Дом Анны находился в получасе ходьбы от филармонии, и путь этот она прошла пешком. Восторг от прослушанной музыки угас, на смену ему невесть откуда явилось чувство тоски и безнадежности. И сейчас, по пустынной улице освещенной ярким послеполуденным солнцем, шла будто бы и не она, а лишь её пустая телесная оболочка. Опустив голову, Анна бездумно скользила взглядом то по влажному от прошедшего дождя асфальту, то по лицам прохожих, не замечая их, не реагируя на равнодушные взгляды.
Пройдя парк, она свернула на свою улицу, прошла через арку к дому. У её подъезда, опершись на стену стоял высокий человек. Что-то знакомое вдруг почудилось Анне в его облике, хотя лица не было видно – стоял он к ней спиной, да и одет был для города довольно странно. Обычно так одевались в деревнях пастухи – кепка, телогрейка, широкие штаны заправленные в кирзовые сапоги. Так был одет для маскировки и Борис, когда они ехали с ним в Центр. Но это был не Борис.
– Не может быть... – остановившись, прошептала Анна. – Нет. Так не бывает. Морок какой-то!
Услыхав шаги за спиной, человек внезапно обернулся, отделился от стены и быстро двинулся ей навстречу. Знакомая улыбка осветила его исхудавшее лицо.
– Аня... Я тебе звонил. Почему ты не брала трубку?
Сказал он это так просто, будто расстались они всего час назад.
– Я выключила телефон. В филармонии. Там играли фортепианный концерт, твой концерт. Вот только что. Я... Дима, мне же сказали, что ты... Я не верила. А потом... – Она внезапно заплакала.
– Что я пропал? Не я. Павел пропал. Он в плену. Скоро обменяют.
Дмитрий крепко прижал её к себе.
– Ну-ну... Не плачь. Я вернулся. И сколько будет моей жизни, я...
– ... всегда будешь со мной. Близко ли, далеко ли... – прошептала она сквозь слёзы.
– Ты помнишь...
– Я помню всё.
Целую ночь не смыкая глаз, они говорили и не могли наговориться, глядели и не могли наглядеться друг на друга. Лишь под самое утро сморил их сон.
А на следующий день наступил час прощания.
– Дима, Твой контракт закончился, – сказала она, – и теперь...
– Нет, Аня. Война. И у нас с тобой остался всего лишь один день. Я отправляюсь в тыловой лагерь, там нужны инструкторы вроде меня. Путь туда очень непростой. Чтобы успеть, нужно выйти завтра ещё затемно.
– Сегодня после полудня я должна вместе с Андреем снова отправляться в полевой госпиталь, откуда прилетела только для того, чтобы побывать на концерте. Так что нет у нас с тобой, Дима, и этого дня. Война...
– Что ж, значит, сколько будет моей жизни... – нежно обнимая её, прошептал Дмитрий.
– Нашей жизни, Дима. Мы всегда будем вместе. Неважно, близко ли, далеко ли...
– Знаешь, Аня, Андрюха как-то привел мне слова одного итальянского врача: «Платоническая любовь не знает объятий, ведь бесконечность нельзя обнять».* Неправда. Мы ведь с тобой попытаемся?
– Да, Дима. И для этого у нас с тобой есть музыка. Ведь музыка – это сама бесконечность... Как сказал Фредерик Шопен – «Музыка не имеет отечества, отечество её - вся Вселенная».
Ровно в полдень они простились. А война тем временем продолжала набирать обороты...
***
КРАТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ.
– Вот и дописан мой «Роман о несбывшемся». О «пока» несбывшемся, – тут же поправила она себя. – Ибо неисповедимы пути... Что же ждет дальше героев моего романа?
За окном уже зеленела первая трава и первые нежные древесные листочки стремились поскорее вырваться из тесных оков на свободу.
– Одно лишь можно сказать с уверенностью. За этой весной наступит лето, за ним осень, зима и новая весна... А что ждёт Анну? Что ждёт меня? Да то же, что и Анну... – вздохнула Вероника. – Ведь в ней, как в зеркале отразилась и моя судьба.
Ты, мой читатель, вероятно, успел уже позабыть, кто такая Вероника. Долго скрывалась она в тени героини своего романа. В тени Анны, о которой и поведала тебе столь длинная и столь же непростая история. История длиною почти в целую жизнь, жизнь самой Вероники. Жизнь – «до», жизнь – «во время».
А будет ли у неё жизнь «после»? После страшной, жестокой, братоубийственной войны. И какой будет эта жизнь?
Возможно, всё это уже станет темой нового романа. Или новеллы, а может быть рассказа. Если будет эта жизнь, если не остановит её война.
А пока, ничто не способно остановить буйство возрождающейся жизни, как бывает это каждой весной.
Так думала Вероника-Анна, глядя, как на срезанном осколком почти до основания дереве, пробиваются робкие побеги и зеленеют первые листочки.
– Что ж, будем жить. Несмотря ни на что. А войны... Войны были и будут. Ровно до тех пор, пока не пропадет в людских душах жажда наживы, жажда власти и первенства. Пока не будут изжиты гордыня, зависть, злоба. А это вряд ли.
Значит, войны будут всегда. И это, дорогой читатель, всего лишь реалии нашей земной жизни.
Нравится это нам или нет, но так уж она устроена. И не будем спрашивать – кем.
И почему.
Нет ответа.
__________________________
* Паоло Мантегацца (1831 — 1910) — итальянский врач и гигиенист.
КОНЕЦ