Глава 141
Мы едва добрались до Парижа и успели лишь немного отдохнуть, когда наступило время собираться на встречу с д’Артаньяном и Портосом.
— Оставим в этой гостинице шпаги и пистолеты и пойдём на встречу, — сказал Атос.
— Позвольте, дорогой друг, предложить не разоружаться, — возразил я. — Начать с того, что мы – мятежники, и любой встреченный нами человек может оказаться врагом, в особенности, солдат или офицер.
— Надеюсь, вы не распространяете это утверждение на наших друзей? — спросил Атос.
— Почему, собственно? — возразил я. — Они на службе Мазарини, мы – враги Мазарини, они вполне могут получить распоряжение арестовать нас.
— В таком случае мне жаль их, — сказал Атос. — Не хотел бы я оказаться на их месте.
— Это – единственное, что вас огорчает? — осведомился я.
— Разумеется! — ответил Атос. — Ведь они будут вынуждены неповиноваться своему господину! Не хотел бы я оказаться на их месте!
— Но они могут предпочесть повиновение, разве не так? — спросил я.
— В таком случае мне ещё в большей степени их жаль, — сказал Атос ещё более грустным тоном.
— Но, согласитесь, в этом случае оружие нам вполне пригодится, — сказал я.
— Для чего, Арамис? — удивился Атос. — Если я не хотел поднять шпагу против друзей для того, чтобы защитить герцога де Бофора, неужели вы думаете, что я подниму её для защиты собственной жизни? Жизнь в сравнении с честью – ничто, стоит ли ради такой безделицы предавать дружбу?
— Если для вас долг ценней жизни, то я вынужден напомнить, что мы обещали Бофору и ещё кое-кому принять участие в деле, в котором мы все связаны если и не клятвой, то общими убеждениями и общими знаниями о планах действий! — воскликнул я. — Наши соратники рассчитывают на нас, и мы не можем позволить себе просто так выйти из этого дела. Даже наша смерть не является достаточно уважительной причиной, если мы сознательно отказались защищать свою жизнь. Ведь это равносильно бегству, а бегство равносильно трусости.
— Ваша логика столь изворотлива, что мне подумалось, не обучались ли вы ей у иезуитов? — с улыбкой сказал Атос. — Не обижайтесь, друг мой! Если вы считаете, что наша жизнь нам не принадлежит, и что по этой причине мы обязаны быть при оружии, я готов подчиниться вашим доводам, но предупреждаю, что делаю это под давлением, и моё сердце разрывается при мысли о том, что это оружие может быть истолковано нашими друзьями как средство защиты от них. Надеюсь, они не подумают при этом, что мы способны обратить его против своих друзей?
— А я надеюсь, что они не вынудят нас к этому, но не могу быть в этом полностью уверен, — ответил я.
— Если это случится, то я предпочту погибнуть от удара шпаги, нежели хотя бы ранить любого из них, — сказал Атос.
— Во всяком случае, шпагу можно использовать для того, чтобы парировать удары, не нанося своих, — сказал я.
— Хорошо, я согласился, — ответил Атос. — Но вы не заставите меня взять пистолеты. Выступаем через час.
Затем он вышел из комнаты и, насколько я мог заметить, разыскал Базена, после чего дал ему какое-то поручение и вручил ему пистоль, или около того.
Я с сожалением принял условия Атоса, но сам запасся пистолетами. Я взял их не для того, чтобы с их помощью защищаться от д’Артаньяна и Портоса, а на случай, если они приведут с собой дополнительную стражу, чтобы нас арестовать. Это своё подозрение я не решился высказать Атосу, и поступил правильно. Нынче мне стыдно, что я мог так думать о наших друзьях.
Однако за минуту до выхода мне стало стыдно, и я передал пистолеты Базену, велев ему дать нам их только в том случае, если кроме д’Артаньяна, Портоса и Планше на встречу явятся также и другие люди. Базен воспринял это указание спокойно, без лишних эмоций и вопросов.
Перед выходом Атос вновь заглянул к Базену.
— Ступайте, Арамис, я вас догоню, — сказал он.
Я прождал его не более минуты, после чего Атос вышел из гостиницы, и, как мне показалось, лицо его светилось радостью.
На Королевской площади мы увидели наших друзей на конях. У д’Артаньяна и Портоса из-под плащей торчали шпаги, а Планше, как и Базен, имел за поясом два пистолета.
Беседовать на площади было не удобно, и я предложил зайти в летний сад при особняке Роган, где меня знали, поскольку я был другом герцогини де Шеврёз, в девичестве де Роган.
Сторож Леон меня хорошо знал, так что обращаться к хозяевам особняка не было надобности, которые, ко всему прочему, отсутствовали. Леон потребовал с меня обещания, что мы встречаемся не для дуэли. Я дал ему это обещание, хотя и не был уверен, что встреча не перейдёт в стычку, а кроме того Леон получил от меня пистоль. В его глазах я прочитал сомнение, но он не осмелился сказать, что не верит мне.
Когда мы четверо вошли в сад, я запер решётку, оставив за ней Гримо и Планше с их пистолетами. Отходя от решётки вглубь сада, я обратил внимание на то, что Гримо и Планше держатся друг от друга поодаль, проявляя осторожность, но, скрывшись за кустом, я подсмотрел сквозь листву за ними и увидел, что они спокойно подошли друг к другу, обменялись рукопожатиями и завели неторопливую беседу.
«Наши слуги больше доверяют друг другу, чем мы, — подумал я. — Это оттого, что им нечего делить. Так неужели же мы не возьмём с них примера?»
Вздохнув, я не спеша направился к месту, где меня уже ожидали Атос, Портос и д’Артаньян.
Мы расселись на скамейках друг напротив друга.
— Господа, — заговорил Атос, — мы встретились для того, чтобы разъяснить все недоразумения, которые могут препятствовать нашей дружбе, дабы не позволить им её разрушить. Если кто-то желает высказаться, сейчас самое время. Я рад, что никто из нас не уклонился от встречи, что доказывает, что наша дружба всё ещё жива.
— Вы хотите честного и откровенного разговора, граф? — ответил д’Артаньян, — Или ждёте от нас ответных комплиментов в том же духе?
— Я ничего так не желаю, как честного и откровенного разговора, — ответил Атос. — Вижу, что вы хотите в чём-то упрекнуть нас, меня и Арамиса. В чём же мы перед вами провинились, д’Артаньян?
— Для начала я хотел бы получить ответ от вас, граф, — сказал д’Артаньян. — Я приехал к вам в ваш замок Бражелон и сделал вам вполне конкретное и ясное предложение. Вместо того, чтобы ответить мне, как другу, что вы уже связали себя другими обязательствами, которые несовместимы с моим предложением, и которые даже полностью противоположны им, вы наговорили мне кучу других причин для того, чтобы воздержаться от моего предложения. Я уехал от вас в уверенности в вашей нейтралитете, после чего встречаю вас как врага! Если бы вы сообщили мне о ваших обязательствах, быть может, этого не произошло бы!
— Д’Артаньян, — задумчиво произнёс Атос. — Во время нашей с вами встречи я не мог и вообразить, что моя откровенность или её отсутствие может оказать столь существенное влияние на наши судьбы. Вы представляете это совсем в новом свете. Я готов признать, что с этой позиции моё поведение не вполне безупречно с позиции дружбы. Но согласитесь, тем не менее, что если я уже дал обязательства другой партии, то в числе этих обязательств имеется и обязательство неразглашения планов соратников.
— Всё так, — ответил д’Артаньян. — Такие аргументы вполне в духе Арамиса, но от вас, граф де Ла Фер, я не ожидал ничего подобного. Вы, который даже врага норовите осведомить о тех ударах, которые собираетесь ему нанести, поступили со мной как с человеком, не заслуживающим и капли вашего доверия.
— Я должен с прискорбием признать вашу правоту хотя бы частично, — согласился Атос.
Его мягкий тон поставил д’Артаньяна в тупик, его пыл моментально остыл, минимум, вдвое.
— Простите и вы меня, Атос, — ответил д’Артаньян в некоторой растерянности, и это «Атос» прозвучало гораздо сердечней, чем прежнее «граф де Ла Фер». — Но вы сами просили высказать претензии предельно откровенно. Я обещаю вам выслушать ваши откровенные претензии и ответить на них так же спокойно, как это делаете вы.
— Полагаю, что ваши претензии ко мне состоят приблизительно в том же самом? — спросил я. — В таком случае мой ответ будет в точности такой же.
— Да что уж там! — отмахнулся д’Артаньян. — Честно говоря, от вас, Арамис, я другого и не ожидал, и, признаюсь, не очень-то вам удалось меня обмануть.
— Что ж, я рад, что вы меня, кажется, простили, — сказал я. — Но я не чувствую за собой никакой вины, и поэтому не нуждаюсь в вашем прощении. Вы предложили мне служить Мазарини, я ответил, что никогда не буду служить ему, но вполне готов присоединиться тем, кто против него. Мы даже весело посмеялись над перспективой того, что Мазарини поручит вам арестовать меня. У вас была своя тайна, у нас — своя. Мы не поделились ими, это лишь доказывает, что мы умеем хранить тайны.
— Я ни в чем не упрекаю вас, — сказал д’Артаньян, — поскольку ваши действия вполне достойны питомца иезуитов.
И хотя д’Артаньян вполне был прав, тон, которым он это произнёс, раззадорил и его, и меня. Он положил руку на эфес шпаги, возможно, всего лишь машинально. Но это не ускользнуло от моего внимания, я повторил этот жест по возможности медленно, но определённо. Кажется, моя левая бровь слегка приподнялась. Через мгновение мы оба вскочили на ноги. Секундой позже вскочил также и Портос.
Атос, хладнокровный, как скала, продолжал сидеть.
— Вы, кажется, все уже собрались расходиться, каждый по своим делам? — сказал он нарочито медленно и почти даже вальяжно. — Но мы не закончили разговор. Сядьте, господа, прошу вас.
— Я сяду не раньше, чем получу ответ, который меня удовлетворит! — воскликнул д’Артаньян.
— А разве вы задавали вопрос? — спросил Атос ещё более мягким и спокойным голосом.
Д’Артаньян хотел ответить что-то резкое, но постепенно успокоился.
— Друзья мои, все мы пришли сюда, еще не остыв после вчерашнего приключения, — сказал он. — Мы с вами, д’Артаньян, уже принесли друг другу взаимные извинения, и если они вас не успокоили, следовательно, вы считаете мои слова не искренними. В таком случае, я вновь приношу свои извинения, и не ищу себе никаких оправданий.
— Я думаю, граф, что когда мне выпал шанс проявить себя в достойном деле, то в первую очередь я вспомнил, что у меня есть три друга, которым это дело может также показаться интересным, — ответил д’Артаньян. — И поэтому первое, что я сделал, это разыскал каждого из них и сделал каждому недвусмысленное предложение, на которое любой из вас мог согласиться, или отказаться. И я никак не ожидал, что ещё раньше двоим из вас пришло в голову войти в подобное же мероприятие на противоположной стороне, и ни один из вас не подумал о том, что мы могли бы сражаться вместе на той стороне, которую вы избрали раньше меня. Я бы так не поступил в отношении вас, только и всего.
— Мы знали, что вы находитесь на службе Мазарини, и не могли надеяться, что вы присоединитесь к нам, — сказал я.
— Вы знали, господин аббат, что я нахожусь на службе Короля, — резко ответил д’Артаньян. — И вы отлично знали, что Король и кардинал – это далеко не одно и то же! Во всяком случае, двадцать лет тому назад, когда мы совершали великие подвиги, мы все смотрели на этот вопрос одинаково!
— Вы, вероятно, не вполне меня поняли, — возразил я со смущением, понимая его правоту.
— Трудно понять человека, который сам ещё не решил, кто же он, аббат, или мушкетёр! — воскликнул д’Артаньян. — И уж совсем я не могу понять мушкетеров, изображающих из себя аббатов, и аббатов, прикидывающихся мушкетерами. Вот, — прибавил он, указывая на Портоса, — человек, который разделяет мое мнение.
Портос, видимо, не знал, что на это ответить, поэтому он попросту поправил шляпу и гордо выпрямился.
— Ах, вот даже как? — воскликнул я.
Эта фраза меня изрядно обидела, поскольку д’Артаньян кольнул меня в самое больное место. Именно за эту двойственность я презирал коадъютора парижского Поля де Гонди, забывая порой, что сам я недалеко от него ушёл.
Не осознавая своих действий, я на три дюйма вынул шпагу из ножен. Д’Артаньян отскочил назад и крепко взял шпагу в руку, но не извлёк её ни на дюйм.
Тогда Атос спокойно произнёс:
— Арамис, вы намереваетесь извлечь шпагу из ножен, разумеется, лишь для того, чтобы сломать её? — спросил он.
Я застыл и посмотрел на него в недоумении.
— Дворянину не пристало задвигать обратно в ножны шпагу, которая уже извлечена хоть на дюйм без того, чтобы воспользоваться ей, — спокойно сказал Атос. — Вы не собирались обратить её на кого-то из своих друзей, я надеюсь, а кроме нас троих я здесь никого не вижу. Следовательно, вы решили её сломать в знак отчаяния. Я разделяю это ваш порыв. Сломайте вашу шпагу.
Я заколебался, не желая подчиняться этому вздорному предложению, но также не желая уже обращать её и против д’Артаньяна или Портоса.
— Что ж, ваша идея мне по сердцу, дорогой Арамис, — продолжал Атос тем же ровным и спокойным голосом. — Пожалуй, я тоже сломаю свою шпагу.
После этих слов он переломил свою шпагу о колено, не извлекая её из ножен, после чего презрительно отбросил обломки в сторону.
— Без этой обузы разговаривать с друзьями гораздо легче, — сказал он. — Благодарю вас за идею, Арамис. Что ж, сломайте и вы свою шпагу.
Видя, что я всё ещё стою в нерешительности, он твёрдо произнёс: «Так надо, я так хочу. Сломайте вашу шпагу, друг мой».
Я подчинился, после чего скрестил на груди руки и гордо поднял голову.
Д’Артаньян принял точно такую же позу, не прикасаясь к шпаге. Глядя на него, то же самое сделал и Портос.
— Никогда, — сказал Атос торжественно, — клянусь перед богом, никогда я не скрещу свою шпагу ни с одним из вас. Что значит для нас Мазарини, для нас, не подчинившихся даже такому человеку, как Ришельё! Хотите ему служить? Дело ваше! Мы не будем вам помогать, но не станем врагами вам, друзья мои! Д’Артаньян, Портос, простите, что наши пути пересеклись, но будьте уверены в том, что наши шпаги не скрестятся.
Он взглянул на меня столь красноречиво, что я почти дословно повторил его слова.
— Тогда и я скажу! — вскричал д’Артаньян. — Атос, вы сказали ровно то, что собирался сказать и я, и я не понимаю, почему я не начал нашу встречу с подобных же слов. Я тоже хочу произнести клятву. Я клянусь, что я отдам последнюю каплю моей крови, последний живой лоскут моей плоти, чтобы сохранить уважение такого человека, как вы, Атос, и дружбу такого человека, как вы, Арамис, и как вы, Портос.
— А я, — сказал Портос, — я не клянусь ни в чем, но я никого не любил так, как люблю вас, чертяк, дьявол меня раздери! Если бы мне пришлось сражаться против кого-то из вас, я скорее дал бы себя проткнуть насквозь, потому что не мыслю жизни без вас!
В сердцах мы все обнялись.
— Между прочим, вы с Арамисом ничего и не отняли у нас с Портосом, — весело сказал д’Артаньян после некоторого размышления.
— Как же так? — удивился я. — Ведь мы же не позволили вам выполнить поручение Мазарини! Следовательно, мы лишили вас возможности получить искомую награду.
— Но сама эта возможность возникла лишь благодаря вашим действиям, — ответил д’Артаньян. — Так что вы отняли у нас всего лишь ту возможность, которую сами же и создали. Мы квиты, в конце концов.
После этих слов мы все дружно рассмеялись, и это смех после патетики расставил всё по местам, мы снова были прежними друзьями, Атосом, Портосом, Арамисом и д’Артаньяном, теми самыми, которые защищали честь Королевы и строили козни Кардиналу Ришельё.
— Д’Артаньян, неужели Портос сломал и выбросил свою фамильную шпагу? — прошептал Портос на ухо гасконцу, но шёпот его был такой, что его услышали и мы с Атосом.
— Это была всего лишь одна из её копий для повседневного использования, — ответил Атос с улыбкой.
— Чтобы Атос пользовался подделками? — удивился д’Артаньян. — Я этому не верю! Атос, признайтесь! Вы знали, что вы не обнажите шпагу против нас, и поэтому взяли на эту встречу учебную рапиру! Я прав?
Атос мягко улыбнулся, а Портос расхохотался от всей души.
«Так вот для чего он посылал куда-то Базена! — с опозданием понял я. — Он посылал его за учебной рапирой! Атос и мысли не допускал, что предстоит драга с Портосом и д’Артаньяном!»
После этого д’Артаньян вынул из ножен свою шпагу и показал, что вместо целой шпаги в ножнах у него был тупой обломок, не длиннее трети обычной шпаги.
— Портос, покажите ему, — сказал д’Артаньян.
Портос показал свою шпагу, которая оказалась учебной рапирой, к тому же вдвое короче его обычной шпаги, сильно затуплённая на конце.
— Вы сговорились? — воскликнул я. — Если бы дело дошло до шпаг, оно превратилось бы в шутовство?
— Уж лучше шутовство, чем смертельная дуэль с другом, — весело проворчал Портос.
— Вы не доверяли нам, Арамис, — ответил д’Артаньян. — А я в большей степени не доверял себе, чем вам или Атосу. Вы же знаете гасконскую горячность. А Портос поступил так же точно по собственной инициативе, и я лишь случайно узнал об этом.
Мне было досадно, что из всех четверых один не доверял друзьям, и в итоге лишился великолепного клинка. Что ж, в этом был виноват я сам, поскольку лишь я один опасался за свою жизнь, тогда как мои друзья боялись обратить оружие на кого-то из друзей. Так что поделом мне. Впрочем, гарду и ножны я сохранил, а клинок вскоре заказал новый, ещё лучше.
(Продолжение следует)