Посвящается светлой памяти Даншиной Наталье Григорьевне
(урождённой Баташевой Анастасии)
Часть 1: Сирота
Странная судьба, то по головке погладит, блага земные обещая, то так тряхнёт, что не знаешь где приземлиться, чтобы не так больно было.
Живёт человечество на такой прекрасной планете Земля, сам создавая на ней рай и ад. Бывает ли серединка, кому она достаётся? Так хочется, чтобы на родной земле не было слов – страшно, больно, одиноко… Не было слёз в детских глазах, страх не сжимал их сердечки, старость не стала тягостной, скорбной и одинокой. Наша матушка Земля не должна содрогаться от взрывов, изувечиваться, заплёвываться.
Миллионы судеб прошли суровую школу жизни, в трудные довоенные тридцатые годы. Маленькую девочку Настеньку судьба лишила всех кого она любила, – кинула в водоворот суровой школы жизни, на выживание. Может не судьба, мы, люди виноваты, решая за других, кому жить, а кому нет в этом мире, цинично поставив свою подпись под документом «право на жизнь и смерть», забывая Божью заповедь: «Не убий».
…Жила, была на планете Земля маленькая девочка Настенька, с чистыми и искренними по-детски глазами, с восторгом смотревшими на окружающий мир: голубое небо, зелёную траву под ногами. Её восторгам не было конца, хотелось обнять всё, что окружает, сохранить в своём сердце родные лица близких: папу, маму, братиков, которые её очень любили.
Хотя годы были тяжёлыми и много людей исчезло бесследно, у неё была любящая семья, а где-то далеко жила другая родня. Настенька их не помнила, была маленькой, только сестра отца врезалась в память, но не имя. Что запомнила: дом, печка, на которой спала со старшими братьями; кто-то иногда приходил, кто-то ночевал, разговоры, смех… Родня. Казалось, так будет вечно – дом, семья.
Семья! Как много в себя включает это слово, когда с тобой рядом те, кого ты любишь, кто защитит тебя и приласкает, кто заглянет в твои глаза и скажет, что любит тебя. Как становится пусто и одиноко, когда её – семьи, больше нет… Нет! Никогда не будет! Только боль и страх в детском сердечке и ожидание чего-то.
Что было в тот момент, когда она осталась одна, Настенька смутно помнила, какими-то урывками. Что может помнить пятилетний ребёнок, прошедший такое страшное испытание – почти ничего. Память искорками вспыхивала и опять уходила, только красное пятно её преследовало.
Когда с годами кое-что вспомнилось, в какой-то миг страх опять закрался в сердце. Почему судьба её сохранила, дала силы выжить в таком нелёгком детстве и юности. Кто и что помогло ей в этом?
Попробуем проследить хотя бы небольшой отрезок её жизни, начиная с того момента, когда всё оборвалось.
* * *
Ольга в комнате была только с маленькой Настенькой, сыновей рядом не было. Погладив дочь по головке, прижала к себе, чувство нежности и любви смешалось с непонятной тревогой.
– Господи, спаси и помилуй! Господи, сохрани дорогих моему сердцу! – прошептала она.
– Мне щекотно! – засмеялась Настенька, отстраняясь от матери.
Ольга улыбнулась и потрепала девочку за волосы, тревога немного улеглась, она произнесла:
– Не думала, что дочурке щекотно. Настенька щекотки боится? Ты почему, гулять с братиками, не пошла.
– Не хочу, там плохо, – сказала Настенька.
– Ой, девочка моя, с чего это там плохо? – Мать посмотрела дочери в глаза.
– Плохо! – упрямо повторила дочь. – С тобой хочу!
– Со мной, так со мной! – сказала мать… сказала…
…Что это? Всё поплыло перед глазами Настеньки, стало трудно дышать, какая-то тяжесть навалилась на неё, красный цвет обволок, куда-то проваливалась, издалека доносились звуки: короткие фразы и… потухающее сознание. Откуда-то раздавался голос матери, такой далёкий, как отзвук «На… На…», потом:
– Доченька, живи!..
Настенька провалилась в тёмную, липкую тишину.
* * *
– Настенька… а… где… ты? – звали откуда-то издалека.
Попыталась найти источник звука, брела в темноте, натыкаясь на преграды, они были липкими, холодными на ощупь, оттолкнувшись от них, шла на знакомый голос. Чьи-то руки трогали её тело.
– Настенька! – опять позвали.
Впереди показался яркий свет, она оглянулась, сзади красное марево, она пошла в сторону чистого, лучистого света, стало легко, хорошо… но голос шепнул совсем рядом:
– Доченька, не уходи, не надо, рано!
– Ма… ма, где ты? – позвала Настенька.
– Не уходи! Прошу! – голос матери отдалялся.
– Мамочка! К тебе хочу! – девочке стало страшно.
– Нет!
– Настенька, где ты? – уже совсем рядом другой знакомый голос позвал её.
Свет исчез, её трясли за плечи, девочка стала различать лицо отца. Он плакал, сознание постепенно возвращалось.
– Настенька! – губы отца дрожали, он продолжал её трясти, рядом стояла молодая женщина, что-то знакомое было в её лице.
– Ма!.. – едва прошептали губы девочки.
– Очнулась, родная, – отец прижал дочь к груди. –Думали, что потеряли тебя…
– Осторожно, не задуши! – молодая женщина тронула его за плечо. – Душа её только вернулась, слава Богу! – заплакала.
Настенька посмотрела на отца, но её сознание ещё полностью не вернулось: не осознавала где она, как её мыли и одевали, как отец заглядывал ей в глаза, как будто что-то искал в них, но не находил. Кто-то приходил и уходил, шептались, это всё было Настеньке чужим, она ничего не ощущала кроме холода, который периодически касался её тела.
Молодая женщина оказалась тётей, она взяла девочку на руки, что-то говорила, её слова не доходили до сознания, мелькание чужих лиц заставило девочку забиться в истерике.
– Уходите, вы плохие! – закричала Настенька. – Ни… ка!
Она опять провалилась в неведомое. В ушах звенело, появились искорки, и… увидела старшего брата, он махнул ей рукой, откуда-то издалека, казался маленьким, рядом с ним стоял Алёша. Они что-то кричали, но она не понимала их слов, пыталась сделать шаг вперёд, тело стало лёгким, крик остановил её.
– Не надо… если любишь, не иди к нам!..
* * *
В комнате было тихо и прохладно, за столом сидели двое: мужчина и молодая женщина. Разговор не получался, тяжёлое бремя давило на плечи. Мужчина первым прервал молчание.
– Что же это, за что? – его лицо осунулось, седина поблёскивала в волосах. Обхватив голову руками, застонал.
– Успокойся! – Анна перекрестилась. – Забыл, что Настенька жива, нуждается в нас, о ней подумай. Если с нами, что случится, что с ней будет. Хочешь и её потерять?
– Нет, что ты, как можешь такое говорить. Как жива осталась? Господи, смилуйся над нами грешными, не забирай единственную… последнюю. – Его плечи вздрогнули.
– Мы должны её сберечь, понимаешь, сберечь! – Анна заплакала, прислонив голову к плечу брата.
– Всё понимаю… – отозвался он. – Не знаю, что дальше делать, где-то ещё бродит сознание дочурки, трудно возвращается. Если бы знать…
– Хочу домой, к маме, ой, ой… – услышали они голос Настеньки.
Рывком соскочив со своих мест, подбежали к лежащей девочке, отец задел рукой соль, стоящую на столе, она рассыпалась.
– Не к добру! – произнёс он. – Не к добру!
…Неужели всё только сон, ничего не случилось, её родные рядом… Рядом?
* * *
…Едва забрезжил свет, стали собираться в дорогу, хотя с вечера, как будто всё собрали, осталось только тронуться в путь. Анна вышла во двор, захватив с собой деревянный чемоданчик, не мешая отцу проститься с дочерью. Расставание было тяжёлым, Настенька не могла понять, почему отец её крепко прижал к себе, почему нужно ей уезжать без него, мамы, братиков. Почему? Где они, она не могла понять, в детской головке не укладывалось, почему их нет рядом. Память заблокировала что-то, о чём ей не надо было помнить?
– Хочу к маме, – произнесла малышка.
– Хорошо, тётя отвезёт тебя к маме, тебе нужно ехать, – сказал отец и поцеловал дочь.
– Не хочу… – вскрикнула девочка.
– Нужно, солнышко, я потом приеду, потом, будь умницей, – сказал он.
Сердце сжалось, стало нехорошо, обманул ребёнка, не смог сказать, что их семьи больше нет, как страшно, что не будет. Как сказать об этом, она не поймёт сейчас, слишком маленькая, неизвестно как это воспримет. Когда ты теряешь близких, которых любишь, кажется, что потерял частичку себя, образовалась пустота и её никто не заполнит. Только когда придёт твой срок, пойдёшь искать эту утерянную частичку, которую у тебя забрали, в безбрежном океане вечности, чтобы опять соединиться и уже навсегда.
– Нам пора, – вывела его из задумчивости, вошедшая Анна.
– Я знаю, – ответил он, взяв дочь на руки, вышел с ней на улицу.
Анна забрала у него Настеньку и посадила на телегу. Девочка не произнесла ни слова, только в глазёнках заблестели слёзы. Едва телега тронулась, отец ухватился за неё руками.
– Не пущу, доченька! – закричал он.
– Что ты делаешь? – сказала Анна. – Я должна её увезти, так мы её спасём, понимаешь. Я не знаю, что с нами будет, ты должен это сделать, может ей больше повезёт. Отпусти. – Она ударила его плетью по рукам.
Телега тронулась опять, отец стоял и смотрел, как увозят его доченьку, сердце не выдержало, побежал за телегой, ухватился за неё. Анна вновь ударила его по рукам.
– Она одна у меня, отдай! – слёзы бежали по его щекам.
– Па!.. – произнесла Настенька, протянув к отцу ручонки.
Отец долго бежал за ними, падал, вставал и опять бежал.
– Доченька, прощай! – прошептал он в бессилии, опустился на землю, обхватив голову руками. – Солнышко!
Это Настенька запомнила…
* * *
Поездка оказалась недолгой, Настенька не успела устать, как они оказались в Таганроге, подъехав к какому-то дому. Анна постучала, дверь открыла немолодая женщина, в чёрном зипуне.
– Ой! – всплеснула она руками. – Аннушка, Настенька!
О чём говорили, девочка не слышала, так как они отошли, тихо ведя беседу.
Настенька укусила раза два горбушку чёрного хлеба, который дала ей эта женщина, ждала, когда они закончат разговаривать. Подойдя к малышке, Анна её обняла.
– Всё будет хорошо, ты не бойся! – сказала она.
– Я хочу к маме, – сказала Настенька.
– Девочка моя, мне нужно уезжать, без тебя. Ты пока останешься с этой женщиной, ты её знаешь, мы ещё увидимся, будь умницей. К маме потом, потерпи. – Анна старалась не заплакать, чтобы не напугать девочку. – Ещё увидимся! – Поцеловала.
Настенька кивнула, она действительно знала эту женщину, но не могла вспомнить – откуда. Анна отдала чемоданчик и уехала. Настенька больше никогда её не видела. Почему?
С этого момента у неё началась совсем другая жизнь.
* * *
– Хочу к маме, – сказала Настенька. – Хочу домой!
– Настенька, успокойся, сейчас поедем… поедем к бабушке, – ответила женщина.
– К маме! – упрямо сказала малышка.
Женщина расплакалась, девочка испугано посмотрела на неё. Этот плач её растревожил, что-то страшное было рядом, но не вышло наружу. Она не дома, рядом нет её близких: папы, мамы, братиков.
– Прости, детка, напугала, – женщина наклонилась над девочкой. – Это от радости слёзы, давно не виделись, я обрадовалась, слёзы от счастья. Поняла?
– От счастья? – спросила Настенька.
– Конечно от счастья. Возьмём твой чемоданчик и пойдём на вокзал, купим билет и поедем к бабушке. Она обрадуется, посмотрит какая у неё весёлая, красивая и замечательная внученька, как выросла, скажет…
– Я хорошая? – глаза ребёнка заискрились, ожили. – Мы едем к бабушке!
Женщина взяла чемоданчик, протянула руку девочке и повела её на вокзал. Пока шли, ещё укусила кусочек хлеба, который продолжала держать в ручке. Её окружал чужой мир, не похожий на тот в котором жила до этого. Семеня ножками, послушно шла в другую жизнь, не осознавая, что ждёт впереди, какие испытания ожидают. Если бы и знала, что могла сделать маленькая девочка, оказавшаяся в круговороте событий, ей не подвластных, одна одинёшенька, без близких.
Всю дорогу шли молча, Настенька ни о чём не спрашивала. Женщина не пыталась завести разговор, чтобы нечаянно вырвавшееся слово не травмировало ребёнка. Быстро дошли до вокзала, в зале ожидания женщина посадила девочку на чемоданчик.
– Настенька, посиди здесь сама, я отлучусь ненадолго, только куплю билеты. Будь умницей, ты меня поняла, – спросила она.
Девочка только кивнула головой, что она могла ответить, осталось послушно ждать дальнейших событий и поездки к бабушке.
– Присмотрите, пожалуйста, за девочкой, я ненадолго, только куплю билеты, – попросила женщина рядом сидящих пассажиров.
Те согласились.
Настенька ещё раз кивнула головкой, продолжая держать кусочек хлеба… И эта ниточка оборвалась…
Когда девочка почти доела горбушку чёрного хлеба, к ней подошёл милиционер, молча взял девочку за руку и поднял чемоданчик, она не сопротивлялась. Он повёл её за собой. Куда? Никто не возражал, хотя рядом сидящие должны были сказать, что присматривают за девочкой, пока не придёт за ней женщина, оставившая её им. В их глазах был испуг.
Почему Настенька не закричала, не заплакала, не сказала, что ждёт тётю, которая её отвезёт к бабушке, что хочет к маме? Она покорно шла, как будто была готова и к такому повороту в её жизни, когда кардинально всё меняется очень быстро, и нужно приспосабливаться, чтобы выжить. Сколько ещё испытаний предстоит пройти, выдержит ли эта маленькая девочка удары судьбы?
Милиционер подвёл Настеньку к дому с колоннами.
– Здесь моя мама? – спросила она, с надеждой посмотрев на этого странного дяденьку.
Есть чему удивляться. Во-первых, милиционер не спросил, почему она одна на вокзале и ещё с чемоданчиком, с кем пришла, кого ждёт, поискал бы женщину, её приведшую. Во-вторых, отвёл бы в милицию, чтобы разобрались, почему ребёнок без взрослых, расспросил бы рядом сидящих пассажиров. И ещё – чемоданчик, в нём помимо вещей девочки были документы, которые удостоверили её личность. Но этого ничего не было сделано. Милиционер отвёл девочку в дом малюток (дошкольный детский дом), возле которого они остановились, молча вошли в здание, где он сдал её вместе с чемоданчиком какой-то тётеньке, уже ждавшей их, что-то сказал, показав на чемоданчик, и удалился. Странный дяденька…
– Здравствуй! – сказала женщина девочке. – Меня зовут тётя Зоя, будешь жить здесь, сейчас тебя скупаем и накормим, познакомишься с другими детьми и своей воспитательницей. Пошли.
Настенька сжала ладошки в кулачки и прижала их к груди, сердечко учащённо билось. Где она? Всё чужое и непонятное окружало её, родной дом так далеко, хотелось заплакать, но слёз не было.
– Пошли! – повторила тётя Зоя.
Всё было как во сне: куда-то шли, показали тётеньке – старшей в этом доме, у неё оставили чемоданчик, повели купаться. Купалась она с удовольствием, страх понемногу отпускал, после этого тётя Зоя передала её молодой девушке.
– Познакомься, это твоя воспитательница, Вера Николаевна, она накормит и отведёт к другим детям. – Тётя Зоя ушла.
Настенька впервые заплакала.
– Малышка, успокойся, я тебя не обижу, пойдём со мной. Сейчас будем кушать, проголодалась, наверное, зови меня тётя Вера, хорошо! – сказала она.
Настенька кивнула головкой и пошла с воспитательницей. Здесь это было в первый и последний раз, когда её накормили картофельным пюре и жареной рыбой. Вера Николаевна разламывала рыбу на небольшие кусочки, выбирала косточки и только тогда давала девочке. Это было блаженство. Запивала компотом из сухофруктов.
– Настенька, ты наелась? – спросила она.
Девочка кивнула головой, допивая компот.
– Хорошо, малышка, пойдём, я познакомлю тебя с другими детьми.
– Хочу к маме! – сказала Настенька, глазёнки просительно посмотрели на воспитательницу.
– Побудь пока здесь, а к маме… – воспитательница сделала паузу. – К маме потом… позже…
Вера Николаевна внимательно посмотрела на девочку, которая с первого взгляда ей очень понравилась. Длинные, заплетенные в косички, пшеничного цвета волосы, обрамляли круглое личико с большими, внимательными глазами. Красивые, пухленькие губки, высокий лоб, дополняли детское личико. Маленькая, беззащитная она прижала просительно ручки к груди.
– Солнышко, красавица моя! – не выдержав, сказала воспитательница. – Пойдём, моя хорошая, давай ручку!
Настенька доверчиво протянула ручку, и они пошли знакомиться с новым миром, который стал её вторым домом…
Дни бежали за днями, Настеньку никуда не везли, никто за ней не приходил, а ведь ей так хотелось домой, но этого не случилось. Постепенно чувство утраты дорогого ей дома проходило, только иногда одиноким отголоском, по ночам приходил страх. Она пыталась куда-то идти, но не могла, мелькали далёкие силуэты. «Мама!» – звала она, но та исчезала, далеко мелькали братья, но её не пускали к ним. Искажённые, орущие рожи пытались её схватить. «Вы плохие!» – кричала она и просыпалась от страха, сердечко учащённо билось, в такие минуты силилась что-то вспомнить, и не могла, туман перед глазами. Вера Николаевна заметила, что иногда малышка по утрам бледная, испуганная.
– Настенька, у тебя всё в порядке, что-то болит? – спрашивала она.
– Нет! – отвечала девочка.
Весёлый характер и время, сделали своё дело. Хорошее отношение воспитательницы и детей растопили её сердечко, щёчки расцвели. Сны больше не тревожили, она втянулась в новую для неё жизнь. Воспитательница её опекала, Настенька притягивала её к себе. Почему?
– Сколько их таких, как Настенька, здесь рядом. Но именно эта девочка притягивает её к себе, – подумала Вера Николаевна.
* * *
Хорошая пора лето – тепло, щебечут птицы, рядом море, где дети плескались в воде, визжа от счастья. Когда бросаешься в воду, брызги покрывают тебя всего, восторг перехватывает дыхание и хочется ещё и ещё ощутить этот момент. Вода ласково обнимает, прикосновение приносит непередаваемое ощущение радости, восторга и, шлёпая ручками и ножками, не хочется уходить, расставаться с этим ощущением. Приходит момент, и тебя уводят с этого блаженного места, но ты прейдёшь, и счастье вновь будет переполнять тебя. Настенька полюбила море, хотя дважды чуть не утонула, страха не было, её же спасли, значит всё хорошо.
Однажды к ним пришла семейная пара: он инженер, она учительница. За неимением своих детей, решили взять сироту: мальчика или девочку, и себе радость и ребёнку, всё же в семье. Им показали детей, чтобы могли выбрать, кто им приглянется. Каждому ребёнку хочется иметь маму и папу, почувствовать семейное тепло, любовь и ласку. Кому этого не хочется?
– Меня, меня! – кричали одни.
– Это за мной, за мной! – кричали другие, подпрыгивая на месте.
– Моя мама пришла! – возбуждённо выкрикивали некоторые малыши.
– Тише, тише дети! – успокаивала воспитательница.
Только некоторые дети не реагировали на вошедших в детскую комнату, в их числе была и Настенька. Она не проявила никакого интереса, продолжая играть, только изредка поднимала головку и вопросительно смотрела на воспитательницу. Именно её и приметила супружеская пара, женщина была в восторге от малышки и что-то сказала супругу, он кивнул головой.
– Мы хотим эту девочку! – сказала она, указав на Настеньку воспитательнице. – Она нам понравилась!
Вера Николаевна вздрогнула, она не ожидала такого выбора, девочка ей самой нравилась. Как поступить?
– Настенька, подойди к нам, – сказала она. – Нам нужно тебе что-то сказать.
Девочка подошла, вместе с супружеской парой вышли в коридор.
– Настенька! – Вера Николаевна обратилась к малышке. – Эта супружеская пара хочет тебя сделать своей доченькой. Ты согласна?
Настенька отрицательно покачала головкой и побежала по коридору.
– Настенька, стой! – кричали ей вслед.
Она бежала, казалось, бесконечно, забежав в спальню, спряталась под кровать. Что было в тот момент в её головке, почему сбежала, что и кого ждала?
Смирившись, семейная пара выбрала себе другого ребёнка – мальчика. После нахождения под кроватью, у Настеньки возникли проблемы с глазами, пыль нанесла им урон в дальнейшем – трахома.
* * *
Эта весёлая, общительная девочка очень любила рисовать, что удивительно для её возраста, рисовала очень хорошо. Обратив на это внимание, ей подарили коробку акварельных красок с кисточками. Вера Николаевна показала основы работы с красками, девочка быстро освоила эти уроки…
…Прошло около года пребывания её в доме малюток, Настенька привыкла, как будто была здесь всегда и вдруг…
– Настенька, к тебе бабушка приехала, – сказали девочке. – Она тебя ждёт, пойдём! В коридоре!..
– Ба-буш-ка! – растянула слово она. – Ма-ма!..
Это слово из глубины памяти вспыхнуло чем-то родным, тёплым, она быстро побежала впереди Веры Николаевны, та едва поспевала. Настенька увидела перед собой старенькую женщину в новеньком тёмном зипуне, с платком на голове, в руках держала бумажные кульки.
– Настенька, родная моя внученька, я твоя бабушка, – произнесла бабушка. – Ты меня не помнишь!? Принесла тебе гостинец, возьми. – Она протянула кульки.
Девочка робко взяла гостинец и посмотрела, что в кульках. В одном была небольшая булочка, в другом немного конфет. Настенька прижала их к груди и посмотрела на воспитательницу.
– Настенька, не бойся, это твоя бабушка, – сказала та.
– Бабушка! – малышка посмотрела на близкого ей человека, что-то с памятью происходило, но не могла сосредоточиться.
– Внученька! – бабушка прижала её к себе, слёзы полились из глаз. – Настенька, родная, что случилось, где мама, папа, братики? Я ничего не знаю, ничего! – повторила она.
Настенька перепугано смотрела куда-то вдаль, только и произнесла:
– Мама! – дрожь прошла по её телу.
– Настенька, успокойся, всё хорошо, бабушка рядом, всё хорошо! – сказала Вера Николаевна. – Она ничего не помнит, слишком маленькая, – обратилась к бабушке. – Со временем всё пройдёт, возможно, и память вернётся. Настенька, подожди нас здесь, мы с бабушкой отойдём поговорить, недалеко, ты нас будешь видеть. Ты поняла? – обратилась к девочке.
Настенька кивнула головкой, о чём говорили, не слышала, только видела, как бабушка рукой ухватила руку воспитательницы в волнении, когда та ей что-то сказала. Удивление и радость отразились на их лицах. Через несколько минут, возбуждённые подошли к девочке. Бабушка обратилась к внучке:
– Настенька, мне нужно уходить, я ненадолго, только оформлю документы, чтобы тебя забрать, мы уйдём отсюда, домой. Вера Николаевна присмотрит за тобой, она оказывается из Ленинграда, надо же… – бабушка резко замолчала и посмотрела на воспитательницу.
– Она ещё маленькая, всё потом! – только и сказала Вера Николаевна.
– Внученька, – продолжала бабушка, – мне пора, только помни родная, что ты Баташева, Настенька Баташева, – повторила она, заплакала и погладила девочку по головке. – Я скоро прейду!
Потом в порыве нежности, вновь её прижала. Едва оторвавшись от внучки, бабушка платочком вытерла слёзы, плечи опустились, как-то сгорбилась, вид её был несчастный. Вера Николаевна взяла девочку за руку.
– Я присмотрю, не бойтесь, всё будет хорошо. Ждём вас. – сказала она.
Бабушка пошла по коридору, плечи её вздрагивали, оглянувшись, опять произнесла:
– Жди и помни, ты Баташева, – бабушка уходила.
За это время, ошеломлённая девочка не произнесла ни слова, какие-то силы держали её на месте, не отпуская, лишь, когда бабушка уже была далеко, произнесла:
– Бабушка, я здесь!
Как бы почувствовав призыв внучки, бабушка последний раз оглянулась и помахала рукой. Настенька и Вера Николаевна помахали ей в ответ. Малышка булочку съела сама, а конфеты раздала.
Дни шли за днями, ничего в жизни не менялось, никто не приходил. Из её жизни исчезли все, последняя родная душа – бабушка, не пришла. Малышка так её ждала, тонкая нить оборвалась. Детство есть детство, и эта рана затянулась.
– Настенька, так получилось, что бабушка не может забрать тебя, не потому, что не хочет, – однажды сказала Вера Николаевна, – она… она… больше никто не прейдёт! Они очень далеко! – Воспитательница, волнуясь, спросила, – Ты бы хотела быть моей доченькой? Мама и бабушка не рассердятся, они будут рады.
Настенька удивлённо посмотрела. Неужели эта добрая, молодая девушка хочет, чтобы она была её дочерью. Но она же сказала, что мама и бабушка будут рады, они не могут её забрать, так как далеко…
– Да! – сказала Настенька. – Они согласны!?
– Да, малышка! Я очень рада, оформим документы и ты будешь и моей доченькой.
Буду называть тебя Наташей, Наташенькой, Настенька для тебя простое имя.
Почему Вера Николаевна решила изменить ей имя?
Вечером она показала девочку своему жениху, которому она понравилась. Стали оформлять документы. К сожалению, беда всё время ходила возле Настеньки. Прошло около трёх дней, как исчезла Вера Николаевна, не приходила на работу, Настенька заскучала. Почему её нет? Только ещё через несколько дней девочке сказали, что её воспитательница скоропостижно скончалась и у них будет другая воспитательница. Почему? Вера Николаевна не болела, она должна была Настеньку удочерить. Может быть всё дело в этом? Может и ошибаемся. К сожалению Настенька опять сирота и уже… навсегда.
* * *
…Настенька прижала к груди небольшую коробку с акварельными красками, сердечко учащённо билось. Подойдя к окну, внимательно посмотрела на такое голубое небо, пролетающих птиц, собаку во дворе. Она прощалась. Их собирались отправить, уже выросших, в Чертковский филиал трудовой колонии. Им исполнилось восемь лет, там они пойдут в школу; она и другие ребята. Они ещё не знали, что это трудовая колония для малолетних преступников, где их ждут новые испытания, но это впереди, а сейчас Настенька прощалась, детство уходило, начиналось что-то другое, пока ещё чужое и враждебное.
Она, круглая сирота, будет бороться за жизнь, но это потом, сейчас она стоит у окна и смотрит на такое голубое небо…
Часть 2: Трудовая колония
1937 год. Настенька всё дальше и дальше уезжала от Таганрога. Вместе с другими детьми – их было около 50 человек – её увозили в неизвестность. Что ждёт впереди? Разве мог подумать ребёнок, что повезут в филиал Чертковской трудовой колонии для малолетних преступников. Почему именно туда, разве они совершили что-то плохое? Им сказали, что они едут учиться. Настеньке уже восемь лет, пойдёт в первый класс. Ей очень хотелось учиться.
Колония располагалась между Миллеровом и Чертковым, недалеко от села Шептуховка Ростовской области, в старых помещичьих конюшнях усадьбы Соломадьевка. Здесь они будут учиться и… работать (вести подсобное хозяйство), переходя на самообеспечение, так им по приезде объяснили. Наконец они на месте, уставших детей встретил сам директор колонии. Он был одет в военную форму, на боку висела кобура с оружием, рядом сидела овчарка, повсюду его сопровождавшая; сзади него несколько человек встречающих из военных и гражданских. Дети испугались, жались друг к другу. Зачем их сюда привезли?
– Дети, с приездом! – сказал директор. – Здесь вы будете жить. В здании, что сзади – школа, здесь вы будете получать знания, здесь так же живу я, ваш директор, учителя и воспитатели. Какие обязанности помимо учёбы лягут на вас, узнаете позже. Дальше находятся жилые корпуса, там вы будете жить, сейчас вас туда отведут. Осваивайтесь. Скоро за вами прейдут, помоетесь, а потом накормят. Всё ясно?
– Да! – недружно ответили дети.
– Мы кушать хотим, – сказал один из малышей.
– Накормим, я ясно сказал, или повторить? – строго сказал директор. Овчарка зарычала. – Идите!
Дети испугано посмотрели на собаку и послушно пошли с сопровождающими, в свой новый дом, где они будут жить, учиться и работать… до лета 1942 года. Почему не до лета 1941 года? Только в 1942 году их решили эвакуировать, что привело к… но это позже, а пока…
Два жилых корпуса для детей (бывшие конюшни), как сказал директор, имели по одной большой печке посередине. Это и был их дом. Колонну малышей встретили находившиеся там воспитанники колонии: группа девочек и мальчиков, разных возрастов: от 8 до 17 лет, в основном беспризорники, имеющие за плечами различные преступления. Дети с удивлением смотрели на встречающих, которые рассматривали приехавших с вызывающей бравадой. Ощущение было из неприятных. Испытывала ли Настенька страх? Кто знает, как каждый из малышей ощущал себя в этой, пока, чужой и непонятной обстановке.
– В нашем обществе будет пополнение? Есть над чем поработать, – сказал один подросток, нагло рассматривая детей.
– Эх…
– Молчать! – осадил наглеца один из воспитателей. – Я слова не давал. Дети, – обратился к прибывшим, – здесь вы будете жить, в другом здании, что вам показали, учиться. Чуть позже за вами прейдут, а пока немного отдохните и познакомьтесь со старожилами данного… – запнулся, – иначе данного заведения. А вы, – он обратился к проживающим уже здесь, – только попробуйте бузить и обижать вновь прибывших, разговор будет коротким. Всё поняли?
– А мы, что, мы лапочки, послушные! – с наглой улыбочкой сказал другой воспитанник, и повернулся к своим товарищам. – Я прав, мы понятливые?
– Да! – раздались смешки. – Лапочки лапочек не тронут…
Разве можно было предположить, что будет дальше. Вся округа боялась воспитанников колонии, занимавшихся разбоем. За колонией находился лес, который называли «человеческий», там находили повешенных людей. Жалобы на колонистов пока результатов не давали, правда, некоторых убирали, но результаты были мизерные. У прибывших детей началась другая жизнь…
* * *
Для развлечения колонисты взяли под своё покровительство малышей. У каждого под опекой было по одному вновь прибывшему. Настеньку выбрала рыжая девица лет шестнадцати, давала ей конфеты, фрукты, но через месяц надоело, и оставила девочку в покое. Настеньке её опека не нравилась; та пыталась ей внушить, что они особые, и девочка должна подчиняться. Не получилось. Так же произошло и с другими малышами, они не хотели с ними быть в одной упряжке, ходить «на дело», да и воспитатели за этим следили.
В бывших конюшнях была спальня для воспитанников. Посредине находилась большая печка, лучшие места занимали колонисты, возле тепла, а прибывшие учиться малыши, разместились у стенок. Тепло плохо доходило до этих мест, кто там спал, мёрзли в холодные дни. Дети боялись колонистов – те их обижали. Пока до серьёзного не доходило, воспитатели следили, обходилось подзатыльниками и ругательствами.
Почему колонистов не вывезли, а оставили? Почему детей сирот привезли сюда, а не в детдом, где другие дети учатся и живут? Много вопросов, а ответ где искать?
Начался учебный год, малыши пошли в первый класс, колонисты отказались учиться и запретили более младшим, но всё же, среди них оказался один, захотевший получить образование. Ему было чуть больше восьми. В ноябре, не выдержав, вместе с вновь прибывшими, он пошёл учиться.
– Учиться захотел? – угрожали старшие колонисты. – Ты пожалеешь об этом.
Угрозы повторялись каждый день, но он не слушал их и… случилась беда. Однажды колонисты, улучив момент, схватили его и засунули головой в горящую печь, он сгорел, спасти не удалось. Прибыла комиссия: зачинщиков отправили в тюрьму, а остальных отправили в другие лагеря. Остались только прибывшие малыши. С тех пор этот филиал стал называться детской трудовой колонией сельского направления, вместо трудовой колонии для малолетних преступников.
Прежний директор был арестован, на его место прибыл новый директор с семьёй: состоявшей из жены и дочери. Девочка стала ходить в школу вместе с малышами. Преступлений больше не было.
Жизнь потекла своим чередом, малыши учились и трудились. Хозяйство в колонии было большое: хлебные и овощные поля, имелись коровы и свиньи, а так же сад с яблоками и грушами. Зерно возили на мельницу в Чертково или Миллерово, и там же пекли хлеб. Возвращались обратно со станции Миллерово. Недалеко от колонии поезд уменьшал скорость, и дети выбрасывали мешки с хлебом и прыгали сами. Однажды прыгая, Настенька повредила ногу, которая потом беспокоила её всю жизнь. Излишки продуктов колония продавала, за счёт этого покупалась одежда и обувь. Каждый год они сдавали обувь, когда заканчивался летний или зимний сезон и получали другую по сезону, не всегда новую.
Так своим трудом дети обеспечивали своё существование. День рождения не отмечались, по именам запрещалось называть друг друга, только по фамилиям. Такая жизнь выпала Настеньке и остальным детям.
* * *
– Баташ, ты где? – услышала Настенька совсем рядом. – Где же ты, отзовись? Я знаю, что ты здесь, в саду.
Где же ей быть, в саду конечно, на дереве. Она любила в свободное время приходить сюда. Если находила резинку, то делала непритязательный инструмент: брала подходящую веточку, сгибала её в дугу и натягивала в два ряда резинку. Музыкальный инструмент готов, оставалось провести пальчикам по этим… струнам, и получался звук. Под него она пела и довольно неплохо. Петь она любила, но её страсть было рисование и книги. Краски, подаренные ещё в Таганроге Верой Николаевной, заканчивались, она их берегла. С бумагой так же было туговато, но ей иногда её давали, видя талант девочки. Куда потом делись её рисунки, она не знала.
– Вот ты где! – из-за соседнего дерева вынырнул мальчик её возраста. Он задрал голову и помахал рукой. – Спускайся, тебя ищут.
– Это ты Беспалов? Видишь, я отдыхаю, – ответила Настенька. – Меня отпустили, я всё сделала. Не знаю, зачем меня зовут, ты не скажешь зачем?
– Не знаю, иди, зовут ведь! – повторил он.
– Кто зовёт? – спросила она.
– Учительница, – ответил Беспалов. – Идёшь? Накажут ведь…
– Иду, иду! – Настенька слезла с дерева. Чего учительнице надо, вины за собой не знала, она вздохнула и пошла.
– Может и не накажут! – послышалось сзади. – Бата, ты не бойся.
– А я и не боюсь! – ответила она. Вот если бы воспитатель Егорыч звал, его она не любила, он к каждому пустяку придирался…
– Баташева, я тебя ждала! – сказала учительница, как только девочка вошла. – Хочу спросить, ты действительно прочитала «Овод», писательницы Войнич, а теперь читаешь Гюго?
– Да! – Настенька кивнула головой.
– Но ведь это взрослые книги, ты ещё маленькая для такой литературы, – удивилась учительница. – Ольга Ивановна сказала, что ты её уговорила их дать почитать, «Овода» пересказала, удивительно. Читала бы детские, что можно ребёнку понять во взрослых книгах.
– Я понимаю, они мне нравятся, могу рассказать, – сказала девочка.
– Не надо, верю, знаю, что рассказчица ты хорошая. Это просто удивительно. Я позвала тебя по-другому делу. Ты хорошо рисуешь, краски, что ты привезла, почти закончились. Я не ошибаюсь? – спросила учительница.
– Их чуть-чуть, совсем мало осталось, – подтвердила Настенька, удивлённая этим вопросом.
– Мы посоветовались, и решили подарок тебе сделать. – Учительница взяла со стола завёрнутый в бумагу пакет и протянула девочке. – Возьми, это тебе Баташева, здесь краски, кисточки, карандаши и бумага. Рисуй. Теперь иди.
– Мне!.. – от радости перехватило дыхание. Подарков им не дарили, здесь целое богатство. – Я!.. Спасибо!..
– Я сказала, иди! – строго сказала учительница, но не удержавшись, улыбнулась. – Иди, рисуй!
Кто «мы посоветовались», Настенька не спросила, она вышла переполненная счастьем, такой подарок, ей, что больше ничего в её головке не вмещалось.
* * *
…Настенька любила серьёзные книги – взрослые, как говорили воспитатели. Детские её мало интересовали, хотя и их иногда читала, если заинтересовывали. Её весёлый, общительный характер притягивал воспитанников. Когда наступал вечер, и дети были свободны, они просили её, что-нибудь почитать или рассказать.
– Бата! – просили они. – Почитай, мы будем сидеть тихо.
– Это книга для взрослых, – говорила она, делая серьёзным лицо. – Можете не понять, вы ещё маленькие…
– Ты такая же, как мы, – протестовали они. – Мы поймём, ты же понимаешь, нам интересно.
В дальнейшем она больше не сопротивлялась, когда просили, и читала или рассказывала. Дети садились поближе и, затаив дыхание, слушали. Когда они начинали засыпать, прекращала.
– А дальше! – просили они, борясь с дремотой.
– Завтра! – отвечала она. Дети расходились и ложились спать…
Здание конюшни было разделено на две большие спальни: для девочек и для мальчиков, и общий коридор. Печка одна, большая, примерно на 40 человек. Дети зимой мёрзли. Чтобы согреться, ухитрялись спать по двое или брать в постель кошку или собаку. За это их наказывали. В коридоре находились умывальники и ночные вёдра для туалета. Зимой вода в умывальниках замерзала.
Иногда Настенька делала самодельный масляный фитилёк и читала книгу целую ночь, отчего не высыпалась. Это заметили, и однажды ночью застали за чтением. Воспитатель забрал книгу и фитиль, и выставил её в холодный коридор.
– Пока не попросишь прощения и не скажешь, что такого больше не повторится, будешь стоять здесь, – сказал он.
Она простояла всю ночь и утро, но прощения так и не попросила, считая, что ничего плохого не сделала и… ей разрешили покинуть место наказания.
С детства девочка не любила зарядку, которую делали в любую погоду в холодном коридоре, где она мёрзла и долго не могла согреться. Зимой катались с небольшого пригорка на досках и старой фанере, вместо санок; из старых обручей бочек делали подобие коньков, привязывали к обуви и катались. Летом купались в ставках с пиявками.
В колонии были любимые и нелюбимые воспитатели. Один из них, нелюбимый, периодически будил сирот ночью и заставлял идти в лес и петь. Лес дети боялись, тряслись от страха. Запевалой он назначал Настеньку.
– Баташева, запевай! – приказывал он.
– Не хочу! – отвечала она, ей хотелось спать, а не петь.
– Никто не пойдёт обратно, пока ты не запоёшь, так и будете стоять в лесу. Кому сказал, запевай! – приказывал он.
– Баташ, запевай, нам страшно, – просили дети, некоторые начинали плакать.
Настеньке было жалко и воспитанников и себя, преодолевая нелюбовь к жестокому воспитателю, она начинала запевать, дети подхватывали и с песней возвращались в колонию. К сожалению, не скоро прореагировали на такие выходки воспитателя, но всё же, его убрали.
К любимым относился воспитатель Григорий Иванович. Однажды Настеньке стало плохо: её трясло, хотя день был жаркий, она куда-то проваливалась. К её счастью рядом оказался воспитатель Григорий Иванович, он подхватил девочку и отнёс в медсанчасть при колонии. У неё обнаружили тропическую малярию. Откуда, где могла подхватить эту заразу? Приступы малярии очень изматывали Настеньку: то озноб, то жар, и несколько дней беспамятства. Лечили только хинином, от которого кожа её была жёлтого цвета. Григорий Иванович навещал в лазарете и всегда приносил мёд, заставляя его кушать побольше – для выздоровления.
– Кушай малышка, ты должна быть здоровой, весёлой, и побыстрее стать на ноги, то есть, бегать, – говорил он.
– Я его уже не хочу! – отвечала она. – Ем, ем его, а он идёт обратно, мёд этот, я вся сладкая…
– Хочешь быть здоровой, ешь. Ты ведь не хочешь меня обидеть? – спросил он.
– Нет, не хочу, не буду обижать, съем этот мёд. – Настенька вздохнула. – А не хочется… я его… съем, съем, – повторила она, как же можно обижать любимого воспитателя.
– Вот и хорошо, я верил, что ты умница! – он направился к выходу. – Пока, малышка, будь здорова!
Настенька обожала воспитателя Григория Ивановича, для неё он был самым лучшим, самым внимательным и добрым. Да и другие дети его тоже любили…
У Настеньки была любимая подруга Лора, из русских полячек, они познакомились ещё в Таганроге. Девочки были дружны и старались везде быть вместе. Хотя запрещалось называть друг друга по именам, они, когда никого рядом не было, нарушали этот запрет.
– Мы вместе навсегда? – однажды спросила Настенька подругу. – Правда, Лора, мы никогда не расстанемся?
– Никогда! – ответила та. – Будем всегда дружить, навечно.
– Как это навечно? – спросила девочка подругу.
– А так, куда ты, туда и я, куда я, туда и ты, вместе всегда. – Лора обняла подругу.
– Это здорово, мы как сёстры, мы навечно! – восторженно сказала Настенька. – Навечно!
Если бы навечно. Дружба их прервалась, когда началась война, и разлучила их не по собственной воле. Больше их жизни не пересекались, хотя Настенька пыталась её найти. Жива ли её подруга или погибла, так и не узнала. В память о ней назвала так свою дочь – Лора. Много воспитанников погибло, не вернулось, некоторые разбрелись по стране, найдя свой уголок в жизненном пространстве…
Часть 3: Война
22 июня 1941 года началась война. Горе прокатилось по стране. Ещё теплилась надежда, что врага не пустят далеко, остановят. Страшное время, не только для сирот, но и для всей страны, для всего народа.
Год заканчивался, фашисты продвигались вперёд. Директор колонии не стал эвакуировать детей, рассчитывая, что всё обойдётся. Весной 1942 года засеяли поля, но… убрать не успели. В июне эвакуацию опять отменили и лишь, когда фашисты ворвались на Донбасс и в июле захватили Ворошиловград, объявили окончательную эвакуацию в конце июля. Всё было сделано наспех, директор забрал семью и архив, уехал на грузовой машине, бросив детей. На единственную оставшуюся машину погрузили самых маленьких – 1;3 класс. Другие дети колонной, с оставшимися воспитателями, должны были идти пешком. Им было страшно, что ждёт впереди, они не знали, некоторые плакали. Настенька и Лора держались вместе, чтобы не потеряться.
– Мы же не расстанемся, не потеряемся? – спрашивала, перепуганная Лора.
– Не расстанемся, только держись рядом, – успокаивала подругу девочка.
– Держитесь вместе! – говорили воспитатели.
– Мы куда пойдём? – спрашивали дети.
Что им ответить, куда идти? Вперёд, только вперёд. Что ждёт впереди? Не успела далеко отъехать машина с малышами, как налетела авиация фашистов, один из снарядов попал в неё, все дети погибли вместе с шофёром и воспитателем. Это видели, идущие пешком воспитанники. Снаряды летели и летели, дети бежали, падали, опять бежали. В этом аду, некоторые так и не поднялись, остались лежать, обхватив землю ручонками, как бы просили «Матушка земля, защити нас!» В этом хаосе Настенька потеряла из вида подругу, когда падала на землю. Поднялась, её рядом не было. После бомбёжки, девочка с уцелевшими и не разбежавшимися воспитанниками, присоединилась к колонне беженцев, пытаясь от них не отстать. Она высматривала, не окажется ли среди них Лора. Где она, что с ней? Надо было идти вперёд.
– Она найдётся! – уверяла себя Настенька. – Она меня тоже ищет!
Было жарко, двигались по ночам, когда не было бомбёжек, а днём прятались по балкам. Из-за болезни глаз, Настенька плохо видела ночью, шла на голоса. Однажды ночью она потеряла белые тапочки, которые сняла, чтобы сберечь для зимы, и шла босиком. Вернуться искать, не решилась, боялась отстать от колонны отступающих. Она шла и плакала: впереди зима, обуви нет.
В одну из ночей закопала противогаз со значками: «Меткий стрелок», «ГТО» и пионерский галстук, чтобы не достался врагу, если что-то случится. Питаться приходилось чем придётся: сырой кукурузой оставленной на полях, травой, какими-то кореньями – после чего болел живот.
При передвижении с беженцами, прибилась к какой-то военной части, отступавшей к Дону.
– Детка! – обратился к ней раненный боец. – Не поможешь сделать перевязку?
– Помогу, дяденька! – сказала она.
Стала помогать перевязывать раненных, выковыривала червей из ран, прикуривала им самокрутки.
– Спасибо, детка! – говорили они. – Ты сиротка держись нас, поближе, чтобы не пропасть.
На переправе через реку Дон был сильный обстрел, много погибло людей. Как переправляться, ведь было много раненных и беженцев, среди них дети? Завязалась перестрелка. Настенька увидела, как двое мальчишек из её колонии, подхватив у погибших бойцов ручной пулемёт, побежали к высокому речному берегу.
– Бата, беги, переправляйся! – крикнули они на бегу. – Выживи!
Она помахала им рукой и побежала, помогать раненным у переправы. Укрепившись на высоком речном берегу, воспитанники стали обстреливать фашистов, чтобы помочь на переправе. Они геройски погибли, к сожалению их фамилии она забыла. Наконец переправились, дальше всё было, как во сне: смерть, раненные, перевязки, отступление. Платье сильно истрепалось, было в дырках. Военные сшили ей, как смогли, юбку из плащ-палатки и кофту из парашюта. Свои длинные, прекрасные волосы обрезала большими ножницами, чтобы не завелись вши – получилась короткая стрижка под мальчика.
– Настенька, ты у нас стала красивым мальчиком! – говорили бойцы. Видя, что она готова заплакать, подбодрили. – Ничего детка, после войны вырастут, ещё лучше!
– Скоро война кончится? – спрашивала она.
– А как же, скоро, немножко силы соберём, поднатужимся и побьём немчуру, – говорили они. – Не бойся, погоним эту погань, только пятки у них будут сверкать, до границы, и дальше бить будем.
* * *
Военная часть отступала к Калмыкии, шли ожесточённые бои. Брать девочку с собой дальше они не могли, решили оставить её и других ребят в первом попавшем на пути селении.
– Настенька, мы не можем взять тебя дальше с собой, это опасно, – сказал старшина. – Мы подходим к селению, оставайся там, люди сирот приютят.
– Я хочу с вами! – сказала девочка.
– Нельзя, дальше вам с нами никак нельзя, здесь хоть какой-то шанс выжить, – продолжал старшина.
– Мы любим тебя Настенька! – сказали бойцы. – Мы хотим, чтобы ты и ребята выжили.
– Надеемся, что опять встретимся, когда погоним врага с родной земли, – старшина обнял девочку.
Настенька плакала, провожая, ставших ей родными бойцов. Жизнь опять распорядилась по-своему – они не вернулись…
Её взяла к себе портниха, одинокая женщина. Сальские степи, кругом солончаки, в стороне поселения калмыков. Эти места весной запомнились ей разноцветьем тюльпанов. У портнихи прожила недолго, благодаря смышлености, быстро научилась шить. Селение заняли фашисты.
Как-то к портнихе зашла женщина двухметрового роста и попросила портниху отдать ей Настеньку, чтобы присматривала за её детьми, пока она на работе. Четверо детей, один меньше другого: семь, пять, три года и самому младшему ещё и годик не исполнился.
– Прошу, отдай мне Настю, не управится мне одной, бросить как их одних дома, – попросила она.
– Это решать Настеньке, – сказала портниха. – Как она решит, так и будет. Я привязалась к ней, но неволить её не буду. Что скажешь, Настенька?
Девочке было жаль малышей, совсем маленькие. Как они будут сами, когда мать на работе допоздна.
– Я согласна! – ответила Настенька. – Они такие маленькие, помогу. Тётя Лена не обижайтесь, им без меня будет плохо.
Потянулись дни за днями, похожие один на другой: скребла деревянный стол добела, мазала глиняный пол, выгоняла корову на пруд, носила воду, смотрела малышей. Самое тяжёлое время – зима, обуви не было, ноги обматывала тряпками или бегала босиком за водой. Когда с работы приходила хозяйка, она иногда надевала её сапоги, но они были 45 размера, против её ножки – великаны. Долго в них не пройдёшь, еле-еле передвигала ноги, потом снимала и опять ходила босиком. Маленькая, худенькая, она не привлекала фашистов.
Селение несколько раз переходило то к нашим, то к немцам. Во время оккупации хозяйку выгоняли на принудительные работы, а Настеньку убирать тыкву. Посадили на верблюда, а он девочку не слушал, посоветовали стегнуть под хвост. Что было дальше? Верблюд понёс её по степи, еле остановили. Немцы хохотали. Настенька удержалась, не разбилась, после этого её не стали ставить к этим животным.
Тётка пекла очень вкусный хлеб, партизаны ночью приносили муку, уносили хлеб. Днём партизаны прятались в балках и оврагах, ночью подрывали немецкие склады и железнодорожное полотно. В селении немцев не трогали, комендант издал указ: «За одного убитого немца расстрелять десять семей». В основном в селении стояли итальянцы, они особо не занимались грабежом.
Питались с огорода: картошка, тыква. Когда забрали корову, не стало молока. Немцы открыли школу, Настенька немного проучилась в ней. Готовились списки на вывоз подростков в Германию. Настеньку спасли, записали, как двенадцатилетнюю. Её маленький рост и худоба выручили.
Село освободили, девочку потянуло обратно в колонию, хотелось дальше учиться, стать художником. Она ушла, вернулась в дом, в котором провела своё детство, и вместе с некоторыми вернувшимися детьми закончила пятый класс.
А дальше? Хотя были трудности, окончила художественное училище, была одной из лучших учениц, а дальше взрослая жизнь…
2022 – 2023 годы.