Глава третья
Отморозки.
***
Утром снег, наметённый за ночь метелью, разгребать Мишка не вышел. Удивлённый этим событием Николай Трофимович пришёл в избу к Овсянниковым, Мишка лежал на печи, прикинувшись спящим.
- Терентий, - обратился Богданов к Овсянникову старшему, - что Мишка заболел, что ли? Дороги – то от дома, почему не чищены?
- Не знаю, Николай Трофимович, будил я его, не встаёт, говорит это теперь не его дело. Вчера вечером пришёл поздно, сказал, что жисть теперь изменится. Сёдни к тебе комсомолы какие – то должны прийтить.
- Какие ещё комсомолы? Они мне на кой дьявол нужны, - ничего не понял хозяин, - Мишка, ну ка, вставай, хватит дурака валять, мне выезжать на ярмарку надо!
- А чё, без меня на ярманку ехать не можешь?- повернул заспанное лицо Мишка. - Чё, снегом дорогу завалило? Так заставь попов, пусть они чистят. Я теперь комсомолец, мне положен выходной, по тому, што я сёдни пойду на собранию.
- На какую ещё собранию? - опешил от такой наглости Николай Трофимович. - Ты што, заболел или белены объелся, я тебе сейчас такую собранию пропишу, что ты два дня чесаться будешь!
- Попробуй, тебя сразу посадят, капиталист ты проклятый, меня теперь комсомол защищает. Сёдни придут к тебе комсомольцы жарковские и расскажут, что меня ты трогать не имеешь права, а я буду ходить на собранию тогда, когда захочу.
- Ах, ты, мать твою… - схватив за шкирку восставшего работника, Николай Трофимович потянул его с печки, но Мишка, несмотря на ранний возраст, вымахал уже на всю длину печи, и, упёршись ногами в деревянный бортик, остался лежать на месте. В руках хозяина болтался оторванный ворот рубахи непокорного работника.
- Ах, ты, гадюка, - окончательно взбесился Николай Трофимович, такого хамства он даже во сне предвидит не мог, – сегодня же собирай манатки и вали к своему комсомолу. Терентий, ты слышишь, возвращусь с ярмарки, чтобы духу твоего щенка на моём дворе не было.
- Да, куды ж он пойдёть? Трофимыч прости его, ето комсомол во всём виноват. Прости, - и Терентий Христианович рухнул перед хозяином на колени.
- Встань отец, - соскочил с печи Мишка, - не унижайся. Я давно уже хотел уйтить. Сёдни уйду. А ты, толстомордый куркуль, запомни, я тебе такое устрою, что ты жизти своей не обрадуешься.
Это было настолько неожиданно, что Николай Трофимович онемев, застыл на месте, не зная, что делать. Затем, очнувшись, вывалился из двери, хлопнув ею изо всех сил, в избе что – то оторвалось и грохнулось об пол.
***
Гаврила Малышев напрасно представлялся семейным человеком, никакой семьи у него не было. В двадцати двух летнем возрасте он появился в деревне Орловке. Откуда взялся? Точно никому было не известно, но он утверждал, что явился с поле боя, и кровь свою пролил за Советскую власть. Ноги у него действительно были разные, одна короче другой.
А сам Малышев знал, конечно, о себе всё. На самом деле в Красной армии он не служил, а, с восемнадцати летнего возраста, рыскал с бандой в лесах на Урале. Занимались добычей драгоценных камней, на брошенных алмазных жилах, нападали на артели диких золотодобытчиков, иногда грабили государственные рудники. Ногу он сломал, упав с коня, при бегстве от рудничной охраны. Охранниками были башкиры, и глотку Гавриле они бы перерезали в одну секунду. Спасло его то, что при падении он завалился в расселину, прикрытую высокой травой, но встать и идти не мог, так, как нога его оказалась сломанной в нескольких местах. Нашёл его, случайно дед, опять же башкир – травник. Собирая лекарственные травы, услышал стоны из расселины. Два года старик лечил и кормил Гаврилу. Из благодарности за это Малышев перерезал деду глотку, позарившись на мешочек с золотым песком и двуствольное ружье. С Урала, прихрамывая на одну укороченную ногу, он двинулся в Сибирь и к двадцати двух летнему возрасту, случайно, добрёл до села Орловки. Где поселился в брошенном на отшибе домишке. Ему это как раз подходило, не любил Гаврила людные места.
После войны в деревне холостых баб хватало, и он периодически меняя, приводил в дом очередную сожительницу. Одна из них оказалась вдовушка с двумя детьми. Любовь любовью, но детей кормить надо, а работать неохота. Вот тогда – то Малышев и представился инвалидом, пострадавшим на поле брани за Красную армию. По старой бандитской привычке, взяв в руку топор, двинулся он в сельский Совет, так сказать, решил взять председателя на испуг. Но просчитался; Михаил Игнатьевич был настоящим бойцом Красной армии, и Гаврила, получив по морде, вылетел в дверь спиной вперёд, при этом падая с крыльца, повредил вторую ногу. Однако этим дело не кончилось, и Малышев отправился в места не столь отдалённые / для Сибири это подходящее определение /, где таким же топором два года заготавливал лес для Жарковского лесозавода, под конвоем. Вот откуда родилась у него неудержимая ненависть к председателю Орловского сельского Совета Занину Михаилу Игнатьевичу.
***
В данный момент Гаврила Малышев жил один, в груди его кипела злобная жажда отмщения, которая придушила его неуёмную любовь к вдовушкам:
«Прикончу этого гада, Занина, и сбегу из проклятой Орловки, снова на Урал», - всё чаще посещали его крамольные мысли. - «Вот выберу подходящий момент. Мне бы ещё толкового напарника в помощь».
После перенесённых унижений на этом комсомольском собрании, терпение Гаврилино лопнуло:
«Ну, всё, пора этому буржуйскому недобитку глотку заткнуть» - А тут ещё и напарник вроде появился, в лице этого «раба» с хутора, Овсянникова.
«Вот, сегодня ночью испытаю этого Мишку, посмотрю, на что он способен. Если подходящий фрукт, поможет мне расправиться с председателем. Вместе подготовим этот счастливый миг. Торопиться не буду, махну на Урал к концу весны, когда реки успокоятся, иначе туда не добраться. Надо продумать всё основательно, чтобы потом успеть во время смыться. Возьму этого щенка с собой, чувствую из него добрый головорез получится, ишь, как он озверел на собрании, церковь спалить предложил. Хватка у него собачья. Выгоду сразу захотел извлечь для себя, из того, что стал комсомольцем. Ну, а если, что ни так, я ему быстро красный галстук на глотку накину. Вечером обещал прийти, не обманет пади»
Но до вечера ждать не пришлось, Мишка Овсянников появился сразу после обеда. В одной руке его болтался жиденький узелок, другой он сжимал топор на длинном топорище.
- Ты уж не меня ли пришёл убивать? – косо улыбнулся Гаврила. - Или сразу хочешь попа с попадьёй угробить? Чо, с узлом – то и с топором?
- Можно было бы и их, но сначала надо с Богдановым и с Заниным рассчитаться. Ушёл я от помещика, по тому и с узлом, а топор на всякий случай, пригодиться. Примешь на квартиру – то?
- Что ж не принять хорошего человека, проходи. Правда, лежанка – то у меня одна, спать на полу будешь. А вот с Богдановым и Заниным придётся подождать, это так просто не делается. А начнём мы сегодня с тобой именно с попа, поможем комсомольцам в борьбе с религией.
- Ты чо задумал – то? Попа убивать будем, что ли?
- Зачем его убивать, он сам сдохнет, мы ему ночью сюрприз преподнесём, вот он обрадуется. Ночи теперь тёмные, буран завывает, все звуки гасит, нам это на руку. Сейчас пойдём с тобой к церкви, внимательно посмотрим, как нам проще и безопасней забраться на купол и колокольню, по дороге всё, что задумал, расскажу.
Церковь в Орловке построена была хорошими мастерами, кроме того, что она изумляла прихожан своими архитектурными прелестями, мастера эти обеспечили свободный доступ ко всем деталям храма, для того, чтобы беспрепятственно можно было пользоваться вспомогательными приспособлениями для проведения культовых обрядов. На колокольню можно было попасть как изнутри храма, так и снаружи. Не забыли они укрепить, почти незаметные снизу, скобы и на куполе, для проведения косметического ремонта самого купола и закреплённого на нём креста. То, что сделано для верующих во благо, превращается антихристами во зло.
Злоумышленники, под покровом темноты, взобрались на самую верхушку купола. В руках у Гаврилы была двуручная пила, Мишка держал верёвку. Крест на купле был деревянный, но довольно тяжёлый, изготовленный из ценных пород. Нет в Сибири породы дерева ценнее, чем лиственница, а она, матушка, не уступала по прочности иному металлу. По тому – то и тяжела была, как металл. Долго не могли одолеть, варнаки, эту прочность, но упорство их и злоба победили. С трудом удалось им спустить на верёвке отпиленный крест вниз, на снег.
Старенький поп, отец Евлампий, жил в маленьком домике рядом с храмом. Ещё днём Гаврила и Мишка, пробравшись в церковный двор, поставили к дому батюшки лестницу. И теперь спиленный крест затащили на крышу поповского жилья и воткнули его в печную трубу комлем, нижней частью. Этого пакостникам показалось мало, обмотав, заранее припасёнными, тряпками языки колоколов, они поснимали их с колокольни и расставили у двери дома.
Утром, как всегда, попадья, матушка Агафья, начала растоплять печку. Лучины вспыхнули, огонь, перескочив на берёзовую бересту, запылал, и клубы дыма хлынули в избу.
Отец Евлампий, молившийся у иконостаса, обернулся к печке, глаза его тревожно расширились:
- О господи! Что же ты, матушка, натворила, - запричитал он.
- Не знаю батюшка, дым в трубу не идёт. Видно её снегом завалило.
Отец Евлампий, накинув сверх рясы армяк, засеменил на крылечко.
- Господи, господи! Что творится – то, матушка! - послышались причитания старика. - Никак конец света наступил, - фальцетом голосил поп.
- Что стряслось – то, батюшка, - выскочила попадья следом, но увидев у крыльца колокола, тоже запричитала, - спаси Христос! Господи, что же это такое!
И тут, отец Евлампий, накладывая на грудь крестные знамения, поднял глаза к небу и увидел в трубе крест, глаза его расширились от ужаса:
- Свят, свят, свят…- только и смог он сказать, схватившись за грудь, старик рухнул в снег.
Растревоженные, криками матушки Агафьи, соседи, забежав во двор и видя в трубе крест, а у крыльца колокола, тоже начинали неистово молиться. Постепенно до их сознания начало доходить, что это не божья кара, а подлый поступок какого – то проходимца.
- Вот тебе и комсомольцы! - зашумели они. - Никак Ванька Беклемищев со своими архаровцами, решили отомстить, за то, что председатель не разрешил им занимать церковь.
- Мы тут не причём, - только сейчас люди заметили, что Иван находиться среди них, - мы ещё толком – то и не знаем, что нам даст этот комсомол. Это видимо те, кто вчера предлагал церковь поджечь, а попа и попадью убить.
- А что это из дома дым – то валит? - крикнул кто – то. - Пожар граждане!
Наконец – то забежавшие в дом мужики, поняв, в чём причина задымления, вытащили дрова из печи. Крест из трубы был извлечён и занесён бережно в храм. Батюшку подняли и занесли в дом, он был неподвижен, рот его перекосила странная улыбка, глаза смотрели в потолок. От всего увиденного богохульства, отца Евлампия парализовало.
Целый день мужики прикрепляли колокола на колокольне к перекладине и укрепляли на куполе крест. К вечеру из посёлка приехал оперуполномоченный Стрельцов Егор Тимофеевич, походил по селу опросил соседей, свидетелей ни нашлось. Виновных обнаружить тоже не удалось, улик на месте преступления не было.
Возможно, Егор Тимофеевич и имел предположения о том, кто совершил эту мерзость, но выезжая в Орловку, он получил наказ от своего начальника Воронова:
- Ты Стрельцов там сильно не усердствуй, всё равно скоро все церкви в уездах будут ликвидированы.
***
Не добрался до Гаврилы и Мишки Егор Тимофеевич, но они, от греха подальше, из Орловки улизнули: «Мало ли что, - засомневался Малышев, -опер не нашёл, так люди догадаются, самосуд запросто устроят. Вера в бога в деревне ещё не угасла совсем»
- Вот, что кореш, - сразу же после учинённого надругательства над попом, заявил он Мишке, - парень ты вроде надёжный, давай от греха подальше, на время, рванём в Новониколаевск, пока здесь всё уляжется»
- А как же Богданов с Заниным? – недовольно набычился Мишка. - А, потом, на что мы там жить будем и где?
- Богданов и Занин от нас не уйдут, судя по их здоровью, они, без нашей помощи, умирать не собираются. А о еде и жилье не твоя забота, мне тут один башкир золотишко ссудил, месяца на два – три нам хватит.
Три месяца пролетели быстро, у селян в посевных заботах, у бандитов в праздном шатании по Новониколаевску. Особых событий в Орловке за этот период не произошло, если не считать того, что несчастный старик - поп через месяц, после случившегося, умер. Церковные службы, различными распоряжениями, были запрещены, снова лишившись креста, колоколов и икон, церковь была передана комсомольцам, под их штаб. Народ погудел, несколько дней возмущался, а потом постепенно затих. Богданов про Мишку стал уже забывать, а Занин про Гаврилу забыл совсем.
Но вот однажды, в ночь, в начале июня, раздвигая выросший вокруг дома бурьян, две фигуры, освещённые лунным светом, крадучись пробрались к дому на отшибе и, оглядевшись, пропали за его дверью.
- Ну, вот мы и дома, - упав на лежак, пыхнул дымом, казённой папиросы, Гаврила, – пару деньков передохнём и за дело.
- За какое? – сделав вид, что не понял, спросил Мишка. Его было не узнать, за время отсутствия, он вытянулся вверх и раздался в плечах, сейчас уже, со спины, трудно было опознать, кто из них Овсянников, а кто Малышев.
- Не валяй дурака, кореш, дело у нас теперь одно, завалить своих врагов. Через два дня появишься в древне, пусть все знают, что ты здесь. Пойдёшь в свой комсомол, скажешь, что ездил к родственникам. Будешь общаться с комсомольцами, и следить за председателем Заниным. Выяснишь, где он чаще всего бывает, особенно вдали от деревни, когда и во сколько появляется дома. А мне лучше ему на глаза не показываться. А за твоим бывшим хозяином следить нечего, он всегда на месте, в поле, подстережём и пристрелим.
- Знаешь, Гаврила, я его убивать не буду, я другую месть придумал.
- Вот те, раз. Какую же? – вылупил удивлённо глаза тот.
- Пока не скажу, - ухмыльнулся Мишка, - потом сообщу, когда сделаю.
- Ну, и чёрт с тобой, - поджал, обиженно, губы напарник.
***
Прошло две недели. Михаил Игнатьевич, с утра запряг сельсоветского жеребца в дрожки и, потихоньку насвистывая какой – то незатейливый мотив, выехал за околицу села. Путь его лежал в соседнее село Марьенку, расположенное в девяти километрах от его родной Орловки. Ехал он туда по просьбе председателя, теперь уже, окружного совета Чернова Василия Петровича.
- Что – то у твоего коллеги марьенского председателя не получается, Михаил, - позвонил он вчера Занину, - много жалоб на него. Голодают сосланные священнослужители. Плановая разработка земельных участков проводиться плохо. Народ его не слушается, видимо не уважает. Съезди завтра к своему соседу, помоги, подскажи, присмотрись к нему. Может быть, туда направить другого человека, на эту должность.
- Да мне как – то неудобно вмешиваться в чужие дела, Василий Петрович, - попробовал отговориться Занин, - пошлёт он меня подальше и будет прав.
- Не пошлёт, я его предупредил о твоём приезде.
Жеребец бежит рысцой, дрожки на рессорах, мягко покачиваются на, гладкой полевой, дороге. Глаза сами собой закрываются, отдаваясь приятной, разнеженной дрёме. Вот и речушка Уда. «Половина пути позади» - подумал Михаил. Жеребец, сбавив ход, застучал коваными копытами по бревенчатому накату мостика. И вдруг стал, как вкопанный.
«В чём дело?» - Занин поднял голову и посмотрел вперёд. Перед лошадью, посреди моста стоял человек, с топором в руках и, в низко надвинутой на глаза, кепке.
- Но Соловко!, - дёрнул вожжи Занин.
- Подожди председатель, не спеши, поговорить надо, - поднял голову незнакомец.
«Мишка Овсянников, - узнал Михаил Игнатьевич, - то – то он целую неделю крутился у сельсовета. Высматривал, меня выслеживал, как же я не догадался, ни к чему хорошему эта встреча не приведёт»
- Чего тебе надо Овсянников?
- Ты же слышал, я сказал, поговорить надо.
- О чём мне с тобой разговаривать?
- Зато мне есть о чём. Напомнить тебе хочу кое - что. Вот то, например, как ты на хуторе развёл белогвардейцев и попов. Потакаешь им во всём. Эти казаки Барышевы у тебя самые надёжные работники, ты им даже пасеку отдал. А мой мордатый капиталист, который эксплуатирует моих родителей и этих паршивых попов, так этот, по-твоему, самый хороший хозяин во всей округе. Я у него с малых лет работал с темна, до темна, без выходных, а ты считаешь, что так и надо. Друга моего обидел, ни за что.
- А что же я с тобой буду разговаривать среди дороги, приходи завтра в сельсовет, поговорим.
- Не с кем завтра мне будет разговаривать в сельсовете. Отговорился ты, гнида, раскрою я тебе череп, вот этим топором.
«И этот с топором пришёл, разговаривать», - Занин медленно потянул револьвер из – за пояса.
- Ну, что же Михаил, давай поговорим, - соскочив с дрожек, Михаил Игнатьевич, направил ствол револьвера на Мишку, - уйди с дороги, иначе, в твоей безмозглой голове появится дыра!
- Это мы ещё посмотрим, в чьей голове или спине будет дыра, а может и две дыры.
Раздался слабый щелчок, Михаил Игнатьевич взвёл курок. И в это время, раскатисто отдаваясь эхом в приречных колках, прогремел двойной выстрел. Сильнейший удар, на уровне сердца, толкнул Занина в спину, острая боль пронзила на секунду всё тело, ноги подкосились, и Михаил Игнатьевич, заваливаясь на бок, опрокинулся в речку. Жеребец, встав на дыбы, попытался проскочить мимо Мишки, но тот, с детства привыкший обращаться с лошадьми, ловко перехватил его за повод.
- Вот и весь разговор, - вытаскивая отстрелянные гильзы из ружья, ухмыльнулся Гаврила, - ловко мы с тобой Михаил, засаду устроили. С одним рассчитались. Осталось твой должок отдать.
- Свой долг я сам без тебя отдам, - ухмыльнулся Мишка, - хотя можно и вдвоём, но, боюсь, шума много будет.
- Некогда нам рассусоливать, - нахмурился Гаврила, - бежать надо, пока не накрыли. Попадёмся, сразу к стенке поставят, за такое дело.
- Не попадёмся, завтра банный день, вот я и рассчитаюсь. А сейчас давай тело председателя вытащим из речушки, и на дрожки завалим, здесь недалеко есть медвежий угол, мы там с хозяином берёзы на дрова рубили. Увезём его туда и бросим, не скоро его найдут.
- А коня – то куда, если он придёт в село без председателя, всполошится вся деревня.
- Удивляюсь я на тебя Гаврила. А говорил ещё, что в банде два года был. Коня мы отправим туда же, куда и хозяина. Понял.
***
Александр Барышев знал и о состоявшемся собрании, и о том, что теперь в деревне появились комсомольцы. Ванька Беклемищев, названный так в честь деда, действительно был другом Барышевских ребят. Возможно, Сашка тоже хотел бы пойти на собрание, и даже может быть вступить в комсомол, но его никто туда не пригласил, видимо клеймо белогвардейцев надолго прикипело к их семье, может быть и навсегда. А усердие отца, в хозяйственных делах, поставило их на одну ступень с Богдановыми – «помещики»
Знал он и о том, что Мишка Овсянников, подняв скандал, ушёл с усадьбы соседа. Варя в тот же день рассказала братьям о, произошедшей в её доме, ссоре. Когда слух об осквернении церкви и о болезни батюшки, докатился до хутора, Александр, зная подленькую Мишкину натуру, догадался, чьих рук эти дела. А после того, как тот исчез из села, вместе с Гаврилой Малышевым, понял, что догадка его была верной.
Через три месяца, теперь уже секретарь комсомольской ячейки, Иван, сообщил, что Мишка Овсянников вернулся, но ведёт себя, как – то странно, постоянно рыскает по деревне, что – то высматривает, завёл дружбу с сельсоветским сторожем, снабдив его городскими папиросами. Но, что, самое странное, никто не видел, чтобы он, хотя бы раз, направлялся в сторону хутора, несмотря на то, что родители его живут там.
И, вдруг однажды, субботним, июньским вечером, ремонтируя забор, в своём огороде, Александр заметил, как из лога, от пруда в сторону соседского огорода, крадётся человек. Тот был высокого роста, широкоплечий, лица из – за того, что на лоб был низко натянут картуз, узнать было невозможно. Детина перелез через плетень, постоял, внимательно оглядел окрестности, и двинулся к расположенным в огороде баням.
«Что это за тип? - насторожился Александр. Разросшийся куст жимолости надёжно его укрывал . - И что ему нужно в Богдановском огороде?» Тем временем незнакомец, пригнувшись, почти, до уровня картофельной ботвы, добрался до бани, предназначенной для мытья работников. Ещё раз внимательно осмотрелся, снял картуз и, вытерев пот со лба, присел на завалинку.
«Мишка Овсянников, - узнал Александр, - как я сразу – то не догадался, собаки молчат, значит, узнали знакомого. Этот гад не просто так тут появился, мстить пришёл!»
Мишка, тем временем, поднялся и, открыв потихоньку дверь, скрылся в батрацкой бане. Саша подождал несколько минут, начинало смеркаться, и бесшумно прошмыгнул в собственный двор.
«Сегодня же банный день, Богдановы пойдут в баню, а Мишка подопрёт дверь и подожжёт её!» – поразила страшная мысль. И в это время он увидел, как Анна Михайловна и Варя, с узелком белья направляются по огороду к хозяйской бане. « Женщины! Этот гад может сделать с ними, что угодно» - обожгла ужасная догадка. Александр не поднимая шума, быстро перемахнул через ограду в соседский двор. Богданов заканчивал что – то мастерить, складывал на верстак инструменты. Заметив напряжение и тревогу, в стремительно появившейся, фигуре соседа, Николай Трофимович, удивлённо вскинул взгляд :
- Сашка, ты, что взбалмошный такой?
- Беда, Николай Трофимович, там Мишка Овсянников.
- Где это, там!? – ничего не понял Богданов.
- В бане! А туда Анна Михайловна и Варя пошли.
- Ах, поскуда! – лицо Николая Трофимовича налилось злобной яростью, схватив увесистую, только, что оструганную заготовку для ножки стола, Богданов метнулся в огород. Александр кинулся за ним.
- А, ты куда? Там же мои бабы голые. Не ходи я сам…
…Идут, - услышав приближающиеся шаги женщин, напрягся Мишка, чувство нетерпения охватило его мерзкую душу и плоть. Сидя, в своём укрытии, он вновь и вновь представлял прекрасное тело девушки, увиденное им однажды в дырку банной занавески.
Скрипнула открывающаяся дверь соседней бани и, всхлипнув, захлопнулась. Мишка выждал несколько минут: «Пусть разденутся!» Приоткрыв дверь, оглядевшись, метнулся к соседней двери, рванул её и влетел внутрь, дохнувшего жаром, помещения. Женщины, онемев от страха, замерли с широко раскрытыми глазами, и лишь плотнее прижали к телу подолы, ещё не снятых, нательных рубах. Мишка схватил за плечо Анну Михайловну, стоящую ближе к нему, и швырнул её к стене, та, ударившись о лиственное бревно бани головой, закатив глаза, растянулась на полу без сознания. Душегуб рванулся к Варе, закрыл одной рукой ей рот, другой рванул рубаху на груди. Рубаха треснув, развалилась надвое, обнажая прекрасное молодое тело девушки. Мишка, повалив Варю на лавку, начал стягивать брюки, Варя закричала, но насильник, схватив девушку за шею, заставил её замолчать.
«Ну, вот и всё, теперь ты моя!», - металась по воспалённой голове, подлая мысль. И он начал склонятся над телом жертвы, в предчувствии удовлетворения давно желаемого. Но, вдруг, страшной силы удар, в спину, потряс негодяя. Мишка, соскользнув на пол, на четвереньки, превозмогая боль и придерживая одной рукой штаны, приподнялся и, резко толкнув Богданова на каменку, вылетел из бани. Николай Трофимович, подгоняемый злобой и воздействием горячих камней, не секунды не теряя, выбежал за ним. Нагнав в конце огорода, убегающего, в сторону пруда Мишку, он, вложив все силы в мощные мускулы, опустил дубину на голову своего бывшего работника. Тот взвыл, заливаясь кровью, однако, по инерции добежав до плетня, перевалился через него и, скатившись с крутого берега, плюхнулся в воду. Николай Трофимович, постояв, прислушиваясь, несколько минут, плеска воды не уловил.
- Утонул сволочь! – удовлетворённо подумал он, и, развернувшись, пошёл к бане. У двери топтался на месте Александр, помня запрет Богданова, он, не решаясь войти внутрь, откуда доносились громкие всхлипы Вари, сопровождающиеся повизгиванием, ждал Николая Трофимовича. Тот, рывком открыв дверь, скрылся за ней, через несколько долгих минут дверь приоткрылась:
- Сашка, иди, помоги мне, - сиплым, от пережитого, голосом позвал он, - возьми Варю, а я понесу Анну. Донесёшь, пади?
Александр подхватил, закутанную в порванную рубаху Варю, она от пережитого страха, не могла сама подняться на ноги. Крепко прижимая подругу к груди Сашка, окрылённой близостью её тела не шёл, а летел:
- Ну, ты не очень – то старайся, - всхлипывая, тихо шепнула Варя, - а то упадёшь от счастья. - Она давно уже стала примечать, как Сашка, всё чаще, подолгу смотрит на неё восхищённым взглядом. Сама она тоже начинала испытывать иные чувства к нему, большие, чем дружеские.
- После сегодняшнего случая замуж меня не возьмёшь, наверное, - пошутила она, и сама смутилась от такой глупой шутки: «Видимо, от пережитого такое в голову лезет»
- Что ты, - задохнулся от счастья Сашка, не ожидая такого откровения, - я хоть сейчас. Ты знаешь, как я…
- Знаю, - перебила Варя, - рановато ещё об этом говорить,- а сегодня ничего не произошло, не успел этот подонок надо мной надругаться. Отец сказал, что это ты нас с мамой спас. Спасибо тебе, ты настоящий друг!
И действительно, в данный момент о женитьбе говорить было рано, всё это сбудется значительно позже.
***
Анна Михайловна приходила в себя медленно, Варя почти всю ночь ухаживала за ней, делала примочки, отварами лечебных трав, на ушибленной голове. Очнувшись, и увидев заплаканное лицо Вари, Анна схватила её за руку:
- Дочка, ты как, что с тобой сделал этот негодяй?
- Ничего, мама, отца Саша Барышев, во время, предупредил, о том, что Мишка в соседней бане.
- А что же ты плачешь?
- Тебя жалею, и себя тоже. Если бы мужики не подоспели вовремя, убил бы этот ирод нас. - О том, что пытался сделать Овсянников с ней, Варя сказать постеснялась.
Николай Трофимович, с утра обследовал пруд, тела, либо чего – то другого, что указывало бы на утопленника, не обнаружил.
«Ушёл гад, - размышлял он, - значит, не добил я его. Что же теперь будет? Сейчас пойдёт в сельский Совет и заявит, что я его ни за что избил. Поеду и я к Михаилу Игнатьевичу, скажу ему правду, если, что, у меня свидетель есть, Александр»
Богданов запряг лошадь в дрожки и двинулся в деревню.
Но в сельсовете Занина не было. Секретарь Новикова Татьяна, ничего сказать о причине отсутствия председателя не могла. Мало того, на лице её отразилось беспокойство и недоумение, по этому поводу:
- Поехал вчера в Марьенку, обещал к вечеру вернуться. Заночевать он там не мог, так как с марьенским председателем дружбу не водил, и послал его туда окружной председатель, как бы с ревизией. Поэтому чаи распивать Михаил Игнатьевич с соседом не будет, он человек принципиальный.
«Даже, если Занин заночевал в Марьенке, теперь бы уже вернулся, время – то к обеду клонится» - подумал Николай Трофимович.
- Вот, что Татьяна, - заявил Богданов, почти приказал, - звони в посёлок, поднимай всех начальников. Чует моё сердце, случилось, что – то не доброе! А я поеду по дороге на Марьенку, может у него конь ногу подвернул или дрожки сломались.
«Сердце мне подсказывает, что вчерашний неудавшийся визит Мишки Овсянникова в мою усадьбу, каким – то образом связан с исчезновением Михаила Игнатьевича, - размышлял по дороге Богданов, - если с ним, что – то случилось, нам хуторским, жить будет нелегко»
Кобылка, запряжённая в дрожки, была молодая и резвая, и часа не прошло, как показался крутой лог:
«Ну, вот и речушка Уда, может мост кто поломал, и Занин там, его налаживает?» Кобылка устремилась под уклон.
«Нет, никого не видно» Вдруг кобыла резко начала сбавлять ход и, фыркнув, замерла, а затем начала пятится задом.
«Что за дьявол? Кого она боится? Кругом никого нет, волки летом нападать не будут» Николай Трофимович, соскочив с телеги, взял под уздцы лошадь, пытаясь провести её через мост. Вдруг кобылка дёрнула повод из рук хозяина и отпрянула в сторону, с дороги, чуть не опрокинув дрожки в речку. Богданов взглянул в то место, от которого отскочила лошадь.
- Кровь! – воскликнул он, на брёвнах мостика бурым пятном запеклась кровь. Николай Трофимович развернув лошадь назад, отвёл её на несколько метров, к стоящей у дороге берёзе, и, привязав, пошёл назад, внимательно глядя под ноги. На опушке маленького тальникового колка он заметил разбросанные круглые бумажки. Подошёл ближе и, присмотревшись, понял, что это пыжи от ружейных патронов. За крайним кустом вытоптанная площадка. «Кто – то прятался в колке, - догадался он, - а после стрелял, из двух стволов сразу, дуплетом», - определил, по большому количеству разбросанных пыжей, Богданов.
«Неужели Михаила Игнатьевича убили? – молнией пронзила догадка. – Кто же, такое мог совершить? Врагов у него хватало, всем не угодишь. Первый, кто бы желал ему смерти, это начальник ОГПУ Воронов, а у него исполнителей достаточно. Гаврила Малышев? Говорят, мой работник, Мишка, с ним сдружился, эти убьют и глазом не моргнут, - вспомнив вчерашнее происшествие, и давнюю ссору, гадал Богданов.
Размышления его прервали цокот копыт и шум тележных колёс. В лог спускались две упряжки: в первой рессорной кошевке ехали председатель окружного Совета Чернов Василий Петрович и Начальник ОГПУ Воронов Николай Филиппович, на второй широкой телеге, запряжённой парой дюжих лошадей, восседал оперуполномоченный Стрельцов Егор Тимофеевич и четыре солдата вооружённые винтовками.
«Прямо, в бой собрались!» – подумал с сарказмом Николай Трофимович.
- Ну, чего ты тут нарыл? - не поздоровавшись, ехидно прищурился Воронов. - Потерялся твой дружок.
Весь отряд оперов последовал примеру своего начальника. Приветливо махнул головой лишь председатель Чернов.
- Вот товарищ Чернов, - решил так же не удостаивать вниманием ОГПУшников, показал на вытоптанную площадку и пыжи Николай Трофимович, - кто – то тут прятался, а затем стрелял. На мосту, на брёвнах запекшаяся кровь, видимо вчерашняя.
- В кого стрелял, этот кто – то? – прищурился Воронов. - Может лису убили или зайца. Мы тут рыскаем, вон какой бригадой, а твой дружок, наверное, самогон в Марьенке трескает.
- Послушай Николай Филиппович, хватит тебе ёрничать, - остепенил его Чернов, - человек пропал, а ты всё никак старые обиды забыть не можешь.
Внимательно осмотрев все подозрительные места, хотели продолжить путь в сторону Марьенки, но, вдруг, отошедший по нужде на лужок солдат, замахал руками:
- Смотрите, тут следы тележные и конские, в сторону вон того, дальнего леса тянутся. Возможно это председательские дрожки, может быть, свернул туда?
Чем ближе подъезжали к этому лесу, тем сильнее росла тревога в душе Николая Трофимовича. Он вспомнил этот угрюмый, наполовину высохший лес, нормальному человеку, летом, там делать было нечего. А кружащая стая воронов над ним, эту тревогу усиливала.
И, как бы он этого не хотел, трагические предположения его подтвердились. Продвинувшись метров на двадцать вглубь, этого забытого всеми угла, разношерстная, но стремящаяся к достижению единой цели бригада, цель эту обнаружила. Посреди полянки, обрамлённой гнилыми пнями и сухими берёзами, была навалена куча валежника, и по вытоптанной редкой траве можно было определить то, что валежник этот появился здесь недавно. Дни в июне жаркие, и над этой кучей, образовавшейся видимо более суток назад, начал пробиваться, холодящий душу, запах смерти.
Под валежником, разбросанным солдатами, стояла телега, запряженная застреленным жеребцом. На телеге лежал её хозяин с пробитой, в двух местах, спиной.
- Доигрался председатель! – выдавил Воронов. - Довели его попы да куркули Орловские.
- А может, как раз батраки Орловские, - не выдержал Николай Трофимович.
-Это, как понимать? – насторожился Воронов.
- Очень просто, гражданин начальник, не там ты врагов ищешь, - и Богданов рассказал всё, что произошло вчера в его доме. А так же о том, что его бывший работник и Гаврила Малышев сдружились. – Не раз Гаврила прилюдно обещал, отомстить Занину, многие слышали.
Кавалькада лошадей, в три упряжки, ускоренными темпами, достигла логова Гаврилы Малышева. При тщательном обыске, в бурьяне, за сараем, было обнаружено двуствольное ружьё. Расколупав патрон, Воронов сравнил пыжи, найденные у моста, с извлечёнными из патрона.
- Это точно они Занина уложили, - наконец – то дошло и до него, - а почему же тогда ружьё бросили.
- А зачем оно им теперь, у них занинский револьвер, – сказал Чернов.
- Где же теперь эти подонки? - спросил, с надеждой на то, что сейчас все опера кинутся по следам преступников, Николай Трофимович.
- А, чёрт их знает, ищи ветра в поле, - безнадёжно махнул рукой Воронов, - ну ничего, распространим по телеграфу их приметы, всё равно, где, ни будь, объявятся. - И по его настрою было совершенно не понятно радуется он произошедшему или переживает.
Хоронили председателя Орловского сельского Совета Занина Михаила Игнатьевича в закрытом гробу. Народу на кладбище собралось много, и почти все плакали. А Николай Трофимович Богданов, впервые в жизни, напился вдрызг. Упав на поле в подрастающую рожь, он рыдал, как ребёнок, словно предчувствуя жирную чёрную полосу, обозначившуюся в его судьбе.
***
Удар, нанесённый Богдановым, оглушил Мишку. Как перелетел через ограду и как покатился с крутого берега в воду пруда, он не помнил. Однако, соприкосновение с холодной водой подействовало на него отрезвляюще, но не сразу, он почти уже захлёбывался, и только в последние секунды, прорвав пелену беспамятства, Мишка, с большим трудом, приподняв над смыкающейся волной, пробитую голову, схватил раскрытой пастью глоток воздуха. Спасло его то, что свалился он в воду головой к берегу, на мелководье. Кое - как, сообразив, где он находится, Мишка подтянулся на руках к сухой земле и снова потерял сознание. Поэтому – то Николай Трофимович, не услышав всплесков воды, решил, что враг его утонул.
Наступила глубокая ночь, Гаврилу Малышева охватила тревога.
«Где же этот «мститель», - забеспокоился он, - за такое время можно было бы уже всех перебить, в доме Богдановых. Неужели его схватили? - по спине негодяя прокатился холодок. - Надо уходить, а то и меня сейчас загребут»
Гаврила быстро оделся, запихал в карман пиджака занинский револьвер, взял ружьё и вышел из дома. Прислушался, в деревне стояла гробовая тишина, даже собаки налаявшись, с вечера, молчали.
«Тишина, - немного успокоившись, Гаврила стал размышлять, - если бы Мишку взяли, и он проговорился, теперь бы уже пришли и за ним. Если Мишка выполнил свои угрозы, тогда почему его до сих пор нет. Что же произошло? Пойти туда, выяснить, что к чему, или плюнуть на кореша, да бежать без него. Нет, вдвоём всё – таки легче пробиваться по жизни. Да и оставлять свидетеля убийства за спиной, тоже не резон, неизвестно, что придёт ему в голову, пойдёт в ОГПУ и сдаст, всю вину на него Гаврилу свалит. Пойду на хутор, переплыву на лодке через пруд, прямо к огороду Богданова, может, и выясню чего» И тут Гаврила ощутил, что в руках он держит ружьё:
«Зачем оно мне теперь, наган есть» - и, не задумываясь, о том, что это прямая улика, а возможно, ему уже было всё равно, так, как они решили бежать на Урал:
« Кто нас там найдёт»- Малышев размахнулся и забросил ружьё далеко в бурьян.
Лодки на берегу пруда были общие, ими пользовались деревенские для рыбалки, хуторские для переправы в село, чтобы сократить путь, по нужде. Гаврила, оттолкнувшись от дощатого настила, стараясь как можно тише плескать воду вёслами, поплыл к противоположному берегу. По его расчёту, прямо к огороду богдановской усадьбы. Доплыв, примерно, до средины пруда, он услышал шум какой – то возни, всплеск воды, как будь – то бы, кто – то толок воду ногами, все эти звуки сопровождались приглушёнными стонами. Приблизившись к самому берегу вплотную, он увидел как какой – то человек, в метрах десяти от того места, куда пристала лодка, пытается выйти из воды, но его ноги скользят по размокшей глине и он снова оказывается в пруду, при этом человек этот издаёт стоны. Наконец, тот встал на четвереньки и двойной тягой, добился желаемого.
- Мишка, ты? – тихонько позвал Гаврила.
Человек замер, как бы прислушиваясь, затем невнятно процедил:
- Ну, я, а тебе какого хрена надо.
- Это же я, Гаврила, - Малышев подошёл ближе к приятелю, - ух, как тебя разделали! - Даже в темноте, было видно, что лицо «мстителя» залито кровью.- Кто это тебя так отделал? – посочувствовал Гаврила.
- После всё расскажу, - еле ворочая языком, отмахнулся Овсянников, - ты, как тут оказался?
- За тобой приехал, хочу помочь тебе, пойдём, спалим этот грёбаный хутор.
- Не могу я, после рассчитаемся. Сейчас все в усадьбе настороже. Бежать нам надо Гаврила, и как можно скорее. С раннего утра нас будут искать.
- Значит, ты и тут напакостил, приятель, да видимо неудачно. В таком разе, ты прав, дёргать нам нужно и как можно скорее. Ты до железки дотянешь? Тут три километра до Судженского разъезда. Поезда там сбавляют ход, запрыгнем на площадку товарного вагона, и дело с концом.
- Постараюсь дотянуть.
Часто останавливаясь, для передышки, у Мишки кружилась голова, запинались ноги, часа за два, добрались до разъезда.
- Смотри, нам пофартило, - обрадовался Гаврила, - как говориться – дуракам везёт. На разъезде попыхивая чёрным дымом, стоял товарный состав, направляющийся в сторону Новосибирска. /В конце прошлого, 1926 года, Новониколаевск большевики переименовали в город Новосибирск/. Товарняк пропускал встречный поезд. Бродяги не спеша взобрались на тормозную площадку последнего вагона. Мишка, в изнеможении, плашмя повалился на пол. Гаврила уселся рядом. Ждать пришлось не долго, вот с шумом пролетел встречный пассажирский поезд, паровоз свистнул три раза, состав жёстко дёрнулся, вызвав тем самым нестерпимую боль в Мишкиной голове, и, набирая ход, покатил в нужном для бандитов направлении.
«С Овсянникова толку мало, - думал тем временем Гаврила, - таскать его на себе я не буду. В больницу нам обращаться никак нельзя. Попаду я с ним впросак. Сейчас ближе к станции Тайга, пристрелю его и сброшу с поезда, а сам пересяду на другой товарняк» - Гаврила присмотрелся к напарнику, лежащему неподвижно, уставившись остекленевшими глазами в потолок площадки. – «Отрубился, видимо совсем», - подумал он – вытащив из кармана наган, как бы примериваясь куда лучше стрелять, в лоб или в грудь, взвёл курок, но в последний момент решил посмотреть, где находиться состав, нет ли рядом жилья. На улице уже наступил рассвет, поезд, набрав ход, летел под уклон, впереди замаячили фермы железнодорожного моста. Гаврила наклонился ещё ниже вперёд, чтобы осмотреться лучше, и в этот момент страшной силы толчок, выбросил его с площадки вагона, пролетев по инерции, несколько метров вперёд, тело Гаврилы врезалось в первую стойку фермы моста.
От тряски и болтанки вагона Мишка периодически впадал в беспамятство, но когда Гаврила Малышев вытащив наган, направил его сначала в грудь, а затем в лоб своего приятеля, Мишка прибывал в сознании и понял всё, и уже приготовился получить пулю в лоб или сердце. Страха он не испытывал, боль измучила его и он напрягшись подумал: «Скорее бы уже наступил конец». Но, когда, Гаврила, опустил в карман пиджака наган, и отвернувшись, наклонился вперёд, Мишка, собрав последние силы, выбросил, измазанные глиной, ноги в спину недавнего приятеля.
Мишку Овсянникова, в беспамятстве, на площадке вагона товарника, нашли железнодорожники на станции Тайга, и определили в местный лазарет. Обходчики через день обнаружили искалеченное тело Гаврилы Малышева, и передали его в Жарковское ОГПУ. Обнаружив в кармане убиенного занинский револьвер, Воронов облегчённо вздохнул:
- Ну, вот и всё, убийца Михаила Игнатьевича найден.
Поиски Мишки Овсянникова сразу же прекратили, все улики, по этому делу, невольно, взял на себя Гаврила Малышев. Заниматься нападением на семью Николая Трофимовича тоже никто не стал.
- Все живы, никого не изнасиловали, вот и хорошо, - подвёл черту под этим делом Воронов, - а, в общем – то, Богданов сам виноват, не надо было тянут жилы из своих работников, и унижать их.