1902 г.
Низкие тёмные облака плыли, почти касаясь потемневших соломенных крыш большого аула Ермекеево, раскинувшегося на юго-западном крае Уфимской губернии. Моросил мелкий холодный дождь, временами сменяясь мокрым снегом. стылый ветер постоянно крутился
и, казалось, дул со всех сторон, забираясь под одежду своими влажными липкими щупальцами.
- Ну, что за зима нынче: то мороз, то буран, то дождь с оттепелью! Эх, в такую погоду сидеть бы дома, греясь у растопленной печи, слушать, как трещат дрова, и пить чай из пыхтящего самовара.
Именно об этом всю дорогу мечтал замёрзший человек в мокрой одежде. Не спасали его от холода ни поднятый воротник, ни надвинутый на глаза башлык и туго затянутый ремень,, ни тяжесть перекинутой через плечо громоздкой сумки с плотницким инструментам. Придерживая ее, человек размеренно шагал по раскисшей дороге, возвращаясь домой из дальней татарской деревни, где работал на строительстве дома у местного бая.
Исламгул Газимов - молодой, но уже искусный плотник, был известен по округе, его часто приглашали на строительство амбаров, бань, домов, и даже мостов.
Вот и сейчас возвращался он с заработков, и если бы не такая мерзкая погода, уже давно был бы в родном ауле. Его душу жарко грели радостные мысли о доме, о молодой жене - красавице Минзифе, вероятно, баюкающей в этот миг их первенца- дочурку Гульмунавар. Как хорошо, когда в семье много детей, и он был бы счастлив возвращаться в дом, наполненный топотом маленьких ножек. Чтобы детские ручки обнимали его за шею и звенело колокольчиком слова: - Папа! Папа!
Лежал в его сумке и подарок жене - яркий цветастый платок, который он тщательно выбирал в большой галантерейной лавке, а потом долго торговался с жуликоватым торговцем.
Высокий и широкоплечий, как говорится: - кровь с молоком, Исламгул отличался завидным здоровьем, однако под непрекращающимся дождём и он здорово замёрз. Хорошо, что до аула оставалось идти совсем немного, а потому, увидев в наступающих сумерках крайние дома, он с облегчением прибавил шаг.
1904 г.
Прошло несколько мирных лет, и, как гром среди ясного неба, в аул пришла весть о войне
с Японией. Мало кто понимал, что происходит и что это за такая Япония.
Исламгул в это время делал пристройку к дому в русском селе, а словоохотливый хозяин дома , считавшийся в селе грамотеем, растолковал ему новости о войне и где находится эта неведомая Япония. Найдя внимательного слушателя, он с важным видом пересказывал газетные статьи.
- Ох, парень, что деется! Газеты пишут об азиатском вероломстве японцев, напавших на нас без объявления войны. И, что им, жёлтомордым обезьянам, не сиделось за морями? Во всех крупных городах России собираются агромадные Толпы, кричат "ура", ходят по улицам с царскими портретами, поют "Боже, царя храни!". Войска рвутся в бой. В армию сотнями записываются добровольцы, собираются пожертвования. Страсти-то какие! Ой, что будет?!
А потом новости посыпались как горох из дырявого ведра. Уехали на Дальний Восток большой генерал Куропаткин и морской генерал Макаров, которых расхваливали все газеты, обещая скорую победу. НО в конце марта нежданно погиб храбрый Макаров, вместе с "Петропавловском". Как гром, прокатилось известие о том, что японцы перешли через реку Ялу
и высадились в Бицзыво. Порт-Артур был отрезан.
В газетах невнятно писали о крупных успехах японцев, не забывая восторженно описывать отдельные подвиги русских солдат и героических офицеров. Народ смущался, прислушиваясь
к различным слухам. Война была ему не нужна, непонятна. Мужчины в ауле, собираясь вместе, качали головами и говорили:
– Эх, тяжко нам придётся, теперь ещё больше налогов и податей будут брать!
В конце апреля по губернии была объявлена мобилизация. О ней говорили и раньше, но никто ничего не знал. И вдруг, как паводок, она прокатилась по губернии. По слухам в деревнях людей брали прямо с поля, а в городах полиция вручала призываемым билеты и приказывала немедленно явиться в участок.
В начале июня со скоростью степного пожара по аулу разнеслась весть о наборе в солдаты. Наутро на площади собрали всех мужчин. Там важный чиновник из военных объявил, что кого назовут, те будут призваны на действительную службу и должны явиться в Белебей в штаб. Приехавший вместе с ним высокий тощий чиновник подобострастно переводил все его слова. Офицер громко зачитал длинный список, среди которых прозвучала и фамилия Исламгула.
Через два дня группа человек в пятьдесят, собранных с окрестных деревень, вокруг Ермекеево,
в числе которых был и Исламгул, была приведена в воинское присутствие города Белебей. Когда они вошли во двор, то им представился форменный бедлам.
Там вдоль заборов, стояли телеги с лошадьми, на телегах и на земле сидели
множество воющих баб, хнычущих детей, стариков. Посередине сгрудилась толпа мобилизованных мужиков. Злой солдат стоял на ступеньках крыльца и гнал мужиков прочь, сердито крича:
– Сказано вам, не толпится... Ступай, расходись!
Мужики несмело роптали:
– Да как же это так расходись... гнали, гнали: "Скорей! Чтоб сейчас же явиться!" А теперь сиди и жди...
Усталый солдат прикрикнул:
– Ну-ка, без разговоров, Тут вам не посиделки. Сказано вам: Сидеть и ждать, вот и ждите.
Мобилизованные, отходя, ворчали:
– Да что же это? забрали, даже собраться не дали, гнали сюда за тридцать верст, а тут...
Исламгул с товарищами встал у ворот, не зная куда идти. Сопровождавший их чиновник скрылся за дверью присутствия и не возвращался.
По улице мимо ворот пробежал шустрый мальчуган-газетчик, выкрикивая на ходу:
– Новости! Последние новости! Телеграммы с театра войны! Наши побили японца! Подвиг корнета Петрова! Потоплен японский пароход! Куропаткин заявил, что мир будет заключен только в Токио!
Немного понимавший по-русски Исламгул прислушался к разговору столпившихся мобилизованных. Крепкий мастеровой
в тужурке важно говорил окружающим его мужикам:
- Это не удивительно, что японцы побеждают на море – они же природные моряки, знамо дело - живут-то на островах.
Мужики согласно кивали:
- Да уж, жаль наших утонувших морячков, но теперь, когда воюют на земле , дело пойдет.
- Это точно, - важничал мастеровой. - не зря газеты пишут, что у японцев нет больше солдат,
и под ружье ставят шестнадцатилетних парнишек и даже стариков. Вот у нас-то армия, не чета япошкам – солдат миллионы!
Услышав такое, Исламгул лишь недоумённо покачал головой и пошёл пересказывать новости односельчанам.
Железнодорожная станция кипела бестолковым движением взбудораженных людей, сутолокой телег и разномастных фур. Кругом стоял шум, грохот и беспрестанные крики. Людской гомон изредка прерывался басовитыми гудками больших паровозов. отрывисто посвистывая, маленькие маневровые паровозы катали туда-сюда вагоны и пустые платформы. Все пути были забиты вереницами вагонов. В некоторые по деревянным сходням солдаты взводили пугливо всхрапывающих лошадей.
Потом начали грузится солдаты. Они двигались бесконечными рядами в неуклюжих шинелях,
с мешками за спиной, держа в руках длинные винтовки. У входов в вагоны солдаты сбивались
в толпу и останавливались.
На куче щебня стоял какой-то офицер и, выходя из себя, бешено орал:
– Быстрее, мать вашу, не стоим! Ах, с-сукины дети! Иди вперед, не задерживай, чего стоишь?!
Испуганные люди напирали, ещё больше создавая толчею, а за ними подходили и подходили всё новые солдаты.
Оглушённому этой суматохой, Исламгулу казалось, что чуть ли не половина страны стронулась
с места и поток этих людей в шинелях унесёт его и жавшихся к нему земляков куда-то
в страшные, неведомые дали.
Наконец, к вечеру все было погружено. Длинно прогудел паровоз. Состав дрогнул и стал медленно подаваться вперёд и, стуча колёсами, покатился в темноту.
В щелястых вагонах было холодно из-за гуляющих кругом сквозняков. Печек не имелось, потому обогреться было негде. Солдаты сидели, укутавшись в шинели и прижавшись друг к другу,
с угрюмыми лицами.
- Да уж, - подумал Исламгул, поплотнее закутываясь в шинель. - Это же Сибирь, здесь уже
в конце лета холодно, не то, что у нас.
Почти три месяца их гоняли с места на место, учили шагать строем, выполнять разные команды, обучали штыковому бою, рыть окопы, стрелять залпами.
Благодаря тому, что Исламгул умел говорить по-русски, читать и писать, он выдвинулся в лидеры, ему поручали писать письма родным, разбирать споры и улаживать возникающие конфликты,
да и начальство его выделяло, поручая доведение приказов до основной массы солдат.
Народ подобрался разный: были и Казанские… и Уфимские, и Самарские…
Случайно встретив земляка из соседнего аула, Исламгул просиял.
– Да ну? Габсабир, неужто ты из аула Ря-тамак?
– Ей-богу! Вот Юсуп, он тоже оттуда.
– а Девлета Длинного знаете?
– А как же! Сосед он наш через улицу стоит его дом. – обрадованно отозвался солдат, и они наперебой заговорили о родных местах.
Эшелон еле двигался, долгими часами стоял на каждом разъезде , наводя на солдат тоску
и уныние. через три недели, наконец-то, доехали. По слухам город китайский, называется как-то чудно, вроде бы Мукден. Поезд поставили на запасный путь. Тотчас забегали офицеры, громко выкрикивая команды.
- Понятно, начальство торопило. Однако разгружались часа три. Вымотавшиеся за долгий путь, исхудалые солдаты выходили из вагонов, с улыбками, всем до чёртиков надоела тяжкая дорога.
Солдаты с удивлением смотрели на множество желтолицых китайцев. Всё их удивляло:
и одежда, и крикливость, и маленький рост китайцев. Поражали невиданно-густые тучи мух, гудящих в воздухе, мухи летали везде, лезли в глаза, нос и уши, даже попадали при разговоре
в рот.
С любопытством разглядывая окрестности, Исламгул заметил, как совсем рядом молодая кобылка, кося лиловым глазом, испуганно всхрапнула, и, затанцевав, вдруг подалась в сторону. Франтоватый офицер в это время слезавший с неё и не ожидавший такой подлости от довольно мирной животинки, неловко поскользнулся и чуть не упал в грязь. Хорошо, что ему на помощь поспешил Габсабир, , оказавшийся поблизости.
Раздосадованный офицер спросил: - Как фамилия?
Солдат не понял и недоумённо посмотрел на Исламгула. Тот поспешил перевести вопрос.
тогда офицер обратился ко второму солдату:
голубчик, переведи ему и передай благодарность от поручика Иванова. Вот возьми.
И он положил Исламгулу в руку серебрянную полтину.
- Благодарствую, ваше благородие, Всё сполню, не сумлевайтесь. - заулыбался довольный
за товарища солдат, офицер же продолжил:
Если бы не он, то мой парадный мундир, был бы испорчен, а у меня сегодня представление командованию. Так что он спас меня от большого конфуза! Молодец!
Он весело обратился к усатому солдату,, прибывшему вместе с ним, а теперь хмуро глядевшего на улыбающихся новобранцев.
Вот, Фёдор, учись, как важно оказаться в нужном месте и в нужное время.
И он вновь обратился к улыбающемуся солдату:
А тебя как звать?
- Исламгул Газимов! - молодцевато ответил новобранец, - мы из Второго отделение первой роты! А это мой земляк Габсабир Габсабиров. Он плохо понимает по-русски, а так смелый парень: однажды живьём большого волка поймал и привёл на верёвке в аул, всех собак перепугал! Габсабир никого не боится, кроме своей жены.
Собравшиеся вокруг солдаты захохотали, посыпались весёлые шутки: - Ха-ха-ха! Ох и жонки бывают, однако и пострашнее японского самурая! Такая головёнку-то враз открутит! Со страху сам на войну сбежишь, лишь бы живым остаться!
Офицер улыбнулся:
- Да уж, попадаются такие особы, ну прямо самурай в юбке, это уж кому как повезёт!
Хохот усилился, а офицер, тем временем, поинтересовался:
- А сами-то вы откуда призваны?
- С Уфимской губернии.
- Вот как? – удивился поручик, - значит и мы -земляки. У меня имение в Мияках, слыхали такое название?
- Вроде бы... неуверенно протянул Исламгул.
- Ну да ладно, - сказал офицер, - ещё раз благодарю, солдатики, запомнил я таких молодцов,
тем более земляков.
- Рады стараться, ваше благородие! - гаркнули довольные солдаты, а офицер, ещё раз одёрнув новенький мундир, быстро пошёл по направлению к канцелярии.
Часам к пяти все было выгружено, и полк готов был двинуться в путь. К командиру полка поспешно подошел офицер, представившийся ординарцем из штаба дивизии.
– Здравия желаю!
Полковник небрежно поприветствовал его и осведомился:
- Где нам прикажете стать?
– А вот я вас и поведу. Для этого и выехал. – доложил посланный.
повсюду шли колонны, где-то вдали тяжело громыхала артиллерия. кругом стояли войска, дымили костры.
Полк прошёл уже вёрст десять. Вдруг навстречу, подскакал какой-то важный военный
и закричал:
– Господа, назад!
– Как назад? – зашумели офицеры. - В чем дело?
- Приказано возвращаться к вокзалу и следовать в другом направлении.
Офицеры зароптали, а полковник лишь зло махнул рукой: - Бардак, кругом бардак!
К вечеру грохот орудий приблизился. Свист снарядов сливался в сплошной вой. Пушки гремели непрерывно, как будто с грохотом били в огромные барабаны. ТО вспыхивал, то гас ружейный огонь. Солдаты шли , озираясь и со страхом вжимая головы в плечи. Долговязый солдат, шагавший рядом с Исламгулом, наклонился к нему и испуганно проговорил: - Слышь-ка, по слухам, японцы обошли наше правое крыло и готовы прорваться. Ох-ти, похоже, все мы тут-то
и пропадём!
Исламгул неприязненно покосился на него и лишь пожал плечами: - Аллах поможет...
Он шёл и с грустью думал, что они с земляками правильно сделали, когда накануне обменялись своими домашними адресами, чтобы, в случае смерти известить близких.
Нежданно получили из штаба приказ: полку немедленно двинуться на юг, стать и развернуться
у станции Шахэ. Когда встретившийся поручик узнал, куда мы идём, он удивился, Но лишь печально проговорил: – Там страшно…
Отдалённая канонада становилась все громче и отчётливее. на юге, всего за версту от полка, вспыхивали в воздухе огоньки японских шрапнелей, Горохом перекатывался треск ружей, солдатам же предстояло идти прямо туда, в самый ад.
Через час полк остановился в китайской деревне. Иванов, сердитый и растерянный, сидел
в фанзе и искал на карте станцию Шахе и ругался на начальство.
– Ну, где же, где эта неведомая Шахэ? Это черт знает, что такое. Сволочи, нас, необстрелянных
и прямо из тыла, посылают в самый огонь! Шахэ, Шахэ... Да где же она, чёрт её побери?
К полудню добрались до станции Шахэ. Вдали слышалась непрерывная ружейная пальба. Ясно видны были дымки орудий и разрывы снарядов. Глухо доносились звуки канонады.
Слыша такое, многие из солдат-христиан в страхе начали крестится, а мусульмане, которых было большинство, молится, поминая аллаха и Магомета.
С каждым днём гром орудий усиливался и вскоре стал непрерывным. Заняв высокую гору полк отбивал отчаянную атаку японцев, удерживая позиции пятый день.
Оглушённый разрывами, вконец вымотавшийся Исламгул, также как и остальные, торопливо стрелял куда-то в сторону японцев, падал на дно окопа, прячась от разрывов вражеских снарядов, по команде поднимался И снова стрелял, стрелял, стрелял. В животе всё заледенело, мысли путались, в голове стоял туман.
Наконец стали спускаться сумерки, стрельба совсем смолкла, и как-то очень быстро наступила темнота.
Среди солдат разнёсся слух, что поступил приказ и полк отступает. Шопотом говорили, что треть полка убито, треть ранено, потому и отступаем, да и патронов почти нет, где-то обозы заблудились, а раз так, то на ужин будут лишь сухари.
Это было похоже на правду: рассказывали, что многие офицеры убиты. в том числе и командир полка.
Подошёл усталый поручик Иванов, запылённый, угрюмый, объявил, что назначен командиром роты, и велел тотчас же собрать из траншей раненых и отправлять в тыл, а убитых похоронить.
- А Фёдор-то мой убит! – печально оповестил он, узнав Габсабира и Исламгула. - Шрапнельной пулей сразу насмерть, хорошо, что не мучился.
Помолчав, он вдруг объявил:
- ты - Газимов Исламгул? Вроде так тебя зовут, будешь у меня денщиком и заодно вестовым, ведь ты грамотный и сообразительный, да и по-русски говоришь неплохо.