Анютка перешептывается с деревьями. Или это деревья перешёптываются с ней? Чуть поодаль хмурится викторианский особняк. Дремлет пересохший фонтан. Всё чисто, чопорно и очень по-английски. Тётя Белл прямо-таки бредит Англией. Даже своё имя переделала на британский манер. Bell в переводе с английского означает колокольчик.
"Мы, представительницы рода Звонких, не должны падать лицом в грязь, - заявляет тётушка по десять раз на дню. - Бедная сестра, твоя покойная матушка, не стала противиться искушению и погибла. Не повтори её судьбы, очень тебя прошу. Твоя мать возникла из тихого звона посуды. А, когда выросла, без памяти влюбилась в глупое позвякивание дешёвых китайских колокольчиков. И отдала ему самое ценное. И погибла, погибла безвозвратно. Я никогда не была такой легкомысленной. Появилась на свет, когда какая-то женщина в злости стукнула ложкой о блюдце. Красота и никакого порока. Порок смертельно опасен для женщин из рода Звонких. И я даже не смотрю в сторону мужчин". Я киваю. Анютка с удивлением слушает довольно-таки бессвязные речи тёти Белл. Для шестилетнего человеческого ребёнка это китайская грамота.
Вспоминаю свои первые годы. Моё детство мало чем отличалось от жизни Анютки. Фарфоровые куклы по имени Смотри-не разбей. Золотистый сундучок с сервизом Не разбей тоже. Прогулки по холодному, всегда сырому саду. Путешествия по особняку с дрожащей от страха свечой в руке. Разговоры с тенями. Игры с соседскими девочками из рода Звонких.
А потом - не помню, когда это началось - мне захотелось побывать в квартире, где умерла моя бедная матушка. Столько, сколько помню себя, тётя рассказывала историю о непокорной младшей сестре, сбежавшей в мир людей вместе с Сыном колокольного звона. Они поселились в однокомнатной квартирке на восьмом этаже, любовались метелями, обнимались под красно-черным клетчатым пледом. И... И в итоге на свет появилась я.
Женщины из рода Звонких слишком слабы и умирают в родах. Вот и матушка... А отец отправился куда глаза глядят. Бросил мёртвую маму и живую меня. Стоп! По-моему, я опять, по выражению тётушки, коверкаю слова. Но факт остаётся фактом. Я лежала и плакала от голода, сквозняка и одиночества. Тётушка пришла ко мне из зеркала, забрала в викториано-британий мир и стала растить на старо-английский манер. Пока я не взбунтовалась.
Несмотря на тётины слёзы, обмороки и обвинения в неблагодарности, я в неполных девять лет переступила порог квартиры, где родилась и невольно погубила маму. Что-то прошелестел полумёртвый букет роз в вазе цвета сапфира. Всхлипнула старушка ванна. Замкнулись в гордом молчании немолодые синие кресла. По-пенсионному крякнул голубой диван. И... И запищало существо в деревянной кроватке. Только теперь я заметила крохотную девочку. На вид ей было три или четыре месяца. Кожа её по цвету напоминала снежинки за окном, а глаза - вазу с умирающими розами.
И вот под тиканье часов и еле слышный шорох снежинок за окном я поняла, что должна остаться здесь. Остаться и беречь сапфироглазую девочку от опасностей, притаившихся в пустой квартире.
Проходили часы, ночь за окном густела, а в квартире никто не появлялся. От нечего делать я принялась перебирать немногочисленные книги, покрытые толстым слоем пыли. Чувствовалось, что к ним много лет никто не прикасался. Больше всего поразили стихи про небритую щеку площадей и облачко с гримаской на морщинке ротика.
Но вот, наконец, щелкнул замок, и в квартиру ввалились двое. Вульгарногубая брюнетка в белом пуховике и растрёпанный блондин в дурацкой темно-синей куртке. От обоих пахло спиртным, табачным дымом и танцевальным угаром. Брюнетка плакала. Меня до глубины души поразила чернота её слёз. Тогда ещё я понятия не имела о туши для ресниц.
- Ира, ну ты опять! Ну не плачь! Чего ты завелась? - по-бараньи блеял блондин.
- Я просто не понимаю, до каких пор ты будешь мне изменять, втаптывать меня в грязь. И что ты нашёл в этой Людмиле? - всхлипнула чернослёзная.
- Мы с ней просто разговаривали, - пробаранил синекурточный.
- В ванной? И ты обнимал её за талию. Я видела. Я приняла решение. Возьму на руки Анютку и прыгну из окна. Восьмой этаж, шансов никаких. А ты продолжай развлекаться со своими Людмилами, - Ира зарыдала безудержно, звонко, как небо в странной поэме.
И началась скучная, скулосводящая ссора. Громко плакала Анютка, о которой горе-родители успели позабыть. Так и потянулись мои дни. Арсений уходил на работу в супермаркет за углом. Охранял продукты от малолетних воришек, а, точнее, бездельничал. И получал за безделье зарплату. Ира следила за Анюткой и часто кричала на неё.
Когда у Арсения случался очередной выходной, они отправлялись в гости, возвращались оттуда в угольные ночные часы или на рассвете. И всегда Ира обвиняла мужа в измене и предательстве. И немузыкально звенел её голос, и чернели слёзы, и по-бараньи блеял, оправдываясь, Арсений. И плакала никому не нужная Анютка. Временами меня приходила увещевать из зеркала тётя. Наши встречи заканчивались ссорами и взаимными упрёками.
В редкие минуты затишья я погружалась в мир поэзии, всех этих Сероглазых королей и Арлекинов. Или же слушала снежную музыку, шелест теней в углах и тикающую трескотню времени.
Однажды в тревожный рассветный час Арсений и Ира вернулись с очередной вечеринки. За окном сероглазилось робкое позднефевральское утро. Арсений опять в чём-то провинился. Уединился в ванной с полногрудой прелестницей? Или... И чернели слёзы, поднимался до невыносимых высот визгливый голос Иры. Плакала позабытая всеми Анютка. Мне захотелось завизжать, затопать ногами, разбить этот надоедливый, шумный мирок, словно хрустальный шар с застывшей картинкой - сказочный домик, бутафорский снег, мрачные ели в отдалении.
Должно быть, моё настроение передалось и Арсению. Он страдальчески, по-женски схватился за виски. А потом лицо его исказилось от злости. Он дал Ире пощёчину - звонкую, неожиданную. И разбился стеклянный шар с надоедливо-яркой картинкой - черными слезами, размазавшейся вишнёвой помадой и визгливыми обвинениями. В руке у Иры оказался блестяще-стальный нож. И застонал Арсений, и разлилось по полу кухни помадоцветное нечто.
Ира долго сидела на полу в прихожей и плакала, после побросала в большую темно-серую сумку вещи и... только её и видели. Не прощу, никогда не прощу ей. Ладно Арсений. Ему уже никто не мог помочь. Но как Ира могла бросить Анютку? Должно быть, она никогда не любила малышку.
Я не очень хорошо помню, что было дальше. Вспоминается розовый луч на зелёном ковре. Я стояла у кроватки Анютки и видела безрадостные картинки из её будущего. Ободранное трёхэтажное строение и сотню озлобленных на весь мир детей. Никому не нужных, никем не любимых. Кое-кому удавалось, однако, обрести дом, тепло и семью. Но Анютка для всех оставалась неприкасаемой, прокаженной.
"Знаете, я бы очень не советовала вам брать в дом эту девочку. У неё дурная кровь. Мать Анны убила из ревности своего мужа. Теперь отбывает срок. Её задержали на вокзале в областном центре", - говорила приёмным родителям толстая кудрявая блондинка, директор мрачного заведения. И все обходили стороной синеглазую грустную девочку. Бедняжку всегда называли Анной, считали, что даже уменьшительных суффиксов она недостойна.
А потом... Выпуск, дурная компания, наркотики, прыжок с крыши девятиэтажки под влиянием страшных видений. Бесславная, грязная смерть.
"Что же делать?" - спросила я у осквернённой, окровавленной квартиры.
- А ты не знаешь? - пожало плечами обезображенное жилище. - Забирай девчушку в свой чопорный английский мир. Тётушка поворчит и перестанет. А не хочешь, оставь малышку здесь. Завтра её обнаружит квартирная хозяйка и позвонит куда следует.
Целый час я бродила по комнате, взвешивала за и против. Тётя с её ворчанием и строгостью страшила меня. Но ещё больше пугала судьба бедной Анютки. И в конце концов я взяла малышку на руки, попрощалась с её окровавленным, холодеющим отцом и, зажмурившись, нырнула в зеркальные глубины. Тётя Белл, конечно, качала головой, ворчала, страдала, пару раз упала в обморок, но... Но в итоге приняла малышку.
Детство Анютки полностью повторяет моё. Молоко в серебристой чашечке на завтрак, галеты без сахара, занятия с учителями до полудня, прогулка по гулкому саду с фонтаном и статуями. Овощной суп на обед, чай с золотистым печеньем на полдник, игры с фарфоровыми куклами до темноты, сказки перед сном. А в выходные и праздники - игры с соседскими девочками, родившимися из звона церковных колоколов, музыки забытой посуды, звяканья ложечек о блюдце.
Больше всего Анютке нравится болтать с сероглазым задумчивым мальчиком. Пройдёт лет пятнадцать, и юный мыслитель станет её мужем. Анютка - человек и не умрёт в родах. Кстати, печальный малыш тоже сирота. Его Звонкие родители предались греховной страсти, и мать не пережила родов. Отец же скрылся в неизвестном направлении.
Искоса взглянула на Анютку. Она возится с бумажными корабликами в луже. Опять забрызгала алое пальтишко. Тётя разворчится. Но... Но стоит ли обращать на это внимание? Скоро зазвонит гонг, и нас позовут обедать. Интересно, кто теперь живёт в той осквернённой квартире? Семья с детьми, тихая старушка или одинокий холостяк? Не всё ли равно? Главное, что Анютке ничего не угрожает.
А я... Моя жизнь не столь уж и плоха. Да, мне, как и всем Звонким, не дано стать матерью и женой. Но... Но на свете немало других интересных занятий. Воспитание Анютки, долгие прогулки, болтовня с подругами, книги, стихи, изучение мёртвых языков. Мрачное лицо Викторианского особняка разглаживается, и он одобрительно кивает. А, может быть, мне это только кажется?
Конец