«Пар костей не ломит», «в столовой и в бане все равны», «в баню сходил—сорок грехов смыл», и наконец «а пошли вы все в баню». А если серьёзно, то роль бани в жизни русского человека так велика и многообразна, что не стоит влипать в эту тему—статья не резиновая. Как и человеческая память. Мы забываем всё, что нам неудобно помнить, когда нам удобно и хорошо. Как на, пример, в бане. В особенности старинной и красивой. Вроде бани в Фонарном переулке (она же «Баня на фонарях») или Белозерских бань (Мир их праху и кирпичам… спасибо городским богачам). Когда-то их для всех людей в Петербурге построили сотни рук по проекту одного человека, смыслившего в банном деле и гигиене так, что спроектировал ещё не менее десяти бань, и немало Народных домов. Эдаких домов культуры для простого люда, где были читальни, чайные, созданные в надежде отучить народ греться только огненной воды, залы для лекций, выступления хора, и прочее, что б превратить массы в народ. Причём архитектор проектировал, производил расчеты конструкции и материалов, придумывал интересное архитектурное убранство, не беря себе за это ничего.
Завистники шептались, что он-де может себе всё это позволить: заказы на доходные дома сыпались, как из рога изобилия, а сам он породнился с семейством Бенуа, в частном доме коих на Кадетской линии, устроил первый музей Истории Петербурга, сделав данный музей так же общественно доступным, там же проходили собрания общества . И совместно с главой семейства участвовали в издании журнала «Зодчий». Устраивал «слёты» русских архитекторов.
И как же они все всколыхнулись и разворчались (даже завсегдатае этих съездов), когда на Невском проспекте этот человек, по фамилии Сюзор, создал невиданный до селе дом и расписал на нём такой гнутый, сверкающий узор. И не только узор: весь дом был в стиле, того что газеты язвительно именовали тогда «декадансом», а сейчас все уважительно зовут «Модерном». Сей дом было заказан американской фирмой «Зингер», стряпавшей такие швейные машинки, что часть из них и по сейчас работает. Конечно кроме тех, которых превратили в столешницы и арт- объекты.
Так вот эти кумиры белошвеек решили установить посреди гармоничной европейской столицы американский небоскрёб. Им спокойно объяснили, что «в гостях не дома» и у нас надо уважать небосвод, а не скрести его, чем бы то ни было. И не закрывать всем жителям окрестных домов редкое солнце, да и вообще белый свет не затмевать и не шалить с болотистыми невскими почвами. Все эти требования были аккуратно «упакованы» в указ ни строить ничего выше верхнего карниза Зимнего дворца кроме соборов, традиционно строящихся на открытом месте, или, по крайней мере, особняком, где они не мешали свежему ветру и солнечным лучам проходить сквозь окна других домов. Впрочем, их высота тоже не била рекорды —величие достигалось благородством пропорций и красотою декора.
Павел Юльевич Сюзор сумел не только убедить спесивого заказчика в разумности этих требований, но и нашёл компромисс: на крыше здания была установлена небольшая башенка из лёгкой металлической конструкции и стекла с чем-то вроде земного шара. Так, что с угла был силуэт почти типичного дома в стиле эклектика. То есть того, в котором тогда строились практически все дома. Стиль приличного мещанского уюта и благопристойности в абстрактных цветочка и всяких «исторических» финтифлюшках. Исторических? В том смысле и виде как их представляли себе домовладельцы и их жёны, начитавшиеся исторических романов.
Надо сказать, что в начале 20-ого века стиль модерн прокладывал себе дорогу в приличное общество со скоростью автомобиля. Тогдашнего. Т.е. 40 км/час максимум. Так ученика Императорской Академии Художеств могли выгнать с любого курса за рисование в стиле модерн. Этих прекрасных линий, подобных изгибам стеблей водяных линий!
Так, что неудивительно, почему Сюзора гневно спрашивали, чего это он в его-то годы залез в эти флоральный дебри? На что тот спокойно отвечал, что всегда был на стороне гигиены и гармонии форм и материалов, а этот стиль модерн предлагает как раз всё это совместить. Большие окна, чтоб было много воздуха и света, естественную и удобную форму элементов и продуктивную работу с самыми разными материалами. Так, что в таких зданиях можно будет долго и комфортно работать и жить- не тужить. Что подтвердилось со временем—дом фирмы «Зингер», став «Домом Книги», выстоял в огне и холоде Блокады, теряя от взрывов стёкла, но сохранив стены и перекрытия, продолжая дарить жителям осаждённого города радость чтения. Интересно продуманную систему отвода воды с крыши. Её можно и сейчас углядеть через окна ,смотрящие во двор на втором этаже. Словом Сюзор строил на века!
Когда же он сам закончил свой век, то был похоронен на Смоленском Лютеранском кладбище. Таинственном и прекрасном. Когда я готовила экскурсию по этому старинному «городу мёртвых» то, попросила фотографа высокого уровня сделать несколько рекламных фотографий. В том числе и могилы Павла Юльевича Сюзора. По дороге к тому месту, где стоял ничем не примечательный бетонный крест, какие были «в моде» в 70-ых годах, я рассказала о роли его в жизни нашего города, у фотографа вырвалось восхищение: «Золотой человек!» и тут я сама замерла, как памятник. Простой крест Сюзора был кем-то покрашен «золотой» краской. Эта наивная забота о памяти, того, кто много заботился о других и сохранения памяти о старом Петербурге, глубоко тронула меня. Такой цвет был, вероятно, выбран из-за убранства Дома Книги. Наверно эта же бесхитростная рука и подновила буквы, правда, сделав «Юльевича» «Юрьевичем». Но это не помешало оценить трогательный порыв, того. кто не пожалел ни времени, ни краски.
А вот недавно я с удивлением увидела над могилой Павла Юльевича Сюзора ещё один знак внимания —табличку «Лицу ответственному за захоронение убедительная просьба обратиться в администрацию кладбища и т.д.» Обрати, мол, внимание на грустный вид могилы.C неправильным отчеством .
Как отмечалось выше некоторы из построенных Сюзором зданий уже разрушены. Недавно зачем-то снесли здание Пробирной палаты на канале Грибоедова. Этот дом был построен в 18 веке в стиле классицизм. В 19 его реставрировал В. Стуккей, выбрав в качестве главного помощника ещё совсем молодого Сюзора, которому, однако, доверили контроль над всеми работами. Усилиями обоих архитекторов здание было сохранено в своём прежнем строгом виде… До нашего времени, когда его постигла грустная судьба.
Я верю, что ставить крест на нашей общественной памяти рано, что найдутся те, кто спасёт память о захоронении того, кто позаботился о здоровье и просвещении горожан и чьим наследием мы до сих пор пользуемся. То, что осталось из наследия Сюзора украсит жизнь ещё многим поколениям и их будет проще сберечь если будет сохранена память об одном человеке, соединившим своей творческой жизнью несколько стилей: сохранённый классицизм, развитую эклектику и модерн, который он вывел в люди.
Надеюсь, что после этой статьи многие вспомнят Павла Юльевича Сюзора, когда в следующий раз пойдут в «Дом книги». Или баню. Или пошлют туда кого-нибудь…