет). А она будет у кого-то. В гостях. Или не просто в гостях. Или того хуже — придет сюда с ним. В этом случае будет вообще очень неудобно. Сможет он уйти сразу? Конечно, у него уже нет прав, чтобы оставаться здесь и уж тем более что-то требовать. В конце-концов, он приходит сюда без приглашения.
На кухне, конечно, чисто и прибрано, а вот что там в холодильнике? На полке стоит одинокая маленькая кастрюля. Он открыл крышку — рисовая каша. Еще рядом кусок масла и два апельсина. Ну что же, она никогда не умела готовить. Пока они виделись, он старался сварить ей побольше еды на неделю вперед. Такая вот мелкая забота. Без него она вернулась к своему прежнему рациону. Жаль. Он покачал головой.
В прихожей послышалось, как быстро и ловко проворачивается ключ в замке. Входя, она громко топала ногами, словно отряхивала с них снег. Щелкнул выключатель, из кухни было видно, как загорелся свет в прихожей. Зашуршал пакет, затем она принялась снимать одежду.
Он не стал выходить навстречу, поджидая ее на кухне. Ему казалось, что не стоит появляться на пороге, когда человек уже не на работе, но еще и не совсем дома. Он понимал, что его появление по-прежнему может ударить, ввести ее из строя.
Сначала она прошла в комнату, там долго переодевалась в домашнюю одежду. У нее всегда был вечный беспорядок в шкафу и на кресле, подумал он.
Она молча посмотрела на него и шваркнула на стол коробку с пиццей.
— Здравствуй, — сказал он.
Она отвернулась, включила чайник и начала рыться в шкафчике, вынимая кружку и пакетик с чаем. Достала свою любимую, синего цвета. Главное, не реагировать.
— Я здесь, — не желал молчать он.
Она обернулась к нему, облокотившись спиной о край кухонного гарнитура.
— Я больше не собираюсь разбивать кружки из-за тебя, — строгим голосом проговорила она.
Она твердо решила, что повторять свою ошибку не будет. Нужно впредь твердо держать себя в руках. Никаких вскриков и истерик, это не только бессмысленно, но и глупо выглядит со стороны.
— А чего так? — с усмешкой съязвил он.
— Тебя нет. Кидать предметы в пустоту глупо и мелодраматично.
— Я здесь, — обиженным тоном повторил он.
— Угу, — пробурчала она.
Молча села за стол, открыла коробку и стала аккуратно отрывать куски пиццы, один за другим. Чудесный грибной запах. Он сел рядом, подперев голову и руками и наблюдал. Она старалась есть, отвернувшись от него. Стол был маленьким, удавалось ей это с трудом. Тем более, что он старательно перемещался так, чтобы оказаться в поле ее зрения.
— Почему ты ничего не говоришь?
Она продолжила сосредоточенно жевать.
— Ты уже забыла, как я лечил твой гастрит? Хочешь опять сидеть на гречке и манной каше? Нина? Нина?
— Задрал, — злобно прошипела она и бросила недоеденный кусок пиццы обратно в коробку и она уткнула свое лицо в ладони.
— Господи, что я делаю? Тебя нет…
— Ну ладно, меня, допустим, уже нет. В общем-то, тут ты даже права. В определенной степени. Но желудок-то у тебя есть. В этом ты, я надеюсь, не сомневаешься?
Она вновь молча принялась есть остатки пиццы, шумно запивая выпечку чае, так. словно эти звуки могли его отпугнуть.
— Послушай, тебе нужно уже научиться готовить. Самой. Хотя бы борщ. Ты же любила борщ, правда? Правда? Я тебя научу, это просто. Не знаю, почему ты так и не научилась этому.
— Ты не можешь научить меня готовить. Тебя нет, ты выдумка моего мозга. Если я не умею готовить, то и ты не можешь. Галлюцинация не может уметь готовить больше своего хозяина.
— Я умею, — он был обижен. — Просто послушай. Сначала надо сварить мясо. Пока вариться, начисти картошку… Ну да, ты и так можешь все это прочитать. Давай так: ты можешь купить капусту, свеклу и морковку? Картошка у тебя есть. Лук тоже. Мясо надо будет заранее достать и разморозить, потом нарезать… Ладно. Я же не знаю, когда я буду здесь с следующий раз. Мы мясо в микроволновке разморозим. Да, еще томатная паста. Только ее нужно будет пожарить на сковородке, иначе она начнет в супе горчить. Но, в принципе, можно обойтись и без нее. Ты слушаешь? Купишь? А?
Она смотрела на него со злобой в глазах.
—Правда, купи. Я научу.
Доев, она сунула опустевшую картонную коробку под мойку. Налив себе еще кружку чая, пошла в гостиную, где принялась долго упражняться с телевизором, выбирая себе сериал их тех, что были доступны по подписке. Он дал ей немного времени.
Она орудовала пультом, одновременно прислушиваясь к звукам на кухне. Главное, не впадать в панику. Она пыталась вспомнить название того детектива, того, что они еще тогда вместе начали смотреть, но все как-то не продвигались дальше, хотя ей нравилось…Вот он. А на кухне, кажется. стихло. Значит, его уже нет? Да и что его образу вообще делать здесь? Ну, один раз, два раза, но он не мог быть здесь постоянно, это все не имело смысла, да и тогда была усталость, и спать хотелось сильно. Вот, кажется. успели посмотреть две первые серии, но если и не две, то не так уж и важно. В конце-концов всегда можно сориентироваться, что произошло раньше, или просто сообразить, куда вернуться. к какому моменту там. Нажимаем «просмотр» и устраиваемся поудобнее.
— Черт, я думала, ты исчез… — вздрогнула она, когда он прошел мимо большой плазменной панели.
Он подошел к окну. На улице опять начался дождь. Ему нужны были эти капли на ладони… Он открыл окно и вытянул руку наружу. Рука исчезла. Он резко втянул ее назад. Конечность вновь появилась. Его, конечно, предупреждали, что существовать он может только в этой квартире, но он все же надеялся, что эти пространственные рамки не настолько узки.
Призрак с шумом захлопнул окно, задернул шторы и выбежал в ванную. Открыв кран, он сунул левую руку под струю холодной воды. Немного успокоившись, он постепенно провернул смеситель влево, пока струя не начала его обжигать. Он еще раз окатил руку холодной водой и закрыл кран.
Интересно, она слышит, что здесь происходит? Ей это вообще любопытно? Он сел на край унитаза и тихо зарыдал, прикрыв глаза ладонями. Слезы, впрочем, так и не закапали. Некоторые функции человеческого организма мертвецам не полагались.
Он взял стул у трюмо и сел рядом с ней.
— Ты же вроде это видела? — указал он на экран. — Я не уйду.
Вздохнув, она потянулась за смартфоном. Сообразив, зачем, он мгновенно убрал его с журнального столика.
— Мне ведь нужно к психиатру, так? — спокойным тном произнесла она.
— Я не галлюцинация.
— Отдай… И вообще: что еще может ответить галлюцинация? — она усмехнулась и вновь потянулась за смартофоном в его руке. Он перехватил ее движение, сильно вывернул руку и оттокнул ее назад, в кресло. Она охнула отболи и принялась с удивлением массировать запястье.
— Сволочь… Теперь опухнет. Ты мне чуть руку не вывихнул.
— Глюк едва не оторвал тебе руку. Прекрасно. Л — логика.
— Значит, я сама себе ее вывернула. Отдай.
А теперь требуется чистая, предельная логика.
— С тобой все в порядке. Тебе не за чем никуда записываться. Подумай сама. Разве у тебя были какие-то проблемы? Разве ты перессорилась с подругами или коллегами? На работе ведь все у тебя в порядке? Ты по прежнему со всеми общаешься? Никто не говорил тебе, что ты странно себя ведешь? Разве ты перестала мыться и следить за собой?
— А ты начал разбираться в психиатрии, да?
Сарказм. И в этом, увы, она была права. Рот, открытый для очередной фразы, внезапно для него самого, захлопнулся.
— Не хочешь, чтобы я навредила себе, да? Тогда оставь меня. Просто оставь меня.
— Прости… прости, я не могу, — запрятав смартфон себе в карман брюк, он сел на пол у ее ног. — Ты не знаешь, как там… Просто не знаешь. Мне очень нужно видеть тебя.
Он осторожно обхватил ее ногу и прижал лицо к колену.
— Обыкновенный шантаж, — она скинула его руку с себя и, повернувшись, перекинула ноги через подлокотник.
— Мне действительно плохо, — ответил он, смотря на нее снизу вверх.
— А я в этом виновата?
— Нет, конечно.
Он поднялся с пола и уселся на стул, расположившись напротив кресла.
— Ты умер. Что тебе от меня может быть нужно? Что мне вообще может быть нужно от себя самой?
— Я не ты, я — это я. Почему ты не хочешь в меня верить? Может, я теперь по-другому держусь? Иначе разговариваю? Ты же еще должна помнить меня, мои интонации, паузы, которые я делаю между словами.
— И твою глупость: если я все это помню, значит, в состоянии тебя вообразить.
Второе логическое поражение за вечер. Явный перехлест.
— Как ты вообще работал с детьми, я не понимаю.
— Я не исчезну.
— Да, очень мощный аргумент, конечно, — вновь съязвила она.
Он с минуту молча смотрел на нее.
— Чисто логически нам нужен еще один свидетель. Или документальная фиксация.
— Не уверен, что меня можно заснять или что меня могу увидеть другие. Мне не говорили, я не знаю. Я не дам тебе смартфон, не пытайся. Потом. Я оставлю его, когда пойду назад.
— Это мой смартфон.
— Проживешь без него один день. Если позвонит мама, я передам тебе трубку. Если позвонит. Как она? Все также жалуется на здоровье и катается на тебе по магазинам в выходные?
Она поразилась этой наглости. если бы он был жив, ему бы уже досталось за попытку диктовать ей, что делать со своими вещами. Но спросить с пустотой было лишено смысла. Надо понять, что же она сама хочет от себя, порождая эти видения.
— Не зря она тебя не любила.
— Судя по твоим рассказам, она никого не любила. Мне, кстати, всегда казалось, что ты зря с ней цапаешься. В конце—концов, ты же ведь живешь отдельно от нее, пусть и в соседнем доме Сегодня после работы к ней заходила?
— Да. Не твое дело, — она потерла виски. Потом, после небольшой паузы, добавила: — У нее все хорошо. Вчера замочила ноги, теперь думает, что простыла. Уговаривала меня купить ей антибиотики, но сейчас их без рецепта в аптеках не продают. К счастью. Весь мозг бы мне вынесла, а так — успокоилась. Сидит на диване в шерстяных носках, смотрит что-то.
Он подошел к окну. Глядя на соседний дом, попытался вспомнить, какое из окон ведет в квартиру той, что могла бы стать его тещей. Так и не вспомнил. Хотя внутренний интерьер этой квартиры сразу всплыл в его голове.
— Почему ты у нее не поужинала? Она у тебя вроде хорошо готовит. Ешь всякую дрянь…
— Я не для того от нее переехала, чтобы… А, ладно. Что тебе от меня надо?
— То же, что и обычно.
Ощутив ее недоумение, он обернулся. Ну да, так и есть.
— Нет, я не об этом. Сексом я больше заниматься не могу. Я теперь много чего не могу. Есть, пить. И это тоже. Не знаю… Наверно, я мог бы попробовать рукой или просто ласкать тебя, пока ты…
— Сношаться с галлюцинацией, конечно, лучшая из моих эротических фантазий.
— Я не галлюцинация! — почти прокричал он.
— Ну, еще лучше — покувыркаться с мертвецом. Переспи с трупом бывшего, открой в себе некрофилку.
Она вновь на минуту замолчала.
— Так чего тебе от меня надо?
— Я просто хочу побыть с тобой. Что в этом странного?
Когда они еще встречались, она любила на кухне наблюдать за тем, как он готовил, отпуская свои комментарии (впрочем, всегда доброжелательные), снимая вместе с ним пробы, уплетая самые первые и свежие порции готового блюда.
— Тогда сядь рядом. Только, бога ради, сиди молча. Нет, не здесь, ты загораживаешь мне экран. Я и так всю середину серии пропустила, придется отматывать назад. Уже плохо помню, с какого момента.
Его хватило минут на двадцать.
— Я не могу так, — он вскочил и принялся демонстративно расхаживать перед ней. — Послушай, ну почему… почему… разве нам совсем не о чем с тобой говорить?
— Ты умер, ты прошлое. У нас с тобой ничего нет.
— Неужели нельзя просто поговорить, а? Без планов, без умысла, без любой практической пользы.
— И зачем нужен такой разговор?
— Потому что мы люди.
Она громко фыркнула. Он на минуту застыл, затем вновь подошел к окну и выглянул на улицу. Дождь кончился. Впрочем. не все ли равно, если ты уже не можешь его ощутить?
— Как я умер?
Это было странно. Зачем, подумала она, вновь напоминать самой себе то, что и так знаешь? Не потому ли, что раньше упустила какую-то деталь? Возможно, имеет смысл втянуться в эту странную игру.
— Ты не знаешь? — она на минуту удивилась. Неужели начала воспринимать его как что-то отдельное от себя? Эта мысль его обрадовала.
— Ты же не помнишь момент, когда засыпаешь, верно? Вот и здесь так же. Я не могу помнить, как я умер. А там мне никто не сообщил. Там все иное. Когда я умер?
— В середине февраля. В тот день резко потеплело. Когда я утром от тебя уходила, у тебя сильно болела голова. Андрей, ты никогда не торопился решать свои проблемы с давлением. Видимо, вечером у тебя случился сердечный приступ. Ты умер сидя за столом. Я не смогла дозвониться до тебя вечером, но волноваться тогда не начала. А когда на следующий день ты опять не взял трубку и не ответил на сообщения, я приехала к тебе сама. У меня не было ключей, я не попала внутрь. Мне пришлось искать в социальных сетях твою сестру. Она, знаешь ли, не слишком обрадовалась моим попыткам с ней связаться. В итоге она открыла квартиру без меня, а мне потом уже все рассказали.
— И как прошли похороны? — с усмешкой спосил он.
— Не знаю. Я на них не была.
— Почему?
— Зачем? Тебя уже не было, а я не хотела видеть твоих родственников. Зачем они мне?
— Ты даже не знаешь, где я похоронен?
Нет, она очень хорошо запомнила этот день на кладбище. Потепление оказалось кратковременным. Ветра, к счастью, не было, но был жуткий мороз. она долго бродила среди могил, пытаясь вычислить свежую. С ней никого не было, разговаривать и просить помощи у его родственников она не хотела. нападал толстый слой снега, и она успела зачерпнуть его в свои сапоги. Потерянное время злило, в голову лезли мысли о том, что она может простыть.
— Я потом нашла твою могилу. Но, знаешь, в этом нет никакого смысла.
Он с минуту помолчал, а затем вновь вернулся на стул рядом с ней.
— В общем-то да. Мне там от этого тоже толку мало.
Она вышла на кухню налить себе чая. Ему показалось, она пробыла там чуть дольше, чем это было нужно.
— Ты ведь сейчас в раю?
— Нет. Там есть лучшее место, но я не в нем.
Она застыла, поднеся чай ко рту.
— Как? Почему ты не там? Ты же не мог попасть в ад.
Он молчал.
— Ты не мог. Тебе нечего там делать. Почему ты там оказался?
— Ну. наверное, ты не настолько хорошо меня знала. Или знала, но не считала это важным. Тот ученик, что тогда умер, коллега, с которым мы постоянно конфликтовали… Да много что, на самом деле.
— Я не могла отправить тебя в ад. Ты слишком простой для него. Слишком добрый и простой. Беспомощный слишком для такого места.
— Но я именно там, Нина. И это не ты меня туда поместила.
Она отключила телевизор. Стало слышно, как во дворе переговаривались загулявшие подростки. Она, откинув голову на спинку кресла, долго рассматривала потолок. Ей явно не хотелось смотреть ему в лицо.
— Знаешь, до того как ты умер, я пыталась тебя устроить.
— В смысле? — он подошел к ней и заглянул в лицо. Она закрылась рукой от его взгляда.
— В прямом. Говорила со своими знакомыми, со своими коллегами, с дядей. Он хоть и не самый крупный, но все же начальник. Но только ничего не получилось, понимаешь? Не то образование, не тот возраст, еще что-нибудь. А иногда просто не твое место, не твоя должность. Это просто сразу было видно. Ну, ты бы на ней не прижился, другой характер был нужен, мы даже пробовать не стали.
— Я не понимаю.
— А ты хотел вечно торчать в своей школе? До седых волос возится с этими малолетними идиотами? Ты сколько лет уже там сидишь и без явного продвижения. И никогда там не продвинешься. Я уже столько вариантов рассмотрела, ты даже не можешь себе представить. Но ты… Ты не укладывался ни в один из них.
— Я же пытался перейти в тот частный лицей. Да, сейчас не получилось, но я же еще не глубокий старец.
Уже проговорив. он понял, что начал оправдываться, словно был в чем-либо виноват. К тому же, начал говорить о себе в настоящем времени, так, словно все это уже не прошло и имело смысл. От этого ему стало гадко. Однако, сказанное уже сказано, а, значит, осталось лишь продолжать в той же колее.
— А я не глубокая старуха, понимаешь? Ну, перешел бы ты туда, им что дальше? Ты будешь там такой же учитель. И все. Ничто не изменится.
— Ты вообще понимаешь, что говоришь? За моей спиной ты решала, как мне нужно жить. Это, по твоему, нормально? Почему ты считала, что я соглашусь?
— Я не считала. Послушай. Мне все это надоело. Я до старости ходить к тебе буду, так? Как бы мы могли жить вместе? Я зарабатываю больше тебя, в разы больше. Мне бы пришлось тебя тянуть на себе. А ты бы и дальше сидел в своей школе, пока сам не покрылся плесенью и паутиной. На одном и том же месте. А я бы все тянула. Мне нужна квартира, хорошая квартира. Не твоя, не моя, другая, с нормально качественной мебелью, хотя бы с двумя комнатами. Да, я накопила бы на нее сама. Но почему я должна это делать, если нас двое? И, главное, сколько бы на это потребовалось времени? Жизнь уходит, я не могу вечно ждать. Ты ведь не думал о том, как мы растили бы потом детей, верно? Ты об этом думать не хотел. Мне пришлось самой этим озаботиться.
Он хотел сказать ей, что не просил ее об этом. Хотел сказать, что уже предлагал ей съехаться, но она сама отказалась. Говорил о том, что они могли бы жить вместе не постоянно, но просто по выходным или время от времени, пока оба не привыкнут друг к другу, если ее настолько сильно смущала необходимость долго находится с ним под одной крышей. Хотел спросить, почему она даже не пыталась с ним все это обсуждать. Он понял, что ее бесполезно об этом спрашивать. Для нее это было чем-то очевидным, естественным, словно знание о том, что солнце непременно встает на востоке, а зайдет уже на западе и никак иначе.
Это все было бесполезным, но он все же сказал:
— Я никогда бы не оставил преподавание. Это мое. Это моя работа, мое призвание, мое дело. Я видел своих детей. Многие из них потом не просто пошли в университет по моей специальности, они потом диссертации остались писать.
— То есть твое призвание — плодить филологов, вместо того, чтобы плодиться самому. Люди работают, чтобы зарабатывать. За-ра-ба-ты-вать. И не стыдиться перед окружающими. Не быть нищебродом, не быть быдлом. Для этого люди работают. У тебя есть мозг, есть силы, но ты выбрал работу для неудачников.
— Кто-то должен ее делать.
— Никто не просил делать ее именно тебя. Есть много людей, которые подходят именно для нее. Ты сам присоединился к ним, это был твой выбор.
— Мы не сами загнали себя в угол.
— Повторяю: никто не заставлял тебя идти в угол с остальными. Ты мог сменить профессию, но решил остаться там, где ты есть.
— А кто заставлял бы тебя жить со мной под одной крышей?
— Это нормально, Андрей. А вот работать так же, как ты — это ненормально. Для умного человека. Что здесь еще может быть неясного? Я столько сил потратила на то, чтобы вырваться из нищеты, а тебя все это устраивает. Так не поступают вменяемые люди.
Нормально… Кто определил, что есть нормально, а что нет? Исключительно она сама и единолично? Может, ее мать и подруги? Или просто окружение? Да. подумал он, она всегда была тверда в своих оценках, и это ему и нравилось. Но он видел в ней больше самостоятельности в суждениях. Видимо, переоценил. Вряд ли можно было найти худшего кандидата на роль счастливой домохозяйки… Впрочем, при желании можно. Но сейчас она напоминала ему сварливую старую пенсионерку у подъезда, обсуждающую проходящих мимо нее жильцов.
— Я не был нищим.
— Любой, кто может добиться большего и не делает этого — нищий. Не важно, сколько он получает.
— И тебя, естественно, не смущает, что в твоей шкале измерений есть только один-два параметра?
Конечно, подумала она, именно таким он и был. Оторванным от реальности, живущим не здесь и сейчас, весь в своих идиотских интеллигентских предрассудках. Если она помнит его таким, то именно таким он и должен перед ней появится. Нужно только сделать одно усилие, и все закончится. У этого не может быть других объяснений.
Они некоторое время молчали, смотря друг на друга. Он думал, есть ли у него хоть какая-то возможность объяснить ей, насколько узко она мыслит. Да и как вообще можно объяснить это, если сам ты уже умер и застыл на том месте, с которого уже не сойти, а, значит, кроме слов тебе уже ничто не осталось?
И она, набравшись духу, произнесла:
— Ты ведь догадываешься, что я хочу тебе сказать?
Он продолжал молчать.
— Я не ушла от тебя только потому, что не успела. Когда ты умер, мне стало легче. Не нужно было говорить с тобой, пытаться рассказать тебе все так, чтобы ты все понял, не нужно было бы рвать с тобой связи, уклоняться от твоих попыток вернуться, от твоих слез и уговоров. Ну… ну давай, скажи мне, что я мразь, что я ведьма, что я станцевала на твоей могиле! Давай! Скажи, что ты умер из-за меня! — она почти кричала, лицо застыло, взгляд остановился на одной точке.
— Говоришь глупости. Я просто умер, это не имеет к тебе отношения. Почему ты мне ничего не говорила? Ты мне ничего плохого не сделала. Почему ты ничего со мной не обсуждала?
Она резко выдохнула.
— Повтори еще раз.
— Почему ты со мной ничего не обсуждала?
— Не это. Другое.
— Что?
— Что ты еще сказал?
— Ты не имеешь никакого отношения к тому, что я умер. При чем тут это? Ты же и так должна это понимать.
Она наклонилась к нему и, резко схватив его, обняла, положив голову на плечо. На несколько минут они застыли в этой позе. Потом она подняла голову и вновь посмотрела него.
— Ну все. Ты можешь идти.
Он с удивлением уставился на нее.
— Я больше ни в чем не виновата. Правда, я и раньше так не думала. но раз ты появлялся, значит, в чем-то сомневалась. Теперь ты сам это сказал. Значит, все в порядке. Почему я тебя продолжаю видеть?
— Потому что я здесь.
Она разомкнула объятия и вновь поглубже вдавила себя в кресло.
— Наверное, нужно дать мозгу немного остыть.
Конечно же, подумала она, он не может исчезнуть сразу, это просто потребует чуть больше времени.
— О чем ты говоришь? Ты так и не ответила на мой вопос.
— Это не имеет смысла. Ты не хотел ничего менять, а решение надо было принимать. Я уже сделала все, что можно было сделать. Мне не в чем себя винить. Мне было сложно сказать тебе, что все кончено.Я подумала: может быть, ты мне мерещишься потому, что я ощущала, что хотела твоей смерти? То есть я так не думала, но, может быть, эта мысль была где-то в подкорке у меня, а теперь, видимо, она вылезла оттуда и моя совесть решила меня наказать. Но я же извинилась, а ты сам сказал… Ты простил меня. Вопрос решен. Ты теперь должен исчезнуть.
В этот момент он захохотал. Она вздрогнула и закрыла глаза. Он продолжал дико смеяться, согнувшись пополам, прикрывая свой рот ладонями. Когда он поднял голову, то увидел ее испуганной.
А ведь все верно: смех призрака должен пугать живых. Даже такой, не похожий на эти романтические завывания адских сил из старых фильмов.
— Хорошо, я помолчу.
Она отняла руки от лица. Вид у нее был ужасный. Ему от этого стало еще хуже.
— Я не знаю, когда меня отсюда заберут. Я не ухожу сам, меня сюда выпускают, и они же забирают меня назад.
Она обреченно смотрела на него.
— Неужели тебе совсем не о чем со мной говорить?
Не получив ответа, он вновь сел рядом. Она молчала. Он тоже уставился на экран. Она легко всхлипывала, но потом затихла. Он не сразу заметил, что она уснула. Подумав, не стал ее будить, чтобы она ушла на кровать. Решил, что увидев его, она может получить приступ бессонницы, он просто снял с кровати плед и осторожно накрыл ее. Она немного дернулась и он испугался. К счастью, все обошлось.
Смотря на нее, он думал о том, сколько еще может понадобится времени, чтобы она начала перестала отрицать его существование. Он ведь не требовал от нее ничего, просто разговор, немного времени и внимания.
Спать он не мог, поэтому подобрал выпавший из ее рук пульт, приглушил звук и попытался досмотреть то, что она поставила. Сериал, впрочем, ему скоро наскучил и он его отключил. Затем сел на пол, осторожно оперевшись спиной о подлокотники кресла.
Подумал: жаль, она не храпит во сне. Забавная мысль. Он улыбнулся. Сидеть в тишине для него было мучительно, он начинал думать о том, что будет, когда его вернут. Звуки отвлекали. Наушников под рукой у него не было, музыку послушать было невозможно. Ему пришлось ждать.
Он закрывал глаза и попробовал забыться. Когда не ощущаешь усталости и нет потребности во сне, сделать это становится очень непросто. начал массировать виски, потер мочки ушей — только для того, чтобы занять себя. Прошел на кухню, запер за собой дверь. В холодильнике по-прежнему все было пусто, готовить было не из чего. Грязной посуды тоже нет. Он забрал кружку из комнаты и тщательно ее вымыл. Если бы у нее были грязные тряпки и средство для мытья полов, он бы устроил уборку, но она пользовалась роботом-пылесосом. Он встал к окну и попробовал просчитать, в каком порядке зажигались и гасли окна в соседнем доме. Никакой логики в этом процессе не обнаружилось. Когда угас последний квадрат, он сам щелкнул выключателем, погрузив кухню в темноту. Какое-то время сидел за столом, но потом все же переместился в комнату, где вновь уселся на пол у кресла. Это тянулось долго, очень долго.
Его забрали утром, когда за окном рассвело. Вновь путь сквозь серую пелену в место, где его ждали жуткие страдания, от которых он не мог уклониться.
Она проснулась в середине дня. Это был выходной, ей не нужно было никуда спешить. Встала под душ, медленно привела себя в порядок.
А потом совершила ошибку. Смартфон он оставил на журнальном столике, как и обещал. Записаться к психиатру — пара кликов. Ее видения были слишком живыми.
Когда лечение началось, отпускать его к ней стало просто бесполезно… Конечно, ему не никогда не говорили, что все его визиты изначально задумывались лишь как часть предписанного наказания. Отныне этот прием стал неэффективным. К тому же еще одна из целей визитов уже оказалась поражена. Она еще много лет затратит на то, чтобы придти в себя.
А он… Время в аду текло по-другому. Он даже не смог понять, что его визиты завершились. Каждое мгновение было самостоятельным, отдельной вечностью, разорванной и непрерывной. А вот распорядителям наказаний пришлось немного задуматься над тем, чем заменить его прежние муки. Впрочем, долго выдумывать им не пришлось.
февраль—март, август 2023 г.