Глава вторая.
Подмораживает.
Своего обещания Занину, заняться наведением порядка в Орловке, комсомольцы не забыли. Не таков был Иосиф Харкевич, ответственный секретарь Жарковской комсомольской ячейки, обладавший въедливым, непримиримым характером. Занятые, видимо, какими – то делами в посёлке, комсомольцы в Орловке не появлялись до конца года. Председатель сельского Совета, ожидавший обещанных ему перемен, и скорого их проявления, после разговора, совсем уже начал забывать об этой неожиданной и неприятной встрече. Но комсомольцы нагрянули в село опять неожиданно, к Новому году и принесли с собой множество мелких забот, в последующем переросших в крупные неприятности, закончившиеся трагическими событиями.
- Здравствуй товарищ председатель! – распахнув дверь в кабинет, представляющий собой обычную комнату в сельской избе, представился секретарь. - Вот мы и приехали, ты уж, наверное, меня забыл, Иосиф я, Харкевич.
- Да нет, не забыл, трудно забыть такого человека, я на партийных собраниях в Жарковке тоже бываю, слышу, как ты постоянно разносишь председателей сельских Советов, партийных секретарей сельских парт ячеек, за их нерадивость и нерасторопность. Плохо, мол, они занимаются в селе пропагандой партийной и комсомольской деятельности. Вам же комсомольцам надо быстрее развалить годами сложившиеся устои деревенской жизни. Торопитесь скорее всех загнать в партию, в комсомол. Всё решать сообща, методом голосования. А людей – то деревенских вы спросили? Готовы ли они бросить свои хозяйства, ради того, чтобы целыми днями по собраниям слоняться, да руки к потолку тянуть.
- О, брат, да ты со своими либеральными мыслями хуже врага Советской власти, не пойму, как это тебя до сих пор в шею не выперли из сельского Совета. Я этот вопрос подыму на следующем парт собрании в окружкоме. А что касается мнения народа, мы сегодня выясним, хотят ли они жить так, как жили, или начнут, наконец - то действовать, как граждане, освобождённые от гнёта эксплуататоров.
- Это как же понимать? – вскочил с места Михаил Игнатьевич.
- А так, пора найти золотую середину для всех, а то одни живут зажиточно, а другие хлеба месяцами не видят.
- Так ты, что предлагаешь снести всё в один котёл, а потом поровну разделить. Значит, ты понял так, что политика Советской власти заключается в том, чтобы лодыри катались на шее у трудового сельского народа?
- Ну, ты хватил. А может быть они не лодыри, а изначально обделённые люди?
- И кто же, интересно, их обделил? Когда в стране прошла земельная реформа, я создал комиссию и мы тщательным образом, изучили потребность всех семей в земельных наделах. Она, эта комиссия, разделила всю принадлежащую сельскому Совету пашню и сенокосы согласно количеству членов семей и их потребностей в угодьях. Так, вот одни, а их большинство, из этих угодий сделали плодородные участки, а у других, эти участки заросли бурьяном. И не по тому, что их труднее обрабатывать, а потому, что они, горе – владельцы этих зарослей, как роз и внушили себе, что новая власть на то и появилась, чтобы бесконечно отнимать и делить поровну. Один даже с топором пришёл ко мне в сельский Совет, молодой двадцать два года, ему бы пахать в пример другим, а он выдвинул требования: «Ты председатель должен меня и мою семью хлебом обеспечить, я воевал за Советскую власть, ранен был». А когда я ему попытался втолковать то, что Советская власть дала ему землю, для того, чтобы он обеспечивал хлебом свою семью сам и не забывал вовремя налог платить этой власти, он кинулся на меня с топором.
- А кто же это такой? И где же он теперь? – заинтересовала эта история Иосифа.
- Гаврила Малышев, две недели, как освободился из лагеря, два года отсидел, будет теперь знать, как с топором по деревне бегать.
- Так у тебя Михаил Игнатьевич при твоей службе и врагов, наверное, не мало?
- Не знаю, не считал.
- Вот мы сегодня и посмотрим, я молодёжь вашу Орловскую к вечеру соберу. Если ты не возражаешь, у тебя в сельсовете собрание проведём. Не в церкви же мне их собирать. Да, кстати, а поп – то ваш живой ещё? Чем он занят? Всё ещё детишкам мозги засоряет?
- Поп в церкви служит. А к детишкам новый учитель приехал из Новониколаевска. Хороший человек.
- Поп, всё - таки, служит? А учитель, что же на него смотрит, если, как ты говоришь, он хороший человек?
- А по твоему, если он учитель, то обязательно, должен на попа броситься, чтобы ему глотку перегрызть?
- Да Занин, не советский ты человек! Ну, так как же насчёт собрания?
- Проводи, как я могу запретить секретарю ВЛКС проводить работу с молодёжью.
***
Сбор молодёжи на собрание комсомольцы обеспечивали сами. Прибыло их в Орловку не меньше десятка, разделившись парами по улицам, они начали обходить дома. Работы, в зимний период, у крестьян значительно меньше, чем в полевой сезон, поэтому, за малым исключением, все селяне были дома.
- Приходите обязательно к шести часам в сельсовет, - приглашали глашатаи,- будем новую жизнь налаживать. Справедливость восстанавливать.
К вечеру, зимой, в шестом часу, в Сибири, на улице уже темнеет. Народу собралось много, услышав про новую жизнь, пришли не только молодые, но и взрослые мужики. Деревенские женщины, в то время, на собрания ещё не стремились, как мужик скажет, так и жить будут, по новому или по старому, у баб всегда спина в поту.
- А почему же с хутора никого не пригласили? – спросил Занин Харкевича.
- Почему же, пригласили Овсянниковых, только старшие отказались идти, а вот Михаил обещал обязательно появиться. Оказывается, товарищ председатель, у тебя в селе даже рабы имеются.
- Какие рабы? - удивился Занин
- Как какие, а Овсянниковы, нам Михаил всё рассказал о том, как их эксплуатирует Богданов.
- Почему же это рабы, они работают по договорённости, если что – то не устраивает, никто их удержать не сможет. Земельный кодекс Богданов соблюдает, вся семья его, так же, трудится вместе с работниками. А других хуторян, почему не пригласили?
- А кого там приглашать, остальные попы, да бывшие белогвардейцы. Что ж прикажешь их в комсомол агитировать. Ладно, хватит, пора начинать, народ собрался, в избе уже не повернуться.
- Товарищи, - представившись, начал Харкевич, - вы, крестьяне, вместе с рабочими, совершив революцию, освободились от оков капитализма. Новая власть делает всё, чтобы вам жилось хорошо, обеспечила вас землёй, в надежде на то, что у каждого на столе будет хлеб. Каждый имеет право быть сытым.
- Советская власть решительно ведёт борьбу со старорежимными пережитками, отвергая воздействие церкви на умы трудящихся, «Религия - опиум для народа». Веками на ваш разум воздействовали попы, поддерживая эксплуататоров, обещая за все ваши мучения на земле, потустороннюю райскую жизнь. Мол, богатым рай на земле, а беднякам на том свете.
Давно уже в городах и посёлках активную деятельность развернули партийные и комсомольские ячейки, обеспечивающие справедливую жизнь для всех, особенно для беднейшей части общества.
А, что же творится у вас в Орловке, которая, образно выражаясь, находится в двух шагах от окружной партийной и комсомольской власти: с молчаливой подачи, а может быть и при поддержке председателя сельского Совета и вашей партийной ячейки, в селе возрождаются вновь капиталистические элементы.
- Это, какие?- выкрикнул кто – то с места. - Поведай нам.
- Какие? А вот жители с вашего хутора Богданов и Барышев. Дошло до того, что Богданов у себя, в рабстве, содержит целую семью.
- Ты нам хуторских не лепи, - послышались снова выкрики с места, - это «белогвардейский» хутор, они живут сами по себе.
- Ладно, с этим мы разберёмся позже, но и у вас в селе, тоже намечаются богатенькие куркули, вот Сидор Ярцев, Савелий Кольцов, Пётр Ионов раскорчевали дополнительно участки земли больше тех, что им выделила комиссия, и тоже нанимают работников. А в тоже время такие крестьяне, как Мартын Уваров, Пётр Свищь, Гаврила Малышев, да ещё человек пять – шесть наберётся, кое – как сводят концы с концами. Это, как понимать?
- Понимать это просто, - поднялся дед Беклемищев, - Петрунька Свищь лодырь и пьяница, всю жизть с протянутой лапой, его баба кормить, день и ночь в огороде горбатится. Ему участок выделили, а он и пальцем, на нём, не пошевелил. Зарос бурьяном участок, а Петрунька всем рассказывает, что это специально, будто зайцев разводит для охоты.
-Мартын Уваров такой же лодырь, - подхватил Сергей Галкин, - он детей умеет только делать, настрогал десять штук, а сам, нет, чтобы на участке работать, так он извозом занялся. Конь у него хороший, на нём бы пахать, да пахать, а Мартын наймётся на лесозавод в посёлок, повозит лес с месяц, получит деньгу и заливает свою поганую глотку самогоном. Тоже у бабы на шее сидит.
- А я требую, - поднялся Гаврила Малышев, - чтобы мою семью сельсовет хлебом обеспечил. Я воевал за Советскую власть, ранен был, у меня одна нога короче другой, я пахать не могу.
- Зато по бабам бегать тебе твоя короткая нога не мешает, - вставил Семён Якунин, - не ты один воевал, вот Петруха Сидоров с одной нагой по сто пудов зерна со своего участка собирает. Сделал себе деревянный протез, и скачет впереди лошади.
- А ты заткнись Сенька, не бреши, коль не видел, я к твоей бабе не ходил, - вспылил Гаврила, - правильно, комсомол, давно с этим Заниным разобраться нужно.
- Вы нашего председателя не трогайте, - вновь поднялся дед Беклемищев, - это настоящий человек, при нём наше село самое лучшее в округе. Он рабочих людей уважаить и ценить. Завсегда, если потребуется, на помощь придёть. Никакой нам новой жисти не надобно. Кому у нас плохо живётся, пусть пруть из деревни, к чёртовой матери!
В избе поднялся гвалт: «Ты, парень, забирай своих комсомольцев и дуй в свою Жарковку». «Не лезьте в нашу жизнь, мы сами разберёмся». «Не надо нам новой жизни»
- Тише товарищи, - поднялся председатель сельского Совета, - видишь, товарищ Харкевич, жители нашей Орловки не хотят делиться своими трудовыми доходами с лодырями и гордецами, прикрывающими свою лень, боевыми заслугами. Ты, прежде чем ехать к нам, заглянул бы в сводку поставок налоговых сборов по округу. Кто больше всех сдал государству сельхоз продуктов? Орловские крестьяне. Кто вперёд всех собрал урожай и рассчитался с государством? Опять же они. И в том числе хуторяне, как вы их называете «белогвардейцы» Да, Богданов, Ярцев, Кольцов, Ионов нанимают работников. Принятый в 1922 году земельный кодекс не запрещает этого, если все члены семьи заняты на обработке пашни. Но и сдают они больше всех продуктов, почти, втрое больше каждого из наших селян.
- Что же касается того, что у нас на хуторе рабы, по-моему, это тоже ваши домыслы. Овсянников, встань, - обратился Занин к Михаилу, - вас, что Богданов на цепи держит, почему ты считаешь себя рабом? Разве не можете вы уйти от него в любое время?
- Можем, - выдавил из себя Мишка, - не куда нам идти.
- А что же тогда? Он вас плохо кормит? Или одеждой не обеспечивает? Или не рассчитывается продуктами по договору?
- Нет, всё выполняет. А работаем – то мы, как волы, с утра и до ночи, без выходных.
- Вот видишь, председатель, - вставил Харкевич, - без выходных!
- Что совсем без выходных?
- В праздники только, зимой, - сел на место Мишка.
- А ты как думал, у крестьянина летний день – год кормит.
«Тебя бы туда, сволочь, - подумал Мишка, - ишь, как он подпевает этому помещику. Подожди, вступлю в комсомол, я порядок у помещика наведу»
« Подожди, гад, ты у меня в ногах ещё будешь валяться, - думал Гаврила Малышев, - я рассчитаюсь с тобой, сполна, за эти два года лагерной отсидки»
-Ну что, товарищ Харкевич, будем ещё обсуждать вопросы перехода к новой жизни, или как? – спросил Михаил Игнатьевич, пряча хитроватую улыбку в ворот фуфайки.
- Да, что с ними говорить, темнота деревенская, НЭП до добра не доведёт, если так будет продолжаться, капитализм возвратится назад, - вынес приговор новой экономической политике Харкевич.
- Граждане! Старшие товарищи могут идти по домам, попрошу остаться молодёжь, - второй вопрос «о вреде религии для Советского человека» он выносить на общее обсуждении не осмелился. - «С этими мужиками, так просто каши не сваришь, завалят и этот вопрос, точно так, как поступили с первым» - думал Иосиф.
***
Взрослые мужики, дымя самокрутками, вывалили во двор, и оттуда ещё долго доносились громкие выкрики, порой с нецензурной бранью. Иногда этот гул прерывали писклявые вскрики, похожие на поросячье взвизгивание, это Петрунька Свищь отбивался от наседающих на него мужиков. Постепенно всё стихло, возбуждённые незаслуженными обвинениями, крестьяне разошлись по домам.
Молодёжь, оставшаяся в доме, составляла четвёртую часть от всех первоначально присутствующих на собрании, и была представлена подростками и молодыми парнями села, единственным делегатом от «белогвардейского» хутора был Мишка Овсянников. К ним же присоединился Гаврила Малышев, жаждущий хоть на ком – то сорвать свою злость, разгоревшуюся после обсуждения первого вопроса.
- Слышали ли вы о том, что такое комсомол и кто такие комсомольцы? - начал Иосиф Харкевич.
В избе повисла тишина, ошарашенные тем, как старшие мужики, их отцы и деды, встретили предложение о новой жизни, ребята насторожились: «Бог его знает, что ещё предложит этот поселковый говорун, и как к этому отнестись, чтобы потом не получить дома взбучку» были, конечно среди присутствующих и «оторви головы», но они пока тоже не хотели первыми ввязываться в дискуссию.
- Что же ваши старшие товарищи, коммунисты, до вас не донесли то, что существует Ленинский Коммунистический Союз молодёжи?
В избе тишина сменилась шорохом одежды, вызванным сменой позы сидящих. И было не понятно, то ли действительно местная парт ячейка, состоящая из пяти человек, не считала нужным разговаривать с пацанами. То ли эти пацаны не желали разговаривать с ним, Осипом Харкевичем.
- Ну что же вы, ребята, - попытался приободрить их Михаил Игнатьевич, - отвечайте на вопрос.
- Да слышали мы что – то про это, - зевнув, выдавил Гаврила Малышев, - ты это, комсомолец, не темни, говори чё надо – то.
- От тебя мне ничего не надо, - вспомнив, что Гаврила отбыл срок, Харкевич с ним в дискуссию вступать не желал, - я у всех спрашиваю.
- А чё это ты со мной разговаривать не хош, - не унимался Малышев, - чем я хуже всех.
- Ты уже переросток, да и осужденных мы в комсомол не принимаем – устав Харкевич уважал, и нарушать его не собирался.
- Сегодня нам твои друзья уже рассказали, кто вы такие, - вдруг неожиданно для всех и, главное для себя, высказался Мишка Овсянников, - мы знаем то, что вы за угнетённых, и против угнетателей и пережитков прошлого.
- Ну вот, - вздохнул облегчённо Харкевич, - а раз знаете, я и хочу с вами обсудить вопрос: «Как избавится от пережитков прошлого в вашем селе» Вы знаете о том, что бога нет и, что попы враги Советской власти?!
- Как это бога нет! – зашумели парни. - Как это нуту? – шум нарастал, ребята, ещё мало обученные в школе, привыкшие вместе с родителями посещать церковь, крестить рождающихся детей и провожать, отпеваемых попом, умерших в последний путь, не могли сходу принять такое заявление.
- Какой же отец Евлампий нам враг! – кричали с мест. - Он всегда помогал нам во всём. Да он курицы не обидит, как он может навредить Советской власти? Отец Евлампий учил нас грамоте, учил писать буквы, читать азбуку, - некоторые повскакали с мест и уже направились к двери.
- Стойте! – повысил голос Харкевич. - Я сейчас вам всё по порядку расскажу, если и после этого вы мне не поверите, можете уходить.
Михаил Игнатьевич, стоя у окна, вглядывался в наступившую тьму, он решил не вмешиваться в этот разговор. «И так полно нареканий в адрес моего поведения, дай волю Воронову, он бы ни минуты не думая, поставил меня к стенке. Пусть комсомолец трактует свои соображение, всё равно, если новая власть решила бороться с пережитками, она своего добьётся»
- Вот видишь председатель, к чему приводит твоя, так называемая доброта, а на деле пособничество врагам. Дал волю попу, он и научил этих «грешников» не только писать и читать, - понизив голос, упрекнул Осип Занина. На что тот не удостоил своего оппонента ответом.
Конечно, как бы не относился Михаил Игнатьевич к комсомольскому секретарю, тот своё дело знал отлично. В течение двух часов Харкевич, приводя разные примеры, втолковывал ребятам вредную позицию церкви и её священнослужителей, занятую по отношению к бедному, неимущему классу, и наоборот приносящую пользу только толстосумам и царю. Говорил он доходчиво и убедительно. В общем, атеистическая лекция прошла на высшем уровне.
- Ну как, убедил я вас или нет? – спросил Харкевич, закончив агитацию.
Половина ребят, представив, что им скажут дома родители, узнав об услышанной хуле, встали и покинули избу. Другая половина, скорее из любопытства, потянувшись к новым словам, обещанному участию в управлении новой жизнью, осталась, надеясь каким – то образом соединить комсомол с богом. Гаврила Малышев остался из вредности.
- Ну вот, остались истинные борцы за идеи Советской власти, - специально повысив статус значимости оставшихся «атеистов», провозгласил вождь молодёжи. – Тогда у меня к вам сразу возник вопрос, как мы поступим с попом и церковью? Чего тянут, сейчас и примем решение.
- Может быть, торопиться не надо, - попытался урезонить распалившегося секретаря Занин.
И тут, на слова Михаила Игнатьевича, разыгравшаяся давняя озлобленность, на председателя, подняла Мишку с места:
- Сжечь её к чёртовой матери, - выпалил он.
- Правильно, - подхватил Гаврила Малышев, обиженный теперь уже на всех, в том числе и на комсомольца, – а попа придушить, вместе с попадьёй. Все остальные, присутствующие, замерев, сидели с вытаращенными от страха глазами, представив, наверное, как пылает божий храм.
- Да вы, что, - не ожидая такой реакции на своё предложение, перепугался Харкевич, - я никого не призываю жечь и убивать. Я предлагаю, председателю сельского Совета завтра же принять решение о закрытии церкви, и передачи её комсомольской ячейке, которая сегодня будет избрана. Крест и колокола поснимать. Попу же запретить пропаганду религии среди населения Орловки, особенно среди детей. Кто за это предложение, прошу голосовать. Голосование проводиться поднятием руки вверх, если вы поддерживаете либо отрицаете предложение. Голосуем!
И парни, обрадовавшись тому, что церковь поджигать не нужно и тем более убивать отца Евлампия, с его «матушкой» тихой и опрятной старушкой, взметнули руки к потолку. Занятие это, не привычное в деревне, вызвало неожиданный восторг.
- Единогласно, - подитожил Харкевич, - видишь, председатель, молодёжь требует справедливости.
- Голосование не действительное, - возразил Занин, - они ещё не комсомольцы, и протокол собрания отсутствует.
- Ничего, через несколько минут они станут комсомольцами, а уж протокол я тебе такой напишу, что комар носа не подточит.
В комсомол записали всех присутствующих, кроме Гаврилы Малышева. Мишка Овсянников, став комсомольцем, просияв от радости лицом, тут же попытался извлечь пользу из этого приобретения:
-Товарищ Харкевич, а я теперь смогу себе и моим родителям назначать выходные дни и делить полученное с полей зерно, не так как этого хочет Богданов, а так как нужно мне.
- Ну, насчёт зерна, это ты парень хватил лишка. Что же касается выходных твоим родителям, я пока ничего сказать не могу, я вынесу этот вопрос на ближайшее партийное собрание в округе, а пока всё остаётся так, как было. Что касается тебя, я завтра же повстречаюсь с твоим хозяином и строго накажу ему, что препятствовать посещению тобой комсомольских собраний он не имеет права.
- А как часто будут проходить эти собрания? – сморщился недовольный Мишка.
- Это теперь будет зависеть от вас. Вот выберем сейчас секретаря комсомольской ячейки, он и будет решать такие вопросы.
- А можно я буду секретарём? - выдвинул свою кандидатуру Мишка.
Но и тут ему не повезло, вспомнив о том, что этот парень предложил поджечь церковь, Осип поёжился: «Этому дай в руки даже самую малую власть, он спалит всю деревню» Секретарём общим голосованием, опять же методом поднятия руки, что начинало нравиться всем, избрали Беклемищева Ивана, внука Ивана Кирилловича Беклемищева.
- Ваша задача, - выступил с напутственным словом Харкевич, - распространение идей социализма и вовлечение крестьянской молодёжи в активное строительство Советской России. Убеждать и привлекать в свои ряды всю молодёжь села. В корне пресекать всякое влияние вашего попа на население. С завтрашнего дня, снимете с церкви крест, колокола и иконы.
- Никто этого делать не будет, - прервал его наказы Михаил Игнатьевич, - я никому не позволю бесчинствовать в деревне. Одного твоего слова недостаточно, для меня оно ничего не значит. Вот когда я получу решение от Чернова Василия Петровича председателя Жарковского поселкового Совета и от председателя Секретариата РКП/б/ Огнева Александра Николаевича, тогда и решиться судьба нашей церкви. Что же касается вашей агитации и разговоров с жителями, с моей стороны никаких препятствий не будет.
На этом первое комсомольское собрание села Орловки было закончено. На крыльце Мишку Овсянникова поджидал Гаврила Малышев.
- Ну, ты, богдановский раб, - косо усмехнувшись, пыхнул он дымом от самокрутки Мишке в лицо, - доволен комсомольскими решениями? Вижу, что нет. Никому этот гад, Занин не даст развернуться, и Ванька Беклемищев ему не указ, тем более Беклемищевы друзья с твоими соседями Барышевыми. Приходи завтра вечером ко мне, поможем комсомольцам разобраться с церковью и попом. А потом и с Заниным разберёмся, вижу, что он и у тебя поперёк горла стоит.