Выйдя из коттеджа Драгуновых, следователь и судья некоторое время шли молча. Один был погружён в свои мысли, другой же никак не мог найти в себе решимости самому начать разговор. “Да и стоит ли? – с холодным отчаянием думал Павел Афанасьевич. – Может, он это сказал просто так, походя? Нет, не такой Дима человек, ой не такой. Подумать только, я ведь всегда считал его понимающим… умеющим войти в ситуацию. Своим человеком, в общем. И тут он вдруг делает такие намёки… заходит с нехорошей стороны… Он, конечно, принципиальный, но… не до такой же степени!”
И лишь когда они подошли к служебной машине Селезнёва – незаметному “форду фокусу” без какой-либо опознавательной раскраски, – следователь нарушил затянувшееся молчание:
– Так вот, возвращаясь к Олегу Ивановичу. У него ведь имеется взрослая дочь, не так ли? Варвара, если я не ошибаюсь.
“Ну вот оно, кончено, – молнией пронеслось в голове судьи. – Теперь он всё раскопает. Только… только зачем ему это? Тем более сейчас? Когда он гоняется за маньяком, когда его могут каждый день сместить с должности… зачем ему копаться в старом и скучном деле?”
– Павел Афанасьевич? – услышал он словно издалека голос Селезнёва. – Вы меня слышите? Я задал вам вопрос.
– Да-да, я… я просто задумался. Дочь, говорите? Да, кажется… кажется, есть дочь.
– Кажется? Так, понятно, – Дмитрий открыл пассажирскую дверь “форда” и сделал приглашающее движение рукой. – Садитесь, пожалуйста, Павел Афанасьевич, и давайте говорить начистоту. Вы же знаете, от меня прятаться бесполезно. Не первый день на свете живу.
Судья покорно залез в автомобиль, кряхтя и охая, бессознательно стараясь казаться старше своих лет. Следователь сел рядом, завёл мотор и дал ему некоторое время прогреться.
– Итак, возвращаясь к дочери, – продолжил он, повернувшись к Добрякину, но тот неожиданно прервал его:
– Так вы за этим пришли, да? Не Долежаев вас интересовал, а его дочь? Тогда зачем сюда, зачем к ним? Приходили бы прямо ко мне… Мы бы и решили… все вопросы.
“Что, собственно, я так нервничаю? – пришла ему в этот момент в голову новая идея. – Разве могут быть какие-либо доказательства сговора? Если только этот надутый болван Долежаев не проговорился… Да даже если и проговорился, что с того? Я буду всё отрицать. И потом, есть люди, которые вовсе не заинтересованы в моём смещении. Люди, которые будут куда посерьёзнее старшего следователя по особо важным делам. Стоит им сказать одно слово, и…”
Павел Афанасьевич едва не зажмурился от удовольствия, представив себе это “и”, но вовремя сдержался и приготовился слушать Селезнёва с его обвинениями. В том, что обвинения в той или иной форме последуют, он нисколько не сомневался.
– Говорите, следовало прийти прямо к вам? – повторил Дмитрий, вывернув руль и давая задний ход. – Конечно, именно это я и собирался сделать, но вы, кажется, забыли, Павел Афанасьевич, что застал я вас у Драгуновых совершенно случайно. Не следили же мы за вами, в самом деле, или у вас и такая мысль появилась?
Мысль у судьи, действительно, появлялась, но на вопрос он предпочёл не отвечать, поджав вместо этого губы и наморщив нос.
– Уверяю вас, всё получилось само собой, – продолжал меж тем Селезнёв. – Я расследую убийство, и вам отлично известно, насколько пристальное внимание следует уделять окружению жертвы. Однако одно имя в списке тех, с кем так или иначе соприкасалась убитая, стояло особняком. Олег Иванович Долежаев – крупный чиновник, влиятельный человек, и у него есть дочь. Дочь, с которой есть проблема.
– Хм? – поднял бровь Добрякин. – Не понимаю, Дмитрий Дмитриевич, не вижу связи. При чём тут дочь Долежаева? Какое отношения она имеет к убийствам?
– А вот этого я вам, Павел Афанасьевич, не скажу. Тайна следствия, если угодно. Но что я вам открою, так это маленькое обстоятельство, на которое мне удалось наткнуться, изучая биографию Варвары Долежаевой. Или, может быть, вы мне сами расскажете об этом обстоятельстве?
Судья проворчал нечто нечленораздельное и отвернул голову.
– Не хотите? Что ж, ваше право. Только мне хотелось бы знать, когда это дело попало к вам, вы… понимали, что девушка, говоря прямо, стала убийцей? И место ей было в колонии-поселении? Или же влиятельное положение её отца стало слишком серьёзным препятствием для вашей проницательности?
– Не понимаю, о чём вы говорите, – холодно ответил судья.
– Не понимаете, да… Я и не надеялся, Павел Афанасьевич, но мало ли… Впрочем, не трудитесь, я сам отвечу. Думаю, вы прекрасно отдавали себе в этом отчёт. Но закон – он ведь не для всех одинаков, нам ли с вами об этом не знать и не помнить? Дочь вы признали невиновной, а с отцом… с отцом постарались сохранить взаимовыгодные отношения. Что же до жертвы той аварии… мало ли на наших дорогах гибнет людей? Несчастный случай – он и есть несчастный случай. Вы знали, что отпускаете на волю убийцу, невольную, но всё же убийцу. Знали, знали… И именно поэтому, Павел Афанасьевич… именно поэтому вы и попали в число подозреваемых.
Тут самообладание всё-таки покинуло судью, он вскинулся, сердито затряс головой.
– Подозреваемым? Да… да что вы такое говорите? Право, я… ничего не понимаю. Подозреваемым в чём?
– В серии убийств, произошедших в нашем городе, – ответил Селезнёв, делая мягкий правый поворот. – Мне подумалось, не можете ли вы быть к ним причастны.
– К… к убийствам? Но с какой стати? Как это связано? При чём тут эта Долежаева и убийства?
Дмитрий хмыкнул и вдруг рассмеялся.
– Испугались, Павел Афанасьевич, всё-таки испугались. Дорогого стоит напугать человека вашего положения! Но не беспокойтесь, идею эту я быстро выбросил из головы. Не тянете вы на маньяка, никак не тянете.
– Это ещё почему? – даже обиделся Добрякин.
– Уж извините за прямоту, но вы в последнее время сильно раздобрели. Да и рост ваш не выдающийся, ниже среднего. А в нашем клиенте, судя по некоторым признакам, должно быть минимум сто семьдесят восемь. Он ловок, подвижен и обладает даром убеждения. В некотором роде, полная ваша противоположность.
– Вот спасибо!
– Правду, только правду и ничего, кроме правды, Павел Афанасьевич. Вы, между прочим, радоваться должны, что с вас заочно сняли подобное подозрение.
– Оставьте ваши шуточки при себе. Никто в здравом уме не подумал бы, что я могу быть замешан… в таком деле.
– Что ж, возможно. Но позвольте вернуться к девушке, которую вы на пару с её отцом вызволили из неприятностей. У меня… у следственной группы есть основания полагать, что Варвара Долежаева может стать следующей жертвой убийцы.
Добрякин оживился.
– Действительно есть основания? Интересно, интересно. Очень любопытно. И что же вы намерены делать?
– Прежде всего – убедить её отца, что опасность действительно имеется. Мой напарник был послан к нему именно с этой целью. Боюсь, однако, что это будет непросто. Поэтому если вы, со своей стороны, можете на него повлиять…
– Вот уж вряд ли, – проворчал Добрякин. – Олег Иванович… трудный человек. Я, конечно, попробую… раз такое дело, но ничего не могу гарантировать.
– Не забывайте, речь, без преувеличений, идёт о жизни и смерти. Мы с вами к этому привыкли, однако факт остаётся фактом. Вот, кстати, и ваш дом.
И действительно, судья даже не заметил, как машина подъехала к его обиталищу.
– Надеюсь, что мы с вами поняли друг друга, Павел Афанасьевич, – напутствовал его следователь. – Я в ваши дела вмешиваться не намерен, но если мне вдруг начнут задавать наводящие вопросы… я буду вынужден отвечать на них честно.
– Я вас понял, – буркнул судья, не без труда вылезая из машины. – Но мы ведь с вами знаем, Дмитрий Дмитриевич, что наводящие вопросы задают только в том случае, если это кому-нибудь нужно…