У моей жены Олюшки есть полдома в Старом Петергофе. Сад огород, все как положено. Поехали мы туда в выходные. Весна, капель, синицы в саду радостно тенькают. Над парком Сергиевка вороны в небе играют – курлыкают. А у соседей - красавец кот, черно - белый. На заборе на солнце греется, глаза бедовые жмурит. Ночью просыпаюсь от того, что на улице насилуют девственницу. Зверски. Хватаю топор, вылетаю голый на крыльцо, на улице сидит этот котяра и вот так вот завывает. Я в ярости ему ору - вот как надо - и запускаю в морозные небеса руладу. Мужественную, хриплым баритоном. Он с места берет в галоп. Возвращаюсь в избу, а жена Олька проснулась - да ты Егорыч, совсем ополоумел, три часа ночи, а ты на крыльце волчарой воешь!
На следующее утро вижу кота на заборе, греется, гад, на солнышке. Отдыхает от ночного разгула. Выходит хозяйка. Это Маркиз, назвали в честьМаркизовой лужи - говорит. - Он у нас страшный сексуальный хулиган. Всех кошек уже в округе переимел. И даже к Рыжику - кастрату пристраивается. Тот его даже лапами по мордасам бьет! Ваш извращенец, - говорю, - сегодня ночью меня чуть до инфаркта не довел. Если он еще будет такие вопли - стоны изображать, я ему из воздушки жопу почешу. Не надо из воздушки, - заступилась хозяйка, - вы его камушком.
Камушка в марте не найдешь, под снегом они. Я в него ледышку запустил. Не попал. А шел я за конским навозом, которого в парке Сергиевка в заброшенной конюшне - гора, бери - не хочу. Носил, носил, упарился. Пришлось рюкзак и берцы, портки оставить на крыльце. Шмонятс! Утром встаю, ах ёж твою двадцать! В рюкзаке насцикано котом. Основательно. Не один раз. Ясно, Маркизова работа. Месть за ледышку. С замиранием сердца хватаю берцы, - не пахнут. Пришлось жене рюкзак стирать в трех водах. Но взял я его в город, еду в автобусе, соседи переглядываются – ну и кот у вас вонючий. Я тихонько так – пискляво - мяу. Мол, котенок я, звыняйте, это от страха.
Написал об этом сцыкуне ВКонтакте. И одна знакомая, ехидна подколодная, написала в ответ - а Маркиз напрудил только в рюкзак, а берцы не тронул, что ты их раньше обоссцал, отметил, а коты чужую территорию уважают.
Только что вернулись с женой из Старого Петергофа. Каждую ночь Маркиз, зараза, выл девственницей. Жена вовсю храпит, а меня воспоминания мучают. А ведь май месяц уже. Может, думаю, привезти из города какую – ни будь изголодавшуюся кошку? Так он и забраковать может.
Навоз я продолжаю носить, но и рюкзак, портки, и берцы прячу под крыльцом. Рюкзак продолжает благоухать.
Наступила осень,зарядили дожди, с берез полетели желтые листья. Грустно стало.
Вчера шел на станцию. На дороге лежал мертвый Маркиз. Сосед, видевший его смерть, сказал – он за рыженькой кошкой гнался, а тут машина из – за порота вывернула. Водитель не успел ударить по тормозам. Я оттащил кота в канаву, вернулся домой за лопатой. И закопал кошачьего Дон Жуана в придорожной роще.
Прошел год и у нас в доме с Олей поселился котенок, выбрали мы рыженького, сразу договорились – кастрируем. Котенок рос красавцем, пушистый хвост трубой, желтые глаза, на ушах кисточки, бакенбарды как у английского лорда. Белая манишка. Ласковый… После того, как он неделю проплакал, промяукал под диваном, понял, что ни маму ни братьев – сестричек ему не найти, стал каждую ночь прыгать ко мне на диван, ложится на грудь и ну мурлыкать. Шею лижет, лапами ее жамкает, когти при этом выпускает. Пришлось спать в какой – то цуцавейке, чтоб горло защищала.
Пришел срок, и повезли мы нашего кота на цугундер. Привезли спящего после наркоза, с пластиковым воротником на шее. Пол дня он очухивался, падал, вставал, воротник мешал ему есть, пить. Смотрел я на него и мучился воспоминаниями как я отходил и не раз от наркоза.
Но с тех пор как чирикнули нашему Лису яички, он больше ни разу ко мне не приходил помурлыкать. А вчера выхожу на крыльцо – на дорожке три соседских кошки сидят. Так мне стыдно стало, вот бы тебе, Егорыч, отрезали самое дорогое, завыл бы похлеще Маркиза…