В винах я не разбираюсь. За меня с ними разбирается мой организм.
Желудок определяет РН, мозг – градусы. Рту только и остаётся что глотать, а кого - ему не важно. Шабли, Пино, Рено, Пежо – и ему едино, и мне всё равно.
Но вот однажды…
Однажды жена привезла из Франции какой-то «Бордеаукс» и, обозвав его почему-то «Бордо», грохнула передо мной выкаченную за сей пузырь цену.
А в этом я как раз разбираюсь. Потому что деньги не надо перекатывать во рту, не надо, взбалтывая, обнюхивать. Их нужно считать! Чего жена категорически не делает.
Она из тех, что перекатывают – из дохода в расход, из плюса в минус, превращая их, как она утверждает, в эмоции.
Вот эти самые эмоции из меня шквалом и попёрли:
«Сколько-сколько?!.. За бочку или за пузырь?!.. Ах, лишь за пузырь?!!..»
Ну вы понимаете… Для таких эмоций нужна водка. А у нас только этот «Бордеаукс», который хочется разбить, но приходиться перекатывать. Потому что жена, к тому моменту, уже уложила троих детей и выставила бокалы.
Откупорив, я, разумеется, подал пробку «на обнюх» даме, как видел в кино.
Дама, прикрыв глаза, как в кино, покачнулась. Затем передала «на обнюх» мне.
- Ну? – спрашивает.
- Да! – отвечаю.
Она: - Что «да»?
Я: - Пахнет.
- Чем?
- Фиолетовым…
- А на вкус?
Я надкусил…
- Упругая... - говорю, - и крошится...
Она: - Ясно с тобой всё. Наливай.
Ну я налил, выпил...
И она: - Ты что?! – завелась. - А покатать?!
И давай показательно: нюхать, вращать, отпивать, перекатывать, жестами приглашая меня за ней проследовать.
Проследовав, я тоже начал чего-то там катать, клевать в бокал носом, цедить, полоскать, перхать...
Жена спрашивает: - И как тебе?
- Полный Бордеаукс! - говорю.
И пытка продолжилась.
После каждого глотка она вкладывала мне в рот, привезённый из той же Франции, сыр - мизерными кусочками. За сыром - местную виноградину. За виноградиной - инжир.
И всё допытывалась: «Ну?.. Ну?..».
А я ей отвечал: «Ага!», «Угу!» и «Ого!» - строгим чередованием.
На что она, одобрительно кивая, заключала: «То-то же!».
А что «то-то же»? Где того «то-то же»?..
В итоге, допив и облизав у бутылки горлышко, я сказал:
- А почему в башке-то ни черта? В желудке РН чувствуется, а в голове – прозрачно, как в вымытом стакане.
- Так на то оно и Бордо! – слышу.
- За такие деньги, - говорю, - мы месяц могли шмурдяком упиваться, детей под собой не чуя!
И жена вдруг:
- О! Кстати! Дети!
- Вот уж, вообще, - говорю, - не кстати.
И она мне:
- Иди, проверь!
Тут-то этот самый «Бордеаукс» перед нами, как ночной тать, и выскочил…
Только я начал вставать, чувствую, а вставать-то мне и не на что. То есть материально ноги вроде как присутствуют, а сенсорно – ушли куда-то, не то по делам, не то проветриться.
- Я ног, - говорю, - не чувствую!
Жена: - Не смешно!
И, попытавшись подняться, тоже на культяпках зависла.
Я говорю: - Ну?
Она говорит: - Звиздец!
- А что нам в морге отвечать? – спрашиваю. – Они же наверняка там поинтересуются, чем ты нас так уделала?
И она отвечает, мол: - Не смешно! Делать-то что будем?
- Сидеть, - говорю, - ждать. Либо отпустит... Либо твой «Бордеаукс» на энцефалитном клеще настоянный.
- Но у нас же, - слышу, - дети!
- Предлагаешь их разбудить, чтобы они доволокли нас до приёмного?!
- За мной, давай, клоун!
И мы: вкривь-вкось, бочком, по столу, по стеночке, точно два слизняка, двинулись, перебирая ручками, через прихожую и коридор, прямиком в спаленку…
Часто я потом ещё вспоминал тот «Бордеаукс» паралитический. Особенно, когда детки носились, как скаженные.
«Вот бы, - думалось мне, - сейчас им того напитка по стопочке!»
Но очень уж лень было переться за ним в ту Францию.