Разговоры с чертом, или Избранные места из моей истории болезни.
Часть VI.
Числа не помню, месяца вовсе не было. Летоисчисление кончилось, ибо и весь исторический процесс исчерпал возможности дальнейшего развития своего внутреннего потенциала. Ведь если верить новейшим космогоническим теориям, то вся нынешняя наша вселенная произошла как результат взрыва некой исходной точки первичной материи, в сей точке глобального ничто сосредоточенной.
Возобновляю свои раздумья для потомства, понеже и в этом тоже есть долг всякого великого человека. Дабы пример его послужил уроком для грядущих поколений. Ибо даже неудачи и поражения гения несут в себе зерна будущего бессмертного его величия. Перед мысленным взором моим встают посреди главных площадей величественные монументы того, которого имя будет запечатлено на скрижалях истории золотыми буквами.
Записи возобновляю после весьма длительного перерыва, вызванного подлым ударом изменников и завистников моих, нанесенного в самое сердце мое гнусным предателем Порфирием в тот самый момент, когда я уже практически завершил процесс построения схемы устроения будущей великой империи под моим водительством.
Кругом ложь и измена, как с горечью подметил один из моих предшественников, последний император всероссийский. Увы, такова судьба и всякого правителя в период кризиса власти, когда шакалы у подножия трона чувствуют возможность не просто урвать лишний кусок терзаемого имперского тела, но и прибрать к своим грязным лапам саму власть, дорваться до самих основ национального благосостояния.
Говорят, что император Александр II принимал доклады своих министров, сидя в сортире по причине слабости желудочно-кишечного своего тракта. Несколько дней тому... или месяцев, или лет?.. путается память моя.. оказался и я в похожем интересном положении. Я сидел, собственно, на толчке и как всегда предавался размышлениям о дальнейшем благоустроении вверенной мне империи. И вот прямо посреди этого столь ответственного мыслительного процесса начинает вдруг материализовываться из окружающего пространства мерзавец Порфишка. И без всякого положенного мне по статусу приветственного церемониала заявляет, подлец эдакий, престранную претензию, причем в самой фамильярной и едва ли не панибратской форме:
- Как я понимаю, милейший, вы окончательно потеряли всякое ощущение времени. Между тем, сегодня исполнилось ровно полгода со дня нашего первого с вами свидания, когда я имел поручение сообщить вам о некоем споре в нашем ведомстве и принятом по итогам дискуссии решении. И я вынужден с чувство глубокого внутреннего неудовлетворения констатировать, что вы, милостивый государь, даже пальцем своим пошевелить не изволили для реализации заложенных в вашу телесную оболочку столь необыкновенных, но, увы-с, как выяснилось, абсолютно так и оставшихся невостребованными возможностей. И по результатам обсуждения членами высшей аттестационной комиссии общим решением проводившийся эксперимент признан неудачным и прекращенным. Таким образом, и в целом программу нашего с вами сотрудничества на этом можно считать завершенной. К сожалению, как уже поминалось выше, общее мнение таково, что налицо полный провал эксперимента без каких-либо положительных результатов.
Признаться, я даже несколько опешил от столь беспардонной наглости. В связи с чем не сразу нашелся с достойным ответом, подбирая такие слова, которые бы буквально уничтожили этого поистаскавшегося конторского письмоводителя.
- Пшел прочь, смерд! Как смеешь столь непотребно с государем разговаривать? - Я наконец-то отыскал в памяти подходящую, как показалось, реплику из какой-то забытой пьесы.
Порфирий был явно ошарашен, однако быстро взял себя в руки, надо отдать ему должное. Прохвост даже рассмеялся, хотя и несколько вымученно:
- Однако, любезный, я вижу, вы даже несколько чересчур заигрались. Считаю уместным предостеречь, что и вообще ваше состояние в последнее время вызывает весьма серьезные и вполне небезосновательные опасения по поводу вашего здоровья. Заметьте, что при этом я еще выражаюсь в крайне деликатной и щадящей форме.
И продолжал с видом университетского профессора, со своей высокой кафедры открывающего urbi et orbi (граду и миру) некие всеспасительные истины:
- Вы, русские, и впрямь ленивы и нелюбопытны, как тонко подметил еще ваш главный национальный поэт. Кстати, отнюдь не случайно, что в вашей истории, в вашей, как вы любите вставлять по любому поводу и без оного, великой, величайшей культуре записано столько имен либо прямо иностранцев, либо их более или менее отдаленных потомков. Включая, к слову, и того же Александра Сергеевича вашего Пушкина. Всё бы вам лежать на диване и бесплодным мечтам предаваться о том, как Царство Божие на земле устроить. Аккурат на эту тему намедни у нас с Федором опять же Михайловичем вашим же Достоевским целый, как бы сказать, диспут случился. Он-то на то упирал, что перечисленные персонажи с иностранным родословием настолько истинной верой православной прониклись, настолько духом русским пропитались, что любому чистокровному немчину фору дадут. А я, в свою очередь, ему доказать пытался, что Россия аккурат на то миру и явлена, дабы служить примером того, как лень и равнодушие глушат самые безграничные возможности, по небрежности конкурирующей инстанции при сотворении народу вашему предоставленные. И ваш, милостивый государь, личный пример лишним тому подтверждением служит. Вы, простите, за отчетный период хотя бы попытались что-нибудь практическое сделать?
- И что же ты, хамская твоя морда, имеешь в виду под словом "практическое"?
На этих моих словах этот хам Порфирий вдруг рассыпался каким-то мелким, дробненьким, до тошноты противным смешком.
- Хе, хе, хе... Не поверите, но намедни, когда мы с Федором Михайловичем на эту тему дискутировали, Бердяев Николай Александрович аккурат вот так вопрос и заострил: мол, народ наш, он с одной, лицевой стороны богоносец, а с другой, с изнанки то есть, с подкладки - хам по натуре. И Дмитрий, если в ваших гениях не путаюсь, Сергеевич Мережковский весьма активно его поддержал. Вот вы, любезный, сейчас хамством своим и показали эту самую изнанку-с, подкладку-то свою. Камо, так сказать, грядеши? А грянул аккурат хам, тот самый, пришествие коего и напророчили лучшие, не тем будь помянуты, умы России. Стыдно, сударь, а еще кандидат филологических наук, в двадцать восемь защитились под аплодисменты ученого совета.
В дурацких речах его подспудно ощущалась какая-то даже личная обида. Будто мы, русские, подвели его, вроде как пушкинский Германн поставил все на пиковую даму, а она возьми да и подведи его. Он как-то совсем уж по-детски шмыгнул носом и продолжил:
- Кстати, спор-то наш вчера именно с вас и начался. Напомнил я Федору Михайловичу слова из его же знаменитого "Преступления и наказания". То место, где Свидригайлов Дунечке философию свою излагает: "Русские люди вообще широкие люди, Авдотья Романовна, широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особенной гениальности". Да туда же еще и Митю Карамазова присовокупил: Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом Содомским. Еще страшнее кто уже с идеалом Содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его, и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил".
Тут уж я не выдержал и решил постоять за национальную гордость великороссов, тем более что и впрямь ведь диссертация моя называлась, если не вру,, "Религиозные искания Ф. М. Достоевского в общем контексте общественной дискуссии пореформенной России":
- Да русский человек, холопская твоя морда, как ни один другой, на самоотречение способен во имя высшего некоего идеала...
- ..о коем сам, кстати, и понятия не имеет. Именно поэтому он с таким идиотским восторгом идет освобождать каких-то болгарских братушек, которые потом будут предавать вас при каждой подворачивающейся возможности, причем многократно и за самую смешную, заметьте, цену. Ставя тем самым русских, хе-хе, братьев на одну доску с пресловутой паршивой овцой, за которую хоть полушку получить, и ладушки...
Но уже и я решил просто так на фуфу не сдаваться:
_ ...а если уж поминать всуе Федора Михайловича вообще, и "Братьев Карамазовых" в частности, то вот тебе, мерзкая твоя рожа, слова Алеши: «Покажите вы русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленную"... А, каково?
Но негодяй опять залился поганеньким своим мелким смешком:
- ...Ага, хе-хе-хе.. А что же вы, любезный, цитатку-то сию не до конца приводите? Там ведь аккурат в последних-то словах вся суть ваша и заключена-с! Напомнить? Да вот, извольте-с, если в полном-то виде: «Покажите вы русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленную. Никаких знаний и беззаветное самомнение». Вот именно-с, беззаветное самомнение-с, Неимоверное усердие приложить ради того, чтобы несчастную аглицкую блоху сломать, вот на что русский человек всегда готов-с с дорогой душой. А вот нормальный автомобиль сделать, да хоть бы и трусы пошить, это уже шиш да кумыш, как говорится. Кровью харкать будете, народ впроголодь держать, чтоб ракет понастрогать да авианосец какой-нибудь паршивенький вымучить, а потом разом ракеты под нож, а авианосец свой ненаглядный на металлолом за три копейки.,.
Тут он вдруг, словно вспомнив что-то, резко себя оборвал, хотя видно было, что разговор ему, подлецу, в удовольствие. Видать, он, скотина, даже и в преисподней своей эдаким вот манером корифеев наших рассуждениями подобными до белого каления доводит.
- Ну да ладно, хе=хе. заболтался я тут с вами, однако, а мне ведь сегодня еще в три места поручено, причем заметьте, в разных концах вашей все еще необъятной страны. Ох, вот уж и впрямь. сузить бы... И что ведь особенно обидно, - понизил он вдруг голос до интимного шепотка, опасливо поглядывая все в тот же левый угол комнаты, куда обычно почтительно кланялся при каждом упоминании имени своего начальника. - Что особенно обидно для персонала нашего отдела, - повторил он каким-то чуть ли не заискивающим тоном, словно требуя от меня сочувствия. - так это то, что командировочные нам начисляют тем же порядком, что и за какую-нибудь паршивую, прошу пардону, Эстонию либо и вовсе Сан-Марино.
Вообще, такое впечатление было, что этот вопрос и впрямь задел его за живое: на иссиня бледных щеках даже некое подобие румянца появилось. До меня вдруг дошло, что ему попросту скучно в этом их "учреждении", да, видно, и не ему одному, вот и развлекается всевозможное дьяволово отродье эдакими кунштюками.
- Нет, прав был ваш поэт, когда сказал:
...Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано...
И ведь скажите, как точно Николай Алексеевич ухватил самую суть характера русского интеллигента! Мечтатели-с, все бы вам на печи лежать да в потолок поплевывать... Да размышлять попутно, что делать станете, ежели вдруг с потолка мильён упадет... Не хочу учиться, хочу пряники жрать!..
Он снова замолчал, будто убеждая себя, что хвати, все уже кончено, а значит и смысла в дальнейших словопрениях никакого не имеется. Но, видно, слишком уж много накопилось на душе (если конечно, у дьявола и ублюдков его акая-никакая душа имеется), и он опять не выдержал:
- Петр ваш Великий за посещение кунсткамеры господам благородного звания приказал наливать бокал венгерского, а людям из подлого сословия стакан хлебного вина, то бишь водки. Ибо только так вас можно было к европейской культуре приобщать. А за университет можно было получить даже и наследственное дворянство. В самом деле, не за знаниями же ломанулись в университеты все эти ваш кухаркины дети, все эти ваши полуграмотные властители дум, эти белинские, добролюбовы, писаревы, прочая разночинная рвань... Спохватился было царь-батюшка, да уж поздно было, революсьон, слава Светоносному... - он круто повернулся лицом в левый угол, поклонился в пояс и проорал во всю глотку: "Великому Люциферу слава! Слава! Слава!", - так вот, я и говорю, революция-с! Либертэ, эгалите, хе-ххе-хе, фратернитэ... все как у людей...
Он снова с видимым усилием оборвал себя и жестом бывалого фокусника извлек из внутреннего кармана своего потасканного пиджачка антикварной наружности огромные часы-лукавицу.
- Ну-с, засим позвольте откланяться, тем более что, как я понимаю, аккурат сейчас к вашему подъезду подъезжают те люди, которые будут заниматься вами дальше...
И эта скотина, даже не кивнув на прощание, растворился в окружающей среде подобно куску сахара в стакане с чаем...
***
Однако зачем эти люди в белых халатах? Не сметь! Убийцы! Убийцы в белых халатах! Мерзавцы, вы оскорбляете величие власти! Перед вами царственная особа! Я... я Гамлет, несчастный принц, лишенный наследства... Враги, кругом враги, они повсюду!.. Вот и сейчас я вижу, как их наглые рожи скалятся из каждого угла... Сегодня их день? Они снова торжествуют, снова празднуют победу... Англичанка гадит!.. Какой великий человек погибает!.. Несчастная моя страна, ты не хочешь защитить своего Моисея, который один способен вывести тебя из пустыни безверия и тьмы невежества!.. Руки прочь!.. Руки прочь!.. Мама!
***
E finita la comedia. Занавес. Но где аплодисменты? Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Слышатся здравицы в честь императора. Все встают... Я сказал, встают! Встать, сукины дети! Я иду!