Как известно, Ленин любил писателя Радищева, потому что тот сидел там же, где его брат – в Петропавловке, а поэта Демьяна Бедного не шибко любил, хоть и жили по соседству, потому что тот вообще нигде не сидел, а в революционеры лез впереди всех.
Самому первому Ильич велел памятник Радищеву в Петрограде поставить. Правда памятник не простоял и четырёх месяцев, упал наземь, а поднимать не стали, Ленина-то в Петрограде уже не было
Совершил он в 1918 году по маршруту Радищева путешествие из Петербурга в Москву и 11 марта прибыл в Первопрестольную. Заночевали с Надеждой Константиновной в гостинице «Националь», а 12-го Владимир Ильич заявился в Кремль. Ему там понравилось. «Только брёвна убрать да хлам всякий, – подумал Ильич, – и готовая резиденция».
Велел своим товарищам занимать комнаты, а сам подписал документ о переносе столицы. И приказал в Москве тоже памятник Радищеву поставить. Потому что возвращаться в Петроград не хотелось, там немцы наступали, а Ильич этих кайзеровцев так ненавидел, даже кушать не мог. Они революцию в Германии душили-душили, душили-душили… Одно слово – фашисты.
Ильич в Кремле две комнаты занял, а Троцкий, проститутка, себе три урвал, а брёвна на субботнике таскать отказался. Он всегда против решений партии был.
Когда все заселились, осталась в Кремле одна квартира, туда Бонч-Бруевич взял да и заселил этого Демьяна Бедного. Вернее, тот сам напросился, хоть в Совнаркоме и не состоял. Но Кремль ему тоже нравился.
Потом, когда ВЦИК Ленину разрешил домработницу завести – Надежда Константиновна делать-то ничего особенно не умела, у ней даже яишница пригорала – так этот якобы Бедный совсем оборзел и себе целых шесть штук завёл домработниц. Да все молодые, ядрёные! Но Ленину тогда уже не до Бедного было, с богатыми бы разобраться, да и болел он сильно. Неласково его Москва встретила – Каплан в него отравленной пулей стрельнула.
Он даже Демьяна не очень ругал, когда тот его любимого печника водкой допьяна напоил. Тогда ещё Сталин и Орджоникидзе к нему пришли с жалобой, что какой-то поэт с печником пьют водку, а им, старым каторжанам, не разрешают пить вино из кремлёвских подвалов. Ну, Владимир Ильич к соратникам был чуток и подписал бумагу, чтобы большевикам грузинского происхождения можно было пить вино в Кремле.
Но Сталин злопамятный был, ему ещё не нравилось, что Демьян Бедный носил усы не как у него, у Сталина, а как у Гитлера, только под носом. В этом он видел какое-то отклонение от партийной линии. Да и говорливый был этот Демьян, а Сталин любил скромных.
И вот как-то раз, когда Ленин уже помер, встречает Иосиф Виссарионович этого поэта на улице и спрашивает его:
– Товарищ Бэдный, кто это первый сказал: «Дэмьян Бэдный – мужик врэдный»? А?
– Это товарищ Сталин, про меня так буржуи говорят! Нет им покоя от моих песен и басен.
– А вот наши товарищи говорят, что Бэдный – самый богатый из совэтских поэтов? Это что, дэйствительно так?
– Неправда это, товарищ Сталин! Это злые языки врут. У нас из всех писателей слаще всех Горькому живётся!
– Ах вот как! – сказал Сталин, поднял воротник шинели, сунул руки в карманы и, шагая дальше по кремлёвской мостовой, припомнил, как этот Бедный про него, Сталина, говорил, что он жирные следы от пальцев оставляет на книжках, которые почитать берёт из его личной библиотеки.
На следующий день Коба приказал Демьяна Бедного из Кремля вытурить за клевету на товарищей по партии. Клеветник особенно невыносим, когда говорит правду. А библиотеку его велел в Кремле оставить, чтобы он, народ то есть, ей пользоваться мог.