ЗА МЕТЕЛЬЮ ХОЛДА.
Глава первая
Предвестники похолодания.
1925 год прошёл довольно спокойно, если не учитывать мелких изменений в жизни жителей села Орловки. А к ним можно отнести следующие события: Елену Владимировну, как и обещал Огнев, перевели в посёлок Жарковский, в качестве директора «Центра по борьбе с безграмотностью» в распоряжение которого входило две школы начального обучения, с первого по четвёртую группу/ класс/, и две школы семилетнего образования. Некоторое время Елена Владимировна ездила в посёлок на лошади, запряжённой в бричку, а ближе к зиме, к холодам, ей выделили квартиру, две небольших комнатки.
Это событие поначалу сильно опечалило Александра Афанасьевича. А как же, его любимые братья и одновременно верные друзья: Иван, Пётр и Никита, к Новому году, тоже переехали в посёлок, оставив свой дом на хуторе, на попечение Натальи Фёдоровны и Александра. Елена Владимировна уговорила председателя сельского Совета Занина, пока дом этот никому не отдавать. Мало ли, что может произойти, а вдруг она не справиться с новыми, возложенными на неё, обязанностями. Михаил Игнатьевич с радостью на это согласился, в душе надеясь, что лучшая в округе учительница снова вернётся в Орловку.
Но горевал Александр не долго. Братья его, потолкавшись без дела в тесной квартире в Жарковке, уже через месяц вернулись назад.
- Что это за жизнь,- сияя, как медный начищенный пятак, ввалившись в дом к Тётке Натальи, выпалил Иван - ни тебе на охоту сходить, ни на лыжах пробежаться, да и вообще по сельской работе руки чешутся. Всё пусть мать остаётся там, в посёлке, а мы назад перебираемся, будем жить самостоятельно, не маленькие, без мамки не пропадём. Наоборот будем мать деревенскими продуктами подкармливать.
Занин с таким решением, не раздумывая, сразу согласился: «Такие трудолюбивые ребята, на дороге не валяются. Да и пасека осталась в надёжных руках»
К этим же событиям можно отнести и неуёмную страсть к наживе Николая Трофимовича Богданова. Обещанную священнослужителям и председателю Занину деляну он, с помощью тех же попов, раскорчевал, но каким – то образом уговорив их, деляну эту присоединил к своим владениям, а попы так и остались у него на попечении, а одновременно и в его работниках.
Вместо Елены Владимировны, заняться обучением безграмотных, в Орловке, Занин уговорил попа Евлампия, временно, пока прибудет обещанный, новый городской преподаватель.
Узнав об этих, вроде бы незначительных событиях, начальник ОГПУ Воронов не находил себе места:
«Это, что же такое делается!?- в бешенстве, его мысли готовы были разорвать черепную коробку, - графини учат наших детей, а теперь ещё и преподавателей наставляют на путь истинный. А в деревне обучением занялся паршивый поп. Белогвардейские недобитки помещичьи усадьбы вновь возрождают. А этот буржуйский прихвостень Занин, при поддержке Огнева и Чернова всячески потакает им. Так долго это продолжаться не может, всё хватит, пишу докладную в центральное ОГПУ, в Новониколаевск»
В Новониколаевске эту докладную приняли, посоветовавшись, учитывая «Новую экономическую политику» государства и декрет «О борьбе с безграмотностью», пока никаких мер принимать не стали. Но и докладную в мусорную корзину не выбросили, а уполномоченный, отвечающий за делопроизводство, аккуратно положил её в особую папку и запер в специальный сейф с наклейкой, на которой печатными буквами было написано «Совершенно секретно»
Начальник Жарковского лагеря Левашов Александр Ефимович, по этим событиям имел тоже своё, особое мнение, которое по своей сути было ближе к размышлениям Воронова:
- По-моему, председатель окружного Секретариата ВКП/б/ Огнев Александр Николаевич несколько заигрался в демократию, с лицами совсем ещё недавно лишёнными доверия Советской власти. Не рановато ли? А главное он позволяет всё это делать местному председателю Занину, тем самым ставя его в шаткое положение. Вызывая такими проступками недовольство односельчан, а у некоторых, самых бедных, и ненависть. Добром это всё не кончиться!
***
И действительно, конфликтный момент назревал. Влияние родившегося в стране Советов в 1918 году Ленинского Коммунистического Союза молодёжи в сёлах расположенных в глубинках развивалось вяло, тем более в Сибири, являющейся прибежищем изгоев, отринутых благопристойным обществом. Активность этой организации особо ярко процветало в больших городах, приближённых к столичным регионам.
Однако, старания партийных организаций и великое передвижение народов, по причинам насильственного переселения и бегства от свирепствующего в стране голода, идею развития этой молодёжной организации быстро распространили по всей территории России.
Дошло оно и до посёлка Жарковского. Комсомольская ячейка, поначалу состоящая из семи человек, быстро разрасталась и уже к концу 1925 года насчитывала более сотни членов. Комсомольцы принимали активное участие в строительстве объектов посёлка и его благоустройстве. К тому времени начал развиваться лесозавод, ранее принадлежащий купцу Тимофееву. На заводе появился свой комсомольский отряд. Появились у комсомольцев и свои лозунги, решительно осуждающие старорежимные устои и призывающие к немедленному уничтожению их остаточных явлений. Один из лозунгов гласил: «Долой пережитки капитализма - религия – опиум для народа» и вскоре Жарковский храм святого Онуфрия, до сих пор являющийся прибежищем верующих, жаждущих прикоснутся к христианским святыням, прекратил своё существование. Однако на этом активисты комсомольского движения останавливаться не думали и, подстрекаемые начальником ОГПУ Вороновым, перекинули свою деятельность по борьбе с религией в близь лежащие сёла.
И конечно, самым ближним селом оказалась Орловка со своим храмом и своим попом Евлампием. Прибывшие в село активисты, внимательно осмотрев село, не упустив, при этом, и «белогвардейский» хутор, явились в сельский Совет, к председателю Занину.
- Товарищ председатель, - выступил вперёд самый главный и, потому, самый начитанный член, «ревизионной» комиссии, Иосиф Харкевич, - это, что же у вас в селе твориться? В стране ведётся борьба с религий, повсеместно успешно завершающаяся, а у вас церковь существует, и не только существует, а ещё и поп, который по воскресениям проводит службы, в будни обучает безграмотных в этой же церкви.
- А вы кто такие? - опешил Михаил Игнатьевич. Нет, он конечно знал, что в посёлке существует комсомольская организация, но чтобы вот так, ни с того ни с сего, какие – то сосунки, самовольно явившиеся в село, учиняли с него спрос! – Вас кто уполномочил делать мне замечания?
- Мы, члены Жарковского комитета комсомола, - ни сколько не смущаясь, продолжал Харкевич, - а уполномочил нас устав Ленинского комсомола, призывающий бороться с пережитками старой буржуазной системы. А у вас тут как будь – то и революции не было. Хутор «белогвардейский», на хуторе помещики, да попы живут. В деревне поп учитель. Комсомольской ячейки нет. Что вы можете нам на это сказать?
- Сказать мне вам молодые люди нечего. Такой порядок жителей села пока устраивает. Поэтому ничего менять я не собираюсь. А что касается комсомольской ячейки, ваши претензии не ко мне. Необходима она? Организуйте! Но имейте в виду, что вмешиваться в мои дела я вам не позволю. Нас устраивает пока всё: и этот хутор и попы и церковь, а что касается помещиков, так ни я это придумал, а правительство утвердило НЭП.
- Вы товарищ председатель близоруки, мы поговорили со многими жителями села и, знаете, многие, особенно беднейшие, не довольны таким раскладом жизни. А ячейку мы обязательно организуем, и будем активно продвигать свои позиции в построении новой жизни на селе.
- Поживём, увидим, - напутствовал Занин, покидавших помещение, членов нежданной комиссии.
Зря Михаил Игнатьевич, видимо сгоряча, обиженный тем, что какие - то подростки решили учить его жизни, не прислушался к их высказыванию, по поводу недовольства жизнью некоторых односельчан. А оно это недовольство действительно росло.
***
Особенно, такой жизнью, недоволен был Мишка Овсянников, работник Богданова Николая Трофимовича, местного, как его называли, помещика. Если священнослужители, работая у Богданова, имели всё - таки своё жильё и могли хотя бы ночью отдыхать дома, могли иметь какое – то мелкое хозяйство: пару - другую грядок, несколько кур, либо поросят. То Овсянниковы постоянно находились под негласным надзором Николая Трофимовича, проживая в небольшом домике, на скорую руку срубленном, в дальнем углу двора работодателя. Одеждой, правда, простенькой, рабочей Богданов работников своих обеспечивал, в драных штанах они не ходили. В конце года он выдавал им определённое количество зерна, по договорённости. Что касается питания, то тут, в принципе, претензий не могло быть никаких, готовила Анна Михайловна, жена Николая Трофимовича для всех одинаково, она была освобождена от полевых работ, что касается других членов семьи: хозяина, дочки Вари, то они трудились в хозяйстве вместе со всеми, к этому приучался и подрастающий сын Димка. Но в отличие от наёмных работников Варя, при желании могла заниматься и своими делами, иногда ходила на пасеку либо на охоту с соседними Барышевскими ребятами. Для работников же дела находились постоянно, за исключением очень редких выходных дней в зимний период. Чаще это случалось в дни религиозных праздников.
Мишка взрослел, ему уже стукнуло четырнадцать лет и, в отличие от своих родителей, которые были довольны куском хлеба и крышей над головой, его эти оковы наёмного работника тяготили очень. Он давно бы уже сбежал из этого проклятого дома, и даже при этом мечтал, убегая, всё хозяйство поджечь. Но одна непреодолимая сила удерживала его от совершения этих преступных поступков.
Какая? Да! Та, что рвёт душу на куски, не давая заснуть по ночам. Та, под влиянием которой, человек по собственному желанию делается рабом. Это чувство, конечно любовь. Но у Мишки эта любовь возникла не совсем обычно и развивалась в таком же не совсем благожелательном духе.
Вместе с Барышевскими ребятами и конечно вместе с Мишкой, тем более, постоянно находящимся рядом с ней, росла и Варя. И к четырнадцати летнему возрасту, несмотря на, порой изнурительную, работу на полях собственного отца, красота её засияла множеством радужных красок, вызывающих душевный восторг не только молодых юношей, но и взрослых мужчин и даже стариков. При встрече с ней, на их лицах появлялась радостная улыбка, и, замерев на мгновение, они провожали девушку долгим восторженным взором.
К своим четырнадцати годам, Варя предстала высокой, стройной, с прекрасной фигурой, смуглой красавицей с длинной чёрной косой через плечо и сияющими карими глазами. Бронзовая фигура её, словно высеченная из светло коричневого мрамора, напоминала древнегреческую статую работы Микеланджело./Итальянский скульптор, художник/
Мишка замечал внешнюю красоту Вари, она ему нравилась, как и всем окружающим, не больше и не меньше. Но внутренняя потребность и, видимо, мерзопакостная натура отрока заставила его прибегнуть к осуществлению самых низких помыслов, зародившихся в его похотливом уме. За домом, в огороде Богдановых были сооружены две сибирских бани, «по чёрному», одна из них хозяйская, в другой мылись работники. В бане для работников в маленьком окошечке была вставлена слюда, и разглядеть то, что происходит в бане, было невозможно, тем более, что мылись при освещении лучиной, в целях экономии керосина. А вот в хозяйской бане окошечко было застеклено, и мылись хозяева при керосиновой лампе.
Однажды в банный день, Мишка совершенно случайно увидел, как Варвара и Анна Михайловна пересекли двор и скрылись в бане, мать и дочь мылись вместе. Вечерело, и на двор опускался сумрак. Вот тут – то и сработала похотливая Мишкина задумка. Пробравшись к банному окошку, он, вытаращив глаза, заглянул в стекло, но с той стороны окошко было прикрыто плотной полотняной шторой. Дождавшись следующего банного дня, отпрыск дьявола, пробравшись в баню, вырезал в шторке дыру. Ничего не подозревающие мать с дочкой намывали головы щелочной водой, приготовленной на настое золы, а в это время их похотливый работник, глотая слюни, любовался прелестями красавицы Варвары. С тех пор в мозгах Мишкиных всё перевернулось; наяву ли, во сне из головы его не выходило одно то, как он добьётся того, что будет обладать этим совершенным девичьем телом, даже если ему придётся совершить это, применив насилие. Вот такая любовь!
А ещё Мишка всей своей озлобленной душой ненавидел председателя Орловского сельского Совета, считая, что все его беды зависят не только от хозяина Богданова, но ещё в большей степени от Михаила Занина, с подачи которого существует этот «белогвардейский» хутор с его попами, казаками и казачатами, родственники которых были врагами Советской власти. И конечно с его согласия и даже одобрения, на хуторской земле снова возрождается и привольно себя чувствует новоявленный помещик.
Чёрную зависть он испытывал и к братьям Барышевым, видя, как те умело, играючи справляются со своим хозяйством, своим участком отведённой им земли. Все вместе занимаются пасекой, которая постепенно увеличивается с помощью их умелых действий. И это всё, думал он, выделил им Занин, несмотря на то, что их дядя был лютым врагом новой власти. А то, что с ними дружила Варя, и каждый из них мог, вот так запросто, по – братски, прикоснуться к ней, приобнять, даже просто находиться рядом, доводило сознание Мишкино до бешенства:
«Подождите, - бушевали грозовые тучи в его голове, - придёт и моё время. Я вам этого никогда не забуду!»
К нему же, к Мишке, Варя относилась равнодушно. Нет, никакого высокомерия в его адрес она не проявляла, и никакими обидными словами его личность не оскорбляла. Она просто его не замечала. Для неё, что он, что, работающие на отца, попы, и даже лошади, все были одинаковы. И такое отношение к своей особе бесило его ещё больше.
Дырка в банной шторке была замечена Анной Михайловной и то, что она, дырка эта, образовалась не от изношенности, а была специально прорезана, насторожило её. Догадаться о том, для каких целей была проделана дыра, не составляло большого труда, и Анна, встревоженная такой выходкой неизвестного «наблюдателя», поделилась догадками с мужем:
- Попам такая мысль в голову не придёт, да они в банный день моются дома, - рассуждала она, - старшему Овсянникову это тоже не нужно. Видимо сынок их стал созревать, паршивец, его рук дело.
Богданов был скор на расправу, вспылил:
- Я этому щенку сейчас башку откручу, как курёнку.
- Погоди Николай, не спеши. А вдруг это не он!?
- Кому ж ещё такая пакость в голову придёт? – но погасив гнев, решил, не торопиться, а с сего дня, начал присматриваться к своему работнику.
***
Всего этого Александр Афанасьевич знать не мог, но изменения в настроении односельчан замечал. Привык жить настороже, так как знал; чтобы не произошло в деревне, да и не только в деревне, а даже, можно сказать, и в государстве, немедленно отражалось на жизни «белогвардейцев» хутора.
И в эти дни произошло событие невероятное, неожиданное до такой степени, что поверить в него было трудно:
Был обычный февральский день, и видимо противясь приходу весны, зима разразилась необычайно жгучей холодной метелью. В Сибири в конце февраля и в начале марта это явление удивления не вызывает. Вдоль улицы, распахивая хлипкие дворовые ворота, летела метель, закручивая в клубки объедки сена, сдирая с сугробов клубы снега и смешав всю эту массу в огромный танцующий ком, выбрасывала его за околицу, образуя там непроглядную мельтешащую мглу.
- Александр, - поставив подойник с молоком на стол, Наталья Федоровна позвала сына, - корову я подоила, иди, подкинь в ясли сена, одни объедки там остались. Да закрой получше дверь в сарай, метель поднялась, полный сарай снега наметёт.
- Хорошо мам, сейчас всё сделаю, - Сашка, накинув фуфайку, быстро выскочил во двор. Забросив охапку сена в ясли, и плотно прикрыв дверь в сарай, он, заслонив рукой лицо от ветра, совсем уж было заскочил в сени, но прежде чем закрыть за собой дверь, кинул взгляд через двор на дорогу.
«Кто это там в такую пургу на хутор к нам пожаловал? – задал себе вопрос паренёк, увидев, как в ворота околицы, преодолевая порывы ветра, въезжает лошадь, запряжённая в сани розвальни, и на этих санях сидит человек. – Лошадь и человек чужие», - присмотревшись, решил он, Сашка знал всех хуторских лошадей, человек же был одет в полушубок, обшитый сверху бурой тканью, такие полушубки были только у Жарковской лагерной охраны.
«Опять что – то не так, какого – то вертухая чёрт принёс, и пурга им не помеха, - думал Сашка, - кто, что натворил? К кому же этот не званый гость?»
Но каково же было его удивление, когда сидящий на санях человек, направил коня к их воротам.
- Мам, - заскочив в дом, приглушенным голосом позвал Сашка, - мам.
- Что случилось? – мать, почувствовав тревогу в голосе сына, насторожилась. - Что там, с коровой что ни будь?
- Да нет, к нам какой – то казённый человек приехал, видимо из лагеря.
- Зачем его черти к нам принесли? – осевшим голосом задала сама себе вопрос Наталья Фёдоровна.
В это время дверь распахнулась, и перед ними предстал незнакомый человек. Это был мужчина высокого роста, крепкого телосложения, обросший окладистой бородой, на которой по краям начинала пробиваться седина. Даже сквозь этот казённый полушубок и стяжённые штаны чувствовалась сила и крепость этого человека. Такой если навалится, не отобьёшься.
« Зачем он здесь? Кто в чём провинился? Что делать?» - бешено стучало в висках у Натальи Фёдоровны. Она, встряхнувшись, подняла голову и смело посмотрела в глаза пришельца, - а будь, что будет, - взыграла казачья натура.
Глаза их встретились, и тревога Натальи растворилась, эти глаза были ей до боли знакомы, и они не предвещали никакой опасности, а наоборот приветливо улыбались:
- Кто ты? – женщина подалась вперёд, словно пытаясь своим взглядом проникнуть в душу этого странного пришельца.
- Наташа, Сашка это же я Афанасий, - медленно и тихо, словно боясь напугать их, ласково произнёс он, - и напугал.
Наталья, наконец, узнала голос мужа, и это окончательно подломило её стойкость:
- Афанасий, ты же мёртвый, как же так, кто ты на самом деле? – схватившись за грудь, защемило сердце, она медленно опустилась на колени.
Отец и сын, подхватив её с двух сторон, бережно опустили на кровать. Сашка быстро притащил кружку воды, и пока отец возился у постели матери, он растерянно думал:
«Что же делать, как мне сейчас поступить?», - ему хотелось кинуться отцу на шею и закричать «Отец», но эти пять лет разрыва и убеждённость в том, что отца расстреляли, и он не может быть живым, сдерживали его.
- Отец, где же ты так долго был? - это было всё, что смог выдавить из себя Александр…
Постепенно все приходили в себя. Скинув казённый армяк, Афанасий Пантелеевич, усевшись на лавку под образами, смущённый таким неожиданным для него приёмом, и наступившей напряжённой тишиной, обиженно произнёс:
- Не ожидал я такой встречи, вижу вы мне не рады.
- Неожиданно всё это, - не глядя ему в глаза, начала Наталья, - нам сообщили, что тебя расстреляли. Долгими бессонными ночами оплакивала я тебя, в церковь ходила, свечки ставила за упокой души твоей, пропавшей за чужие грехи. Сын наш тоже переживал твою смерть тяжело, не раз я слышала, как он плачет по ночам в подушку. Раньше срока мужиком он стал. Жизнь нас не миловала, ладно ещё добрых людей бог нам в помощь направил. Спасибо председателю сельского Совета Михаилу Игнатьевичу, да Елене Владимировне с её сыновьями. Одним бы нам не выжить. Сгладили тяжёлые заботы наше горе, высушили слёзы по тебе. Мёртвый ты был пять лет для нас. Поэтому, прости Афанасий за такую встречу. На лошади приехал, видимо не далеко проживал. Что же ты нам весточку не прислал, что живой?
- Не моя в том вина Наталья, запрещено мне было проявить себя. Ладно, расскажу всё по порядку, слушайте: спас меня от расстрела начальник Жарковского лагеря Левашов Александр Ефимович, бывший полковник царской армии, когда – то на фронте в 1914 году, я со своим эскадроном спас от разгрома его полк. Вместо расстрела получил я срок, пять лет лагерей, взял на себя вину другого человека, а он взял мою, и его расстреляли. Всё это было сделано по указанию Левашова, а мне, под страхом смерти, в течение пяти лет запрещено было сообщать кому- либо о том.- И Афанасий Пантелеевич подробно рассказал все свои похождения со дня ареста и по сегодняшний день. - Вот так всё произошло, родные мои, нет моей вины перед вами. Жизнь так повернула, простите меня, за все ваши горести и несчастья.
- Ладно, Афанасий, видимо было Господу богу так угодно, всю жизнь подбрасывать нам испытания, - Наталья быстро перекрестилась, повернувшись к образам, - прости Господи за слова мои. Будем жить дальше, теперь нам легче будет всем вместе. Семья – то наша вон какая большая стала. Пять мужиков: ты, Саша, Иван, Пётр, да Никита. Славные ребята, у нас с Еленой, выросли.
- Отец, а откуда у тебя конь? Ты же в лагере сидел? – недоверчиво спросил Александр.
- Конь этот Сашок наш, честно мною заработанный. И там добрые люди водятся, я не только коня заимел, а ещё и моё доброе имя мне вернули. Теперь я снова Барышев Афанасий Пантелеевич, документально подтверждено. Только какой толк мне от этого, я пока не знаю. Слушай сынок, мы про коня – то совсем забыли, иди, распряги его, да в сарай поставь.
Вроде бы совместная жизнь налаживалась, однако чувство отчуждённости и слабого недоверия, нет- нет, да проявляли себя.
Наступила весна и Афанасий Пантелеевич, будь – то бы решивший отработать свой долг за пять лет отсутствия, яростно взялся за обработку пашни. Объединять земли племянников и создавать совместное хозяйство не пришлось, они и так дружно работали вместе, но этой земли казаку показалось мало, и он всё лето занимался раскорчёвкой нового участка. Ребята оказывали ему посильную помощь, однако им, кроме того, нужно было заниматься пасекой, тоже. Кроме того заготовка сена и подготовка к охотничьему сезону, опять же, лежала на их плечах. И тогда Афанасий корчевал один, уходил до восхода солнца и приходил домой затемно. К осени участок Барышевых увеличился вдвое.
- Ещё одна помещичья шкура на хуторе появилась, - злобно ворчал Мишка Овсянников.
Увеличилась к концу года и семья Барышевых, в январе родился Василий. Наталья Фёдоровна, занятая новорожденным, всё более отдалялась от мужа, неприязни к нему она не испытывала, но и тяга влечения совершенно пропала.
А он ещё глубже погрузился в расширение своего хозяйства. И вскоре между соседями Барышевыми и Богдановыми возникли негласные соревнования: у кого лучше получается. Однако, надо отдать должное тому, что наёмных работников Афанасий в своё хозяйство не привлекал.