С началом холодов в мой трактир стал захаживать приятного вида старик, на вид ему было лет семьдесят. Он садился в дальнем углу, заказывал себе стакан чая или бутылку минеральной воды, тосты с сыром и поленту. Этого ему хватало на целый вечер, часто он засиживался до закрытия. Обычно он приносил с собой какую-нибудь книжку или журнал, и читал их, изредка прерываясь на еду. Но никогда не оставался последним: если видел, что другие посетители уходят, то вставал, благодарил за еду и уходил. Первое время он расплачивался каждый раз, я предложил ему кредит и он немедленно согласился. Держался он с достоинством, по отдельным репликам, которыми он обменивался со мной или с дочкой, которая по вечерам помогала мне обслуживать посетителей, было понятно, что человек он интеллигентный и образованный. Одет он был в добротный, но поношенный костюм, плечи часто бывали обильно припорошены перхотью. В моих глазах он был человеком, у которого старость забрала всё – силы, здоровье, родных, друзей и деньги. И теперь, на склоне лет, он вынужден снимать убогое жилище, в котором по вечерам холодно и одиноко.
Моё представление о такой его жизни укрепилось после того, как я однажды, в непривычно тёплый для осени день, увидел его в сквере неподалёку. Он сидел на скамеечке под ярким фонарём и читал книжку. Мне представилось, что он живёт в старом деревянном доме с множеством щелей во всех стенах, на заделку которых у него нет ни сил, ни денег.
Судьба бывает несправедлива к людям. Я знал людей, которые на протяжении многих лет вели праздный образ жизни, нигде не работали, но всегда жили если не в роскоши, то в достатке. И я знал людей, которые работали не покладая рук, но в конце оказывались в таких жизненных условиях, которые никак не назовёшь достойными.
Об этой несправедливости я слышал с детства, в первую очередь от бабушки, которая более всего боялась, что я выберу неправильный жизненный путь. Она внушала мне, что радость приносят только заработанные деньги, прочие доходы лишь развращают. И приводила множество примеров.
Судя по тому, что я всю свою взрослую жизнь тружусь почти без отдыха, бабушкины рассказы подействовали. А вот её попытки привить мне религиозность потерпели крах. Я спорил с ней, объясняя, что бог не допустил бы такой несправедливости, существуй он на самом деле. Бабушка ахала, грозилась даже наказать за «вольнодумство». В какой-то момент я просто перестал с неё спорить на подобные темы, сообразив, что её не переубедишь.
В декабре отмечался день города, по этому поводу у нас было особо много посетителей. Старик пришёл, отыскал себе местечко в дальнем углу, и сидел там, наслаждаясь атмосферой праздника, музыкой, всеобщим весельем и вином. Я велел дочке отнести старику половинку английского пудинга и сказать ему, что это за счёт заведения. Он был тронут, горячо благодарил девочку и даже поахал мне рукой издалека.
В половине девятого в трактир ввалилась большая и шумная компания гуляк, зашедших погреться и выпить пунша. Один из них, мужчина средних лет, в кожаной куртке, оглядел присутствующих, и я заметил, что его взгляд остановился на ком-то из сидевших в зале. Некоторое время он пристально рассматривал кого-то, словно проверяя – не ошибся ли, а затем направился прямо к тому столику, за которым сидел старик.
- Профессор, - расслышал я сквозь шум и гам трактира. – Вы узнаёте меня? Когда-то, лет двадцать назад, вы руководили моим дипломным проектом. Не ожидал встретить…
Я отвлёкся и далее не слышал слов посетителя в кожаной куртке. Но тот устроился на свободном стуле рядом со стариком и некоторое время они оживлённо беседовали.
Мне даже показалось, что в тот день настроение старика было более благодушным, чем обычно.
Открытие, сделанное мною в тот вечер, поразило. Старик был профессором. В нашем городе есть университет, наверное, он там и работал. Что же заставило его искать по вечерам тёплый угол, где он мог бы обогреться, перекусить и просто быть среди людей?
Обычно я не докучаю посетителей расспросами. Захотят – расскажут сами. Терпение в большинстве случаев бывает вознаграждено, о постоянных посетителях я знаю достаточно – какие у них семьи, где работают, за какие спортивные клубы болеют. Но старик на контакт не шёл. Вежливо отвечал на мои вопросы, не выказывая намерения продолжать беседу.
Последние дни перед Рождеством выдались снежными, по вечерам посетителей было мало. Тем не менее, в начале восьмого – как всегда – появился старик. Пальто и шапка его были обильно украшены снегом.
- Я вижу, вы шли издалека, - сказал я, помогая ему снять пальто.
- Нет, что вы. Десять минут спокойным шагом. Просто такой снегопад…
- У вас дома, наверное, холодно?
Такой вопрос мой был более данью вежливости, чем желанием разузнать, в каких условиях он живёт.
- Нет, что вы. Дома тепло. Я не успел замёрзнуть.
Он попросил горячего чая и поленты и направился на своё обычное место.
Не успел я подать ему чай, как в таверну ворвалась, именно ворвалась, а не вошла, так её движения были стремительны, девушка лет двадцати, в длинной куртке с капюшоном, из-под которого торчали каштановые волосы. На ногах её были простенькие туфельки не по погоде. Она окинула взглядом помещение и бросилась к старику.
- Вот ты где! Это ты так пошёл по делам? А я всё ломала голову - какие дела у тебя по вечерам?
Она плюхнулась на свободный стул.
Старик опустил голову и начал чайной ложкой крутить в стакане, как это делают при размешивании сахара. Но сахара в стакане не было, я видел, он лежал на тарелочке рядом. Руки старика дрожали.
- Я проголодался и решил зайти, перекусить.
Голос у него был тихий, неуверенный. И ребёнок бы понял, что это оправдание он придумал на ходу, сейчас.
- Дома есть нечего? – зло спросила она.
Девушка разговаривала громко, не стесняясь ни меня ни других посетителей таверны, коих было двое.
Старик встал и затрусил к вешалке у входа, где висело его пальто. Он сгорбился и словно стал на фут ниже. Я подскочил помочь ему одеться. Девушка в куртке продолжала сидеть на стуле, наблюдая, как он одевается.
Мне было до глубины души жалко старика, но что я мог поделать! Мы были свидетелями непонятной семейной драмы, не касающейся нас.
Старик оделся и пошёл к двери. Девушка вскочила и бросилась за ним. Через секунду они исчезли в белом мареве.
- Стерва, - тихо сказала дочка. Я кивнул.
- Кто она ему? Неужели жена?
- Не думаю, - сказал я. – Она лет на пятьдесят моложе.
- Окрутила как-нибудь. Старик, плохо соображает, не мог противостоять.
- Может, дочка? - предположил я.
- Дочка или внучка – какая разница. Всё равно стерва, - моя девочка была неумолима. – Могла бы помочь ему одеться.
- Ты заметила, какая на ней обувь была?
- Заметила. Платье нормальное, жаль рассмотреть не удалось. А туфли… Схватила первое, что под руку попало. Она не только стерва, но ещё и дура.
Я опасался, что старик более у нас не появится. Но ошибся. Примерно через неделю я вновь появился в моём трактире. Но на этот раз не в семь часов вечера, как обычно, а в четыре.
- Очень раз видеть вас, - сказал я, помогая ему устроиться на привычном месте. – Мы уже боялись, что не увидим вас.
И тут я сделал то, что делаю крайне редко. Занял место напротив за его столиком.
- Мы с дочкой были шокированы тем, что увидели во время вашего прошлого посещения трактира. Простите мою бесцеремонность, но та девушка… кто она?
Старик ошалело посмотрел на меня и задрожал всем телом. Из его глаз брызнули слёзы.
- Я…Я… Я не знаю…
Я повернулся к стойке, за которой оставалась дочка. Сделал ей знак – воды, быстро.
Через считанные секунды стакан был у меня в руках. Правда, дочка мой жест поняла неверно, в стакане было белое вино, а не вода, но это даже лучше. Я уговорил старика сделать несколько глотков.
- Вы думаете, я сошёл с ума? Нет, уверяю, я в полном здравии. Но я в самом деле, не знаю, что сказать…
- Ну, имя её вы, наверняка, знаете? – я пытался бросить ему своего рода спасательный круг.
- Имя? – Он поднял голову. - Да, у неё есть имя. Её зовут Лили. Дочка такое имя придумала, когда ещё маленькая была. Она тогда только начинала говорить, и куклу поначалу называла просто «Ли», её умение говорить тогда ограничивалась коротенькими словами. А когда подросла и стала лучше говорить, стала называть её «Лили».
Он замолчал, а я переваривал услышанное. Значит, он назвал эту девушку тем именем, которое его другая, наверное, старшая, дочь, выбрала для куклы. Это его дочь? Но почему он тогда сказал, что не знает, кто это?
- Лили – ваша дочь? – осторожно спросил я.
- Дочь? – старик странно посмотрел на меня и сделал ещё глоток вина. – Не знаю, даже как сказать. Нет, конечно. А может…
Он вздохнул и странно посмотрел на меня.
- Я не могу отвечать на ваш вопрос. Не могу! Не потому, что не хочу, а просто не знаю, что сказать. Тут такая ситуация, что нужно говорить либо всё, либо ничего. Иначе вы подумаете, что я сумасшедший. И у вас работа…
- Уверяю, никто здесь за сумасшедшего не примет. Вашу же историю я готов выслушать до конца, и не из любопытства, а из симпатии, которую я испытываю к вам с момента первой нашей встречи. А за работу не беспокойтесь, мы живём на втором этаже, и если потребуется помощь, кто-то из тех, кто сейчас дома, спустится помочь.
Старик кивнул.
- Это замечательно, что вы согласились. Ибо история такова, что я боялся рассказывать о ней. Может, это было ошибкой. Чудовищной ошибкой. Но вы даёте мне сейчас возможность её исправить. Только об одном молю – чтобы не услышали, не принимайте мои слова за бред сумасшедшего. Это случилось на самом деле. Вы же видели её.
- Будьте уверены и не сомневайтесь.
Старик ещё раз кивнул.
- Корни этой истории уходят в далёкое прошлое. Наберитесь терпения и слушайте.
Пятьдесят два года назад у меня родилась дочь. Можете представить, что это значит для молодых супругов. Море радости, масса поздравлений и, разумеется, много подарков. Одним из них стала большая кукла, привезенная моей матерью.
Я не знаю, где она взяла эту куклу. Вполне допускаю, что купила в магазине. Одно лишь могу сказать с уверенностью: кукла была не новая. Но в отличном состоянии, красивая, в нарядном платье. Размером она была с нашу малышку. Но грудному ребёнку кукла не нужна, поэтому мы отложили её в сторону.
Где-то с двух лет дочка начала играть с этой куклой. Назвала её Лили. Кукла стала её лучшей подружкой. Она играла с ней, пересказывала услышанные от мамы сказки, наряжала в свои платья, сажала рядом во время еды, спала в обнимку с ней, так что порой мы смеялись, что у нас две девочки. С годами дружба с Лили ослабла, появились иные интересы, другие увлечения, и кукла была отправлена на антресоль.
Спустя двадцать лет всё повторилось. Моей внучке по наследству перешла та кукла, с которой играла её мать. И снова Лили наряжали в новые платья, сажали за стол, и рассказывали сказки. А когда внучке перевалило за десять, кукла вернулась ко мне. Дочка жаловалась на тесноту в квартире, так что мне не просто передали куклу на хранение, а велели ждать, когда у меня появится правнучка. И говорили с гордостью и улыбкой на лице: «Вот появится правнучка – принесёшь, лично вручишь семейную реликвию»
Очень приятно слышать такие слова. Я сказал, что буду ждать, стараться изо всех сил дотянуть до появления правнучки. Лили вернулась в коробку на антресоли. Там и лежала до…
Летом я занялся наведением порядка на антресоли. Нужно же чем-то занять себя, я уже давно на пенсии. Вытащил Лили.
Коробка оказалась раскрытой, и Лили запылилась. Я аккуратно протёр её влажной салфеткой, затем снял с неё всю загрязнившуюся одёжку – платье, маечку, штанишки, гольфы, и постирал. Потом погладил утюгом, улыбаясь сам себе – ожили воспоминания о том, как я ухаживал за своей девочкой. Мне это было очень приятно делать.
Я пошёл в магазин и купил набор цветного картона. Из картона смастерил креслице– точно под размер Лили. Потом украсил креслице наклеечками с цветами.
Теперь Лили полусидела-полулежала в кресле на столе в гостиной. Рядом я поставил вазочку с искусственными цветами. Они были примерно той же высоты, что и Лили, так что казалось, что она сидит под цветочным деревом.
Моё сердце наполнилось счастьем и покоем. Я не говорил, да вы уж наверное поняли, что я уже несколько лет, как был вдовцом и эта Лили создавала иллюзию того, что дома есть ещё кто-то. Разговаривал с ней; предупреждал когда уходил: «Я пошёл туда-то и туда-то. Вернусь во столько-то.» Если опаздывал, то обязательно извинялся. И сам смеялся над собой: стал большим ребёнком. Часто вспоминал поговорку «Старый, что малый»
Но не думайте, что я целыми днями крутился вокруг этой куклы. Я занимался многими другими делами, продолжал перебирать вещи, наводить порядок. Уверен, вы знакомы с необычным свойством вещей в квартире: беспорядок возникает быстро и сам по себе, а порядок наводится медленно и кропотливо. Добавлю ещё, что в это квартире я живу уже сорок лет, так что представляете, сколько в ней накопилось вещей, о существовании которых я уже позабыл. Но это вступление к удивительной находке, сделанной мною всё на той же антресоли.
Я нашёл старинный манускрипт, то есть книгу, изданную не в типографии, а сделанную неизвестным мастером в незапамятные времена вручную. Кожаный переплёт, пергамент, рукописный текст. Книга лежала в шёлком мешочке, что предохраняло её от всяких жучков, вы же знаете, что всякие короеды и книгоеды не в состоянии прокусить шёлковую ткань.
Как эта книга попала в мой дом – не представляю. Я никогда не интересовался старинными книгами. Старые, я подчёркиваю, старые, а не старинные, у меня есть. Учебник по органической химии начала двадцатого века, один из первых. Книжка по коллоидной химии, изданная сто лет назад. И даже школьный учебник математики девятнадцатого века. Но манускрипт…
Он был сравнительно небольшого формата – как обычная книга, имел сто пятьдесят листов текста с иллюстрациями и не имел указания ни на автора, ни на год издания. По картинкам я быстро понял, что это алхимия, но текст оставался мне недоступен – в наше время даже такие старики, как я, не знают латыни.
Химия – это моя специальность. Некоторые считают, что химия родилась из алхимии, но это большая натяжка. Алхимиков интересовал прежде прочего философский камень, с помощью которого можно было бы выполнить трансмутацию минералов в золото и создать эликсир бессмертия. Но порою их исследования выходили далеко за рамки обычных занятий.
В этом манускрипте я нашёл смешной рецепт – как превратить неживое в живое. Было предупреждение – превращение произойдёт, только если вы действительно этого очень хотите. Очень-очень. Сам рецепт раствора мне показался простым и забавным, и я решил – шутки ради -попробовать. Чисто из любопытства. Ну, а что превратить? Выбор пал на Лили – она была неживой, и я – что греха таить – часто мечтал, чтобы она научилась отвечать мне, разговаривать и скрашивать моё одиночество. Я же говорил – старый, что малый.
- И вы!... – вырвалось из моих уст.
Старик кивнул и сделал глоток вина.
- Позвольте мне опустить подробности. Итак, я положил мокрую куклу на полотенце и оставил её сушиться до утра. А утром… Вы знакомы с легендой о Пигмалионе? Зачем я спрашиваю, кто не слышал? Так вот, утром я почувствовал, услышал, что в квартире есть ещё кто-то. Вскочил и бросился в гостиную.
На полу сидела голая девушка с чертами лица Лили. Точно такие большие круглые глаза, маленький носик, такой же цвет волос. Она некоторое время изучающе смотрела на меня, а потом попыталась встать. Это у неё не получилось, она упала и захныкала. Я бросился к ней, кое-как поднял и дотащил до дивана. Отдышавшись, я глянул на стол. Куклы не было. Я понял, произошло то, во что я никогда не поверил бы, расскажи мне об этой другой. Кукла ожила, превратилась в живую девушку.
У Пигмалиона не было проблем с Галатей. По крайней мере, о них нигде не упоминается. Он женился на ней, и они счастливо жили, родили троих детей. Но это в легенде. А в действительности…
У Лили было тело взрослой девушки и… пустая голова, если можно так сказать. Она не умела ни говорить, ни двигаться. Она ничего не знала о мире, в который попала. По крайней мере, мне так показалось вначале.
Почти два часа ушло у меня на то, чтобы показать ей, как пить воду – мне казалось, что она хочет пить. Простая казалось бы вещь – пить, но… Всё было залито, забрызгано, были разбиты две чашки. Но, наконец-то, получилось, и судя по всему, ей это понравилось. Спустя час она уже пила воду из чашки без особого напряжения.
Я показывал ей, как есть. Сначала – и смех и слёзы – кое-как уговорил её жестами открыть рот, чтобы проверить – есть ли у неё зубы, а если есть, то какие? Если у неё молочные зубы, то это одно, а если зубы взрослого человека – то можно давать обычную пищу. Зубы оказались обычными – резцы, клыки, коренные – ровные, чистенькие. Я взял корочку хлеба, разломал пополам, одну часть взял себе и стал показательно жевать, другую попытался засунуть ей в рот. Не буду описывать всех приключений, но в конце концов она поняла, что от неё требуется.
За день она очень устала и буквальным образом свалилась на пол около шести вечера. Я накрыл её лёгким одеяльцем и начал наводить порядок.
Посреди ночи я проснулся от того, что услышал странные звуки. Кто-то скулил подле моей кровати. Это была, разумеется, Лили. Она просилась ко мне в кровать, но забраться в неё сама не могла, меня более всего поразило, что она сумела доползти из гостиной до спальни. Я кое-как помог ей взобраться на кровать, и она, тут же заснула, чему-то улыбаясь во сне.
Первый месяц был, наверное, самым тяжёлым в моей жизни. Лили была tabula rasa – то есть взрослый человек с нулевым жизненным опытом. Научить есть – хотя бы руками – оказалось гораздо сложнее, чем это может показаться. У нас есть опыт, благодаря которому мы отличаем съедобное от несъедобного, а у неё – нет. И вообще – как это получилось, что одни предметы съедобны, а другие – нет? Почему еда может быть тёплой, а может холодной? Почему еда может быть твёрдой, а может – мягкой? Тысячи «почему», которых мы благодаря накопленному опыту не замечаем.
Первые дни она передвигалась каким-то непонятным образом – не то ползла, не то перекатывалась. Я пытался поднять её на ноги, но это мучало и меня – она была тяжёлой, а мне уже скоро восемьдесят. В конце концов я махнул на собственные представления о ходьбе и стал её учить передвигаться на четвереньках. Она была сообразительной, и через неделю бойко бегала по квартире. Затем начала привставать, и я воспользовался этим, чтобы научить её правильно ходить.
Не раз мы падали вместе. Но один бог знает, сколько раз она падала сама. Но почти никогда не плакала. Когда ей было больно, она замирала, сидела некоторое время неподвижно на полу, затем вытирала выступившие слёзы и продолжала. У неё уже тогда проявился характер – твёрдость, упорство, смелость.
Спать она стремилась со мной, то есть в моей кровати. Я не знаю, чего в этом было больше – инстинкта, благодаря которому ребёнок чувствует себе рядом с родителями гораздо спокойней и уверенней, чем вдали от них, или смутных воспоминаний из тех времён, когда она была куклой и спала рядом с моей дочкой. Мне это было приятно и противно одновременно. Приятно потому, что я хоть и старый, но мужчина, и даже мою кровь приятно будоражило присутствие рядом молодой девушки, я ощущал тепло её тела, дыхание и даже запах. Противно потому, что я осознавал, что это ненастоящая девушка, а всего лишь ожившая непонятно как кукла, почти что монстр. Иногда мне казалось, что в какой-то момент надорвётся, как обёрточная бумага, её кожа, и из-за неё проступит фарфор или пластик, или ещё что-то ещё более жуткое! Основное чувство, которое я испытывал в первые месяцы – это был страх, перемешанный с любопытством. Я не мог нормально спать, когда она была рядом – я боялся её! Чувство страха не прошло до сих пор, хотя и сильно притупилось. День, когда мне удалось уговорить её переселиться в отдельную комнату – ей было уже два месяца – стал для меня почти что праздничным. Пугало и то что уже в первый месяц я стал понимать, что какие-то воспоминания из того времени, когда она была куклой, в ней сохранились! Я был потрясён, шокирован, когда она – её уже было два месяца, если можно так сказать, спросила «А где девочка?» Кого она имела ввиду конкретно - мою дочь или внучку – не важно, но это всплыло в её памяти, узнать ей было не от кого! Есть и другие приметы того, что она не забыла своего бытия в качестве куклы. Более того, к обрывистым воспоминаниям из того времени она относилась с явной симпатией, для неё пребывание в образе куклы, наверное, то же, что для нас воспоминания о детском саде. До сих пор она любит белые гольфы, и надевает их даже тогда, когда не ней колготки. Я думаю, это осталось в ней с кукольных времён, Лили-кукла всегда носила белые гольфы.
Проблем было такое количество, чтобы если бы я знал о них заранее, то бежал бы из собственного дома, препоручив ожившую куклу другим. Впрочем, надо отдать должное - Лили оказалась способной ученицей. Возможно потому, что у неё уже был развитый мозг.
Через два месяца она уже свободно гуляла по квартире, сама ела, сама одевалась. Ей можно было объяснить, что мне иногда нужно выходить за покупками, и чтобы она ждала. Она стала наблюдать за жизнью за окном и атаковала меня вопросами.
- Как она обращалась к вам? – перебил я старика.
- По имени. Сначала просто «Да», потом «Дарли». Я понимаю ваш вопрос. Слова «папа» и «мама» ребёнок выучивает, потому, что они часто звучат вокруг него. Лили таких слов не слышала. Первые месяцы я также старался избегать слов «дедушка» и «внучка». Всё моё естество протестовало против того, чтобы относиться к ней, как к человеку. Она оставалась для меня ожившей куклой.
Упомяну ещё деталь, не знаю, насколько это важно. Её физиологическая достройка – если можно так выразиться, продолжалась ещё пару месяцев после превращения. Первые дни у неё была совершенно плоская грудь. А через пару месяцев уже был нормальный для девушки бюст. Начались привычные для женщин выделения, мне пришлось объяснять ей, что это, и пересказывать вычитанные мною в интернете советы. Прорезались зубы мудрости, это означало, что её физиологический возраст находится в пределах 17-23 лет.
Через три месяца мы впервые вышли на улицу вместе. Крайне осторожно, я боялся, что своим поведением она обратит на себя внимание, причём далеко не в лучшем смысле слова.
К этому времени передо мной встала проблема, которой не было и не могло быть во времена Пигмалиона. Девушка без документов. Как я объясню, откуда она появилась? Кто поверит, что это ожившая кукла? Если я буду упорствовать, меня отправят в психиатрическую лечебницу. И её тоже, если она поделится с доктором, что прежде, или как она сама говорила «в прежней жизни», была куклой. Как это она узнала – для меня загадка, я боялся касаться в разговорах с ней этой темы до тех пор, пока она сама заговорила об этом.
Что делать, если она заболеет? А что станет с ней, если я заболею? В прошлом году у меня был приступ, и я угодил почти на неделю в больницу. С учётом моего возраста скажу – легко отделался.
Ей стало не хватать общения и я договорился со старыми друзьями по университету, чтобы ко мне присылали студенток, готовых общаться с больной девушкой – я был вынужден придумать трогательный рассказ. За часы, что они проводили с Лили, я платил. К счастью, они не просили больших денег.
К осени вопрос с деньгами стал, как говорят, «во весь рост». Я считал свою пенсию неплохой, но с появлением Лили начались траты, о которых я прежде и не думал. Во-первых одежда. В первое время она не придавала ей большого значения, но потом стала капризничать. Она показывала на платья, уведенные на экране и требовала: «Хочу такое!». Поначалу ей легко было объяснить, что точно такое трудно найти, можно лишь похожее. Она соглашалась. Я шёл в магазин «Second Hand» и подбирал ей обновки.
Во-вторых, её аппетит… Нет, конечно я понимал, что молодой здоровой девушке нужно в три раза больше, чем мне. Но всё стоит денег. Поначалу было проще, в первые месяцы она ела всё подряд. А потом начала фыркать: это не хочу, а то не вкусно.
Я понял – мне нужно побыстрее готовить её к самостоятельной жизни. Не вечно же я буду содержать её. Особенно, с учётом возраста. Начал учить её грамоте. Буквы она выучила быстро, но читала с неохотой. Начала спорить со мной и говорить - всё, что ей надо – это понять вывески на магазинах и названия иконок на компьютере, который она освоила удивительно быстро.
Потребовалось какое-то время, чтобы я решился сказать ей – мои годы ограничены, и далее ей придётся устраиваться в жизни самой. Это вызвало у неё удивление, а затем и раздражение. «О чём ты думал, когда превращал меня из куклы в девушку? Сначала обеспечь моё будущее, а потом делай, что хочешь»
В три месяца – я мерял её возраст от момента превращения, как родители мерят возраст ребёнка от рождения – она стала придирчиво интересоваться – чем я занимаюсь? Словно начала бояться – а не затеваю ли я что-то против неё?
Я начал после обеда уходить из дома. Говорил ей, что иду по делам, а сам… Нет, кое-что полезное в тайне от неё, хоть и для неё, я сделал. Сумел найти дельцов, которые за деньги, и при том, немалые, сделали для неё удостоверение личности. Я разрешил ей самой выходить из дома, мы договорились, что она будет говорить – если кто спросит – что она моя внучка.
Этот небольшой обман поначалу вызвал у неё массу вопросов. Её не устраивал статус моей внучки, она согласилась говорить так лишь потому, что я просил. Как часто люди обманывают? Всегда ли обманы раскрывают? Какая польза от обманов? Как понять, что собеседник обманывает?
Я объяснял, рассказывал, но она воспринимала всё по-своему. Основной вывод, который она по-моему сделала, что обман – это искусство, владение которым может гарантировать её будущее.
Первой жертвой её обманов стал я сам. Она вытаскивала деньги из моего кошелька – не все сразу, а понемногу, чтобы я не сразу заметил. И наблюдала: замечу или нет, как среагирую? Я пытался её образумить её, говорил, что я всегда помню, сколько денег в моём кошельке, нас в квартире только двое, и если часть денег исчезла – значит это она взяла. Я пытался воздействовать на неё логикой, а она делала изумлённые глаза и начинала клясться смешными клятвами, заимствованными из фильмов, которые видела. И снова наблюдала за моей реакцией: как говорят – «наматывала на ус». В какой-то момент я обнаружил, что из дома стали пропадать вещи. Спустя некоторое время пропавшие вещи, хотя и не все, возвращались на место. Лили делала изумлённые глаза и говорила, что ни к пропаже, ни к их возвращению она никакого отношения не имеет. Но у неё появились деньги, и я понял, что совсем не малые. Я пытался выяснить –откуда, но натыкался на холодное «Это не должно тебя интересовать.» Она начала покупать себе одежду, красивое и дорогое бельё. И что самое смешное и нелепое – пыталась скрыть это! Но стиркой по-прежнему занимался я, и не заметить новое кружевное бельё в коробке для грязной одежды не мог. Лили делала удивлённые глаза и начинала убеждать меня, что это я ей купил, просто забыл об этом!
Не сразу я понял – она носит вещи на оценку. Какой-то барахольщик объясняет ей, сколько можно выручить за ту или иную вещь. Временами – если вещь хорошая, дорогая – покупает у неё.
Я ей начал рассказывать, что всё это может плохо кончиться, но она словно не слышала – смеялась, ласкалась ко мне и говорила, что мне мерещатся проблемы там, где их нет и не может быть.
Она быстро научилась подстраиваться к людям и производить на них приятное впечатление. Скрывать от соседей появление этой девушки в моей квартире стало невозможно, и она с удовольствием представлялась моей внучкой, которая приехала, чтобы помогать любимому дедушке.
Помощи, конечно, никакой не было. Я по-прежнему занимался всеми делами по дому. Однажды вечером я плохо себя чувствовал, и не сумел приготовить ужин. Она оделась и ушла в ближайший магазин, откуда принесла несколько коробочек с полуфабрикатами.
Иногда она выходила гулять по вечерам. Я поначалу удерживал её, говорил, что в такое время не стоит выходить девушке на улицу одной, но она с иронией отвечала: «Как бы тебе не пришлось жалеть того, кто попытается меня обидеть».
Однажды я случайно заглянул в чулан, и заметил незнакомую сумку. Попытался проверить – что это? Но сумка, кстати, весьма тяжёлая, была закрыта на два цифровых замка. Я не решился взламывать, дополнительно отметил про себя, что для того, чтобы загнать эту сумку в дальней конец, ей пришлось вытащить почти всё содержимое чулана, а потом точно так же вернуть на место. Когда нужно было, она могла трудиться и таскать тяжёлые вещи. Через два дня сумка исчезла. Я тут же подумал самое худшее, то есть, что она прятала краденное. Попытался поговорить с ней об этом, но натолкнулся на неожиданный отпор: «Ты подозреваешь во мне какие-то криминальные наклонности. Но я уже поняла, что можно делать в вашем мире, а что – не стоит. И я никогда не буду делать то, что что можно попасть в тюрьму. Есть множество иных способов обеспечить себе такую жизнь, какую я заслуживаю.»
В последнее время она, несмотря на плохую погоду, дома сидит редко. Уходит в девять или десять часов утра и возвращается только после обеда или даже к вечеру. На любые вопросы отвечает однозначно – гуляет, знакомится с жизнью. Неожиданно она – подчёркиваю, она, а не я, стала приглашать раз в неделю женщину для уборки в квартире. Чтобы облегчить моё существование. «В твоём возрасте, Дарли, уборками не занимаются.» Я не выдержал, спросил, что делают в её возрасте? Намекал, что она бы могла взять уборку на себя. Но она с такой же зловещей улыбкой сказала: «В шестимесячном возрасте люди думают лишь о себе. А я думаю ещё и о тебе»
Старик допил вино. Полента, которую принесла ему прежде дочка, давно остыла, я и я знаком попросил заменить. Дочка кивнула, забрала тарелку с холодной кашей и тут же поставила перед Дарли другую тарелочку, с канапе. Он поблагодарил нас и быстро съел несколько штук.
- Своей дочери вы не хотите рассказать о случившимся? – осторожно спросил я.
- Думаю об этом. По моим звонкам и посланиям она догадывается, что что-то не так, но осторожничает. Слава богу, живёт далеко. А может, наоборот – это моя беда, что далеко. Лили начала говорить, что в квартире пора произвести ремонт, придать ей современный вид. Мне же кажется, что она просто готовится к…тому, чтобы забрать эту квартиру себе. А что со мной она собирается сделать…
- Вы должны рассказать обо всём дочке, - твёрдо сказал я. – Поверит, или нет – это не важно. Мне уже ясно, что сами вы с Лили не справитесь.
- Вы думаете?
Я не ответил. Не был уверен, что всё обстоит именно так, как рассказывал об этом старик. Может быть будет даже лучше, если дочка не поверит. Она решит, что отец болен, и ему нельзя более жить одному. Заберёт жить к себе. Или определит его в пансионат для пожилых, где о нём будут заботиться, у него будет общение. Квартира перейдёт в её владение, эту бывшую куклу она выгонит, чтобы та не говорила. Да и вряд ли Лили будет упорствовать в том, что она бывшая кукла – поймёт, что это чревато психиатрической лечебницей. Мне было её совсем не жалко.
- Что с тем манускриптом? – спросил я.
Старик недоумённо пожал плечами. Затем медленно выпрямился, на лице его появился ужас.
- Боже! Я видел…Она держала его в руках! Я объяснил ей, что это старинная рукописная книга, а язык на котором она написана - латинский. И что… Боже! Если она …
Он вскочил и бросился к выходу.