Через пару дней Ненила подняла ее на ноги. Наконец, Дара могла вдоволь насладиться едой берендеев без страха и смущения. Ее угощали жаренной дикой репой, сушенными яблоками и черешней, мясом, рыбой, вкусными щами, а мальчишки приносили ей свежие ягоды голубики, за то что она помогла им сделать игрушечные луки.
Она проводила много времени с Ненилой, слушала ее рассказы о травах, ядах и отварах. Ее внучка Вера, еще маленькая девочка, которую готовили в шаманки, постоянно крутилась вокруг нее, толкла что-нибудь или носилась с поручениями. Чаще Ненила заставляла ее бегать за травами, чтобы та училась их находить и правильно определять. И после очередного такого поручения, когда девочка едва-едва скрылась среди деревьев, она крикнула ей вслед:
— Еще раз спрячешься в дереве — получишь у меня! — А повернувшись к Даре, добавила: — Вот несносная, целый день искали ее.
— Вы сказали на дереве? — Переспросила Дара. На что Ненила удивилась.
— Нет, в дереве.
— Ах, я вспомнила. У нас тоже недалеко было полое дерево. Мы с одним из братьев иногда сбегали от учителя и прятались там.
— Но, Дара, речь не про дерево, а про его дух. Вера слилась с ним. И это очень опасно, ведь тогда нельзя почувствовать дух самого человека, он как бы срастается с деревом, становится с ним един. И если человек слаб, дух дерева поглотит его, и он останется в нем. Неужели вас этому не учили?
Дара покачала головой. За ужином Ненила поручила Валемару поучить этому искусству гостью, на что тот поначалу принялся упираться, но под властным взглядом шаманки сдался. «Местная Раска», — подумала Дара, радуясь, что на хорошем счету у нее.
— Значит так, — начал берендей утреннее занятие. Его сын, тот самый, что пытался подглядывать за Дарой у реки, старался не смотреть на нее, но во все внимание слушал отца, — я это дело не очень люблю. Как-то в детстве чуть так не застрял. Пользуюсь этим крайне редко. Честно говоря, мне только один раз прям помогло это. Бесполезное дело, по сути.
Он обошел большую липу и встал так, чтобы его не было видно.
— Важно, чтобы тебя не было видно.
— Почему? — Спросила Дара, но ответа от него не последовало.
Зато ей шепнул мальчик, пару раз посмотрев на нее и тут же отведя взгляд:
— Говорят, нельзя смотреть, потому что можно сойти с ума. За рекой есть один такой, с тятей рос, увидел, как обращается кто-то и с тех пор умом тронулся. Ему, как отцу лет, а разговаривает, как маленький. Еще говорят, что просто ничего не получится, но это слишком скучно.
Дара перевела взгляд на липу. Под возмущенный ропот мальчика, она обогнула дерево и замерла. Там никого не было.
— Его тут нет, — обратилась она к мальчику. — Это невозможно! Колдовство! — Удивлялась Дара.
— Не колдовство, темнота. А дар. Даже я так умею и Верка. Но нам не разрешают — больно маленькие еще.
Дара продолжала обводить взглядом лес, даже заглянула за обрыв. Вдруг, он просто скрылся где-то? Но подойдя к краю, под которым среди множества белых камней текла невдалеке быстрая речка, Дара не заметила никакого странного движения. Она обняла тонкое деревце и закрыла глаза. Она чувствовала мальчика, жаворонка, пестрого дятла совсем рядом. Даже уловила движение мальков в небольшой заводи, не задеваемую быстрым потоком.
И вдруг кто-то схватил ее за плечи.
— И как? Здорово, да? — Как не в чем ни бывало, заметил Валемар.
Дара схватилась за сердце, пытаясь унять дрожь.
— Не пугайте так, я же сосредоточилась!
— И многое увидела?
— Многое, но не вас.
— Вот то-то и оно. Давай, подойди к липе. Не боись, она хорошая, — он положил ее руку на ствол. — Теперь попробуй почувствовать жизнь внутри нее.
Спустя пару минут, сосредоточившись, Дара поняла, что чувствует что-то необычное. На самом деле, учитель показывал им нечто подобное, учил запоминать путь с помощью деревьев. Но это было слишком долго и скучно, ведь так «знакомится» предстояло постоянно. Зато теперь это может помочь быстрее познать новую для себя науку.
— Я слышу биение.
— Да, это оно! А теперь как будто коснись его собой.
Дара прислонилась лбом к дереву, слегка оцарапав кожу о жесткую кору. Рядом пробежали муравьи, и она отпрянула.
— Вообще, не обязательно именно касаться дерева. Ты ее уже знаешь, она тебя знает. Просто коснись ее.
— Как я могу коснуться ее, не касаясь? — Вспылила Дара, совсем запутавшись.
Валемар с сыном переглянулись. Затем мальчик посмотрел на нее, и она словно почувствовала его руки на своих щеках. Дара прижала к ним ладони и недоуменно взглянула на берендеев.
— Ты не умеешь касаться чужих душ?
Дара покачала головой.
— Темнота, — закатил глаза мальчик.
Валемар устало почесал шею.
— Да, уж. Тогда все печально. Странно, неужели так много эрусы забыли?
— Может, посчитали это колдовством?
— Какое это колдовство, если даже дети это умеют? Их и учить почти не надо было, за старшими понасмотрелись и ходили, пинали друг друга, не касаясь, — он схватил сына, почесывая его голову, а тот пытался выбраться. Наконец, это ему удалось, и он принялся стукать Валемара кулаками.
Дара тяжело вздохнула. А вдруг и правда не стоит этого делать? А вдруг ей надо было попасть сюда как раз, чтобы узнать это? Вдруг ничего такого в этом нет?
— А можете… Ну, научить касаться?
— Могу, тем более для этого дерево не понадобится.
Они вернулись в поселение. Валемар учил, поедая жареную перепелку и сидя на другом конце поляны от Дары.
— Не чувствую, — постоянно повторял он, мешая Даре сосредоточиться.
Через какое-то время она не выдержала:
— Это трудно, между прочим!
Затем почувствовала хлопок по плечу.
— Не трудно. Ладно, мне пора делать обход.
Даре было интересно, зачем они часто ходят сами, если так хорошо чувствуют? Но ей ничего не рассказывали, а сама она не считала позволительным спрашивать.
— Можно с тобой? — Спросил мальчик. Ранее он молча поедал перепелку, изредка поглядывая на Дару, и вроде как ей приглянулся. Сейчас он выглядел так, будто больше всего на свете хотел пойти с отцом.
— Нет, — ответил Валемар и потрепал сыну волосы. Мальчик проводил его взглядом, а затем принялся посасывать косточку.
Он напоминал побитого щенка. Дара уже порядком устала заниматься тем, чего сама не могла понять, а потому решила завести разговор:
— Мы так и не познакомились. Меня ты знаешь, а тебя как зовут?
— Хайма. Не смейся, это мужское имя.
— Да я и не собиралась.
— А чего тогда так лыбишься?
— Необычное. Красивое, но необычное имя, вот и все.
Мальчик не поверил ей, насупился и поджал ноги. Веледара не знала, как продолжить разговор. О чем разговаривать? Да он и не хотел. Вскоре мальчик забрал остатки перепелки и ушел в пещеры.
Дара же заложила руки под голову и легла спиной на траву. Лучи солнца красиво переливались сквозь густую листву. На ближайшем дереве пела горихвостка. Дара хотела было прикрыть глаза, но тут до нее стал доноситься смех. Приближались девочки, которые провожали ее до речки в первый день, а с ними и юноши. Одним из них был тот, которого она перепутала в ночи с Эириком. С тех пор они вообще не разговаривали. Они едва взглянули на нее, но не остановились, продолжив свой путь.
Дара поймала себя на мысли, что хотела бы пойти с ними. Вернее, хотела, чтобы они позвали ее с собой. Она отвернулась от них и вновь взглянула на небо. «Все равно не пошла бы с ними. Зачем мне это?», — подумала она и закрыла глаза.
Но в одиночестве вновь приходили мысли. Воспоминания о далеких днях: смех и шутки, забавы и проказы, учеба и прогулки. Неужели все так хорошо было? Наверное, нет. Их также били хворостинами за непослушание, наказывали стояниями в углу на грече, а за тумаки на занятиях с оружием и говорить не стоит — они почти сразу потеряли счет синякам. Но сейчас об этом как-то не вспоминалось. Вернее, где-то в отдалении всплывали и эти воспоминания, но даже они были окутаны какой-то приятной и одновременно печальной дымкой. Особенно Даре вспомнилось, как их с Эириком и Варди поставили в одной комнате в разные углы, за то, что не хотели делиться жалейкой и громко ругались. Даромиру тогда пришлось вырезать еще два таких инструмента, но они в тот же день забыли о них и играли уже во что-то другое. Дара печально улыбнулась, и маленькая теплая слеза скатилась по виску.
Она ощущала, как бежит вода в реке, услышала шаги идущих к ней ребят, почувствовала ветер, необычно быстрый сегодня. «Разве может быть сложным касание?», — подумала Дара. Вдруг она открыла глаза. Ее разум пронзила мысль, заставившая едва ли не подскочить на месте.
«Мы же касаемся всего. Почувствовать — значит, душой коснуться и воды, и ветра. Тоже с людьми. Их нужно также почувствовать, словно это иной мир», — поняла Дара и вновь закрыла глаза.
Вот у реки расположились берендеи. Они смеялись, рассказывали какие-то истории, понятные лишь им. Дара осторожно подошла к Селевану и словно бы рукой коснулась его. Тот обернулся и принялся мотать головой.
Вот теперь она действительно подскочила. Интересно, можно ли коснуться человека во сне? Может ли она вновь почувствовать Эирика, если он ей приснится?
На поляне появилась Ненила с внучкой.
— Ну, как успехи?
Дара рассказала ей про занятия и показала, как умеет касаться людей.
— Да, ты верно поняла. Еще когда ты соединяешься с душой другого человека, ты можешь даже сказать ему что-нибудь, — заметила Ненила, погладив внучку по голове.
— Она постоянно так делает, — пожаловалась девочка. — И меня заставляет.
— Разве не приятнее общаться душами?
Дара пожала плечами. Все-таки она пока не знала. Взгляд ее привлекла горихвостка — маленькое рыжее пятнышко, проглядывающееся сквозь листву. Дара прислонила к дереву спиной и, закрыв глаза, попыталась коснуться птицы.
Тело вдруг пронзила страшная боль. Казалось, будто она вся замерла, а потом резко со всех сторон на нее обрушились удары плетьми. Дара хватала ртом воздух, пытаясь вновь начать дышать.
— Ты что такое сделала? А ну, тише, тише, дыши, — успокаивала ее Ненила, придерживая за плечи. — Все хорошо.
Она посмотрела вверх, откуда недавно упорхнула птичка.
— Ты что же, на животное позарилась? Поспешила ты, девочка.
— Может, тогда объясните мне все законы сразу? — Все еще тяжело дыша и хватаясь за грудь, пожаловалась Дара.
Ненила обернулась к внучке и попросила ту принести воды.
— Как же я тебе расскажу за пару дней то, что у некоторых занимает жизнь? — Обратилась она вновь к Даре. — Девочка, ты ранее и не думала, что дар можно так развивать, а теперь вдруг решила узнать все и сразу? Прыткости тебе не занимать.
Дара отпила воды, принесенной Верой, а затем устало прилегла на землю, подложив под голову руки.
— Что это все-таки было? — Спросила она у женщины.
Ненила разводила огонь, иногда давая поручения внучке.
— Души зверей опасны. Они сильны и быстры. Это не значит, что деревья слабы, поэтому мы можем с ними связываться. Нет, деревья многие века стояли, с ними лучше сперва подружиться. Но они… как бы это правильно сказать… Режь крупнее, Вера, — отвлеклась она и после долго молчала. — Деревья — они другие, вот и все. Спокойные, мудрые, им некуда спешить. Души животных же способны быстро отражать нападение, а именно это ты в их глазах и делаешь. Поэтому с древности люди решились связываться лишь с теми из них, с кем своя собственная душа почувствует родство.
Дара недоуменно посмотрела на них. К своему стыду она подумала, что надо бы им помочь с готовкой. Но сил подняться не было, словно она целый день прозанималась тяжелой работой, хотя на самом деле, пропали они в один миг. Очень хотелось спать.
— Тотемы, — ответила за молчавшую Ненилу внучка. — Как только дух становится… Ну, как это объяснить…
— Развит, — подсказала Ненила. — Когда ты начинаешь развивать дух, то уже тогда он способен узнать родство.
— У меня сокол, — похвасталась девочка, — самая быстрая птица.
— Так ты мужественная, — удивилась Дара. — Я думала, у тебя будет какая-нибудь сова.
— Не обязательно птицы должны быть тотемами. И, между прочим, сова моя, — заметила Ненила, подмигнув внучке.
— Тятя говорит, одной мудрой в семье достаточно, — пояснила девочка, спрятав руки за спину.
Дара расспрашивала ее о других тотемах, и Вера с удовольствием отвечала. На первый взгляд пугливая, она оказалась довольно разговорчивой. Видно, что ей нравилось учиться у бабушки, и заметно, как довольна ею Ненила.
Вера с придыханиями рассказывала о значении каждого животного, затем перешла к описанию лекарственных трав и, наверное, самой любимой своей теме — отварам и мазям. Дара старалась ее слушать, но спать хотелось слишком сильно. Постепенно глаза ее закрывались, но девочку это как будто не смущало. Дара уже почти уснула, когда услышала ее вопрос:
— А у тебя что… нет тотема?
Дара промычала отрицательный ответ и прикрыла рот рукой, зевая.
— А хочешь ты выберешь?
Ей было все равно, лишь бы дали поспать. Дара опять что-то промычала, не особо задумываясь о смысле, и вскоре уснула.
***
Ужинали на нескольких небольших полянках. Дети бегали от одной к другой, чтобы попробовать все. Дара сидела подле отца и молча слушала его истории. Но то и дело их суть ускользала из-за шума. Повсюду смеялись дети, болтали взрослые, хохотали юноши. «Совсем как у нас на Покосе», — подумала она с грустью.
Маленькая девочка пыталась угнаться за другими детьми постарше. На вид ей было около четырех, и вряд ли она успела бы, но усердно старалась. Ровно до того момента, пока не упала недалеко от Дары. Теперь к общему голосу добавился еще и ее плач.
— Ну-ну, чего реветь. Поднимайся и шуруй за ними, — прикрикнула на нее Ненила, отчего девочка только сильнее заплакала. Дара отложила тарелку, подошла к ней и взяла на руки.
По началу девочка не хотела к ней идти, но Дара положила ей в рот палец, с которого капал мясной жир.
— Вкусно, — заметила, шморгая носом, девочка, от чего все на поляне разразились смехом. Дара вернулась вместе с ней на место и положила тарелку рядом. — Дай репку, — попросила она и принялась таскать из тарелки все подряд.
— Как тебя зовут? — Спросила Веледара, поправляя девочке упавшие на лицо волосы.
— Сеня.
— Красивое имя. Это полное?
— Нет, когда мама звится, она квичит «Евсения!» и вугает меня, — сказала девочка, доедая последний кусочек репы в тарелке. — Хочу еще!
Сидевшая рядом женщина предложила сходить за добавкой, и Дара с удовольствием согласилась. Сеня тем временем принялась трогать руку Дары.
— А почему у тебя только три пальца? — Спросила она, рассматривая руку с разных сторон, будто это что-то могло поменять. — Должно быть пять.
— Когда я была маленькая и много баловалась, пришел злой медведь и отгрыз мне их, — усмехнулась Дара, видя, как расширяются от страха глаза девочки.
— Пвавда? Звой медведь?
Дара кивнула с самым серьезным видом.
— Он за всеми вредными детьми приходит, — добавила она.
— Вот ужас! Мама говорит, я ужасно вредная! — Не на шутку испугала девочка, спрятав ладошками щечки.
— Тогда нужно перестать быть вредной, — с легкостью заметила Дара.
— Но тогда это буду уже не я, — так же легко ответила Сеня.
Отец Дары разразился хохотом и погладил девочку по голове.
— Вот умница! — Похвалил он ее, чем тут же завоевал ее расположение. — Учись, дочка.
Дара закатила глаза и почувствовала на себе чей-то взгляд. Она быстро нашла его обладательницу — подругу Сении, которая провожала ее к реке, девушку со светлыми волосами и грустным взглядом. Дара не запомнила ее имени, но еще раньше она показалась ей очень милой и скромной.
Девочка проследила за взглядом Дары и соскочила с ее коленок.
— Ты куда? — Спросила она у Сени.
— Там моя Тайа, — пояснила девочка и побежала.
Едва Сеня подбежала к ней, девушка словно смахнула с щеки слезу и протерла глаза. «Она что, плачет? Или на нее дует дым от костра?», — подумала Дара, но решила, что это не ее дело.
Женщина, отошедшая за добавкой, вернулась и протянула Даре тарелку.
— Я же не очень люблю репу, — тяжело вздохнула она, посмотрев на бросившую ее девочку.
— Ничего. Сеня у нас очень активная, еще вернется — спрятаться захочешь, — поделилась женщина и вернулась к своему ужину.
«Было бы забавно, если б это оказалась ее мать», — подумала Дара, зевнула и положила голову на колени отца.
— Странное ты имя для дочки взял, — заметил через какое-то время один из его собеседников. — Ве-ле-дара. Чтобы звучало с твоим новым? Как там его… Миродар?
— Даромир, — поправил его другой берендей. — Вроде не сложно, что там запоминать?
— Ну, звиняйте, память нынче не сахар.
— Нет. Так вышло. Дара — единственный у нас с женой рожденный ребенок, — сказал отец, внимательно смотря сверху вниз на дочь. — Я взял ее на руки и все, что мог сказать: «Спасибо. Спасибо за этот дар». И жена предложила так и назвать ее. Великий дар.
Раньше он никогда не рассказывал ей об этом. Дара даже засмущалась, надеясь, что не краснеет. Поэтому она спросила про их странный напиток из молодых сосновых шишек. Спор о том, вкусный он, как считали берендеи, или ужасный, как считала Дара, продолжался еще долго. Даромир пожелал остаться в стороне.
Посреди данного спора на Дару опустилась тень. Она все еще лежала на коленях отца, поэтому не сразу смогла разобрать, кто навис над ней.
— Ну, ты будешь выбирать тотем? Я принесла, кто у нас есть! — Едва ли не подпрыгивала на месте от нетерпения Вера.
— Тотем? Ах, да… Может, не сегодня?
— Ну! Что тебе мешает сегодня?
— А вдруг, это ну… колдовство?
— Да что тебе это колдовство все мерещится! — Не сдержался Валемар. — Хочешь — делай, не хочешь — не делай. Все!
Дара даже сжалась.
— Ну… раз я обещала…
— Та не будет ничего, кошка, — попытался убедить ее берендей. Она вспомнила его и это обращение, и поморщилась. — Все мы это делали. Хотя, может, мы лишь не замечаем проклятия?
— Хватит пугать девочку, — осекла его Ненила. В руках у нее был небольшой мешочек. — Ну, что? Ты решилась?
Внутри все как будто напряглось. Но Дара неуверенно кивнула.
— Тогда подойди, сядь у костра и закрой глаза.
На поляне воцарилась тишина. Только откуда-то издалека доносились смех и разговоры. Когда все указания Ненила были выполнены, она высыпала содержимое мешочка перед Дарой. Послышался глухой звук ударов деревяшек друг об друга. В воздухе запахло травами.
— Сосредоточься, а мы будем петь. Проведи руками перед собой, но не касайся ничего. Возьмешь, только когда почувствуешь.
Дара впервые слышала этот язык. Казалось, что сосредоточиться не удастся, но через время стало намного легче. Голоса берендеев стали доноситься откуда-то извне. Ни рассмотреть что-либо, ни почувствовать, Дара не могла. «Странное дело… Надеюсь, это все же не колдовство. Но что это за язык? Часть слов вроде бы понятная, а часть — нет», — думала она, ища руками связь. Но ничего не случалось. Дара уже было подумала, что здесь нет нужного животного, ведь Вера говорила об этом. Однако вскоре до ладони словно начал доходить какой-то теплый воздух. Сначала казалось, будто это от костра, но воздух как будто бил из земли, и Дара потянулась рукой к его источнику. Голоса смолкли.
— Открывай глаза, — приказала Ненила.
На покалеченной руке лежала маленькая игрушка в виде медведя.
— Кто это? Кто это? — В нетерпении прыгала на коленях у девушки Сеня.
— Медведь, — улыбнулась Ненила, — сила, стойкость и любовь.
— Любовь? — удивилась Дара, прокручивая игрушку.
— Царский символ. Медведь хозяйничает в лесах, но по духу он близок к людям. Говорят, у прежнего императора он тоже был тотемом, — затараторила Вера.
— Но почему любовь?
— А остальное тебя не интересует? — Притворно удивилась шаманка, закуривая резную белую трубку. — Ты знала, что их души больше всего похожи на наши? Ходят легенды о том, что это проклятые люди, обреченные ходить в звериных шкурах. Медведи — сильные, но ленивые, наслаждающиеся жизнью. Но в ярости они беспощадны. Их настолько боялись древние, что истинное имя медведя не сохранилось. «Мед» и мед, что с него взять. И мы никогда не узнаем, как звался он по-настоящему.
— Ну, а любовь-то тут причем? — Не понимала Дара.
— И этого ты не знаешь? Я же сказала, по легенде, ранее они были людьми. Ладно, расскажу, что с тобой поделать, — Ненила глубоко вобрала в себя дым, затем выпустила белое облако на поляну и продолжила. — Один муж как-то лишился жены, но знал — дух ее не ушел. Он бродил по миру, пока не нашел его в лесу, у хозяина тех мест — лешего. И так, и сяк упрашивал его муж вернуть дух жене, и тот согласился. Но взамен потребовал их первенца. Муж согласился. Их ребенок родился в меху, с когтями, не плакал, но рычал. Родители оставили его в лесу, и тот стал жить во владениях лешего. Тот учил медвежонка, заставлял его рвать врагов своих и разносить страх по всему лесу. Но не знал леший о том, что братья и сестры медвежонка ходили к нему. Они привязались друг к другу, и когда вырос медведь, проснулась в нем охота вернуться к людям. Узнал об этом леший и, когда братья и сестры пришли в следующий раз навестить старшего брата, сделал так, что они потерялись, ушли в глубокую чащу, где настигла их всех голодная смерть. Видела то сова, но ничего не сделала. Слышал то еж, но убежал. Съел их останки волк, но умолчал. Лишь лиса поведала медведю страшную судьбу его семьи. Тот рассвирепел, пошел против лешего, и выстоял. Единственный он был, кто сумел одолеть его, и с тех пор сам стал хозяином в лесу. Защитник он, охранник леса. Никто не теряется в тех местах, где он несет службу.
Дара внимательно ее слушала. Словно очутилась в детстве, когда отец рассказывал ей с братьями какие-то удивительные сказки других народов. Еще раз покрутив фигурку медведя, она сложила ее в мешок и принялась делать то же с остальными.
— Ты только не зазнавайся сильно, — подмигнул ей Валемар. — А то еще почувствуешь себя хозяйкой леса, все такое.
Дара закатила глаза.
— А ты боишься, что она подвинет тебя? — Съехидничала Мила. — Теперь не единственный медведь, вот и бесишься?
— Ты не видела, как я бешусь.
— Видел бы ты себя со стороны! Может, Ненила не так разглядела в тот раз, и на самом деле тебе достался суслик?
— И как вы умудрились пожениться? — Спросил Даромир, хотя ответить ему вряд ли могли.
Веледара передала мешочек Вере и поблагодарила ее. Остаток вечера прошел не без перепалок Валемара с женой, но, в основном, спокойно. Потихоньку все начали расходиться, пока не остались Валемар с несколькими берендеями и Даромир с дочерью.
Только тогда Дара решилась спросить:
— Почему вы перебрались сюда? Не по своему желанию ведь?
— Веледара… — Начал было отец, но Валемар прервал его:
— Пусть знает. Вроде как это не такой уж секрет. Тем более, что отчасти он ее касается.
— Касается? — Переспросила Дара, нахмурив брови.
— Касается, — повторил Валемар и закурил трубку. — Как-то на закате к нам пришли лирийцы. Как пришли — удрать-то мы успели, но лишь потому что братья нас предупредили. Их они мало пожалели… Но убивать как-будто не хотели. Знаешь, странные они ребята. Продолжали по лесам бродить, выслеживать. Как только нашли нас тогда — вот вопрос.
— Ты забыл сказать, что они не ощутимы, — добавил один из берендеев. — Совсем. Вот это уже — колдовство какое-то.
По коже прошлись мурашки.
— Но мы их всех перебили в крепости. Это оттуда же они пришли? Получается, это из-за вас они затеяли все это?
— Не знаем, кошка. Вроде бы их больше не было, но кто знает?
— Кто-то мог остаться, — возразил отец. — Они следили долго, выслеживали. Навряд ли бы каждый раз возвращались в крепость.
Мужчины закивали, соглашаясь с ним.
— Если бы мы только знали про крепость…
— Получается, у вас никого не забрали? — Спросила Дара с надеждой.
— Забрали. Там как раз незадолго до этого женщина навещала свою мать в другой деревне. Дочери ее с ней были. Одна из них — Тайа, ты видела ее. Она у бабки осталась, а мать с младшей возвращались. Они-то и пропали. Может, это она и выдала — через пару дней лирийцы и напали. Только не знаю, что должно было делать с ней. Крепкая женщина — такая, что… — Валемар похлопал себя по плечу, показывая, насколько та была сильна. — Да и, может, заблудились они, вот и все. Но нигде их с тех пор не видели.
— Навряд ли бы она смогла. Да и как? Вы в картах не разбираетесь. Тут опознавательный знак какой должен был быть или что-то такое, — покачала головой отец.
Дара вдруг вспомнила женский крик, мешающий им сосредоточиться, а затем плач ребенка. Их голоса так живо возникли в сознании, словно она слышала их буквально только что.
— Женщина и ребенок? — Переспросила она, страшась своей догадки.
— Ну, да. Они еще из другой деревни забрали. Тех, кто не сопротивлялся — отпустили. Но какой муж позволит забрать детей и жену?
— Работорговцы что ли? — Предположил Даромир. — Только зачем именно берендеи? Обычно продают кого попроще — жителей островов или окраин, причем желательно посильнее. Лучше всего платят за бойцов в Веге. А в Лире — это преступление, что торговать, что содержать. Кому могли понадобиться берендеи?
Перебирая догадки, отец не замечал волнительно взгляда Дары. Только когда он закончил, то обратил на это внимание.
— Что такое?
— Женщина. И девочка.
— И что?
— Мы слышали. Я говорила про девочку, а женщину слышали все. Вернее, я не уверена, что тогда была именно девочка — но как будто плакал ребенок, — попыталась собраться с мыслями Дара, но под резко изменившимся взором Валемара ей стало не по себе.
Она рассказала им все, что тогда слышала. Лица берендеев мрачнели с каждым новым словом.
— Мы предполагали, что ваши лирийцы, и наши заодно, Дэгейр. Но ты не рассказывал о голосе! — Упрекнул друга Валемар.
— Мы не нашли тел. Да и ничего, что указывало бы на пленников, — возразил Даромир. — Тем более, я не подозревал о том, что кто-то недавно пропал. Вы тоже говорили мне не все.
Валемар встал, нервно прошелся по поляне. Затем сказал как будто себе:
— Бедная Тайа. Лучше сначала рассказать Тибу. Да, так будет лучше. — Затем повернулся и посмотрел прямо Даре в глаза: — Как сильно она кричала?
— Сильно. Можно сказать… истошно. Девочка лишь плакала, тихо, как котенок.
— Знаешь ли ты, дитя следовавших за ветром, какова судьба постигла эту душу?
Дара неуверенно покачала головой. Сейчас Валемар ее немного пугал, сам взгляд его будто помутнел, и яркие отблески костра отражались в его глазах страшным блеском.
— Скорее всего, их убили… Может пытали, — предположила Веледара.
— Дитя, души, не перешедшие на сторону тьмы и не мстящие обидчикам, не ушедшие в другие места, дабы творить добро и заслужить милость, а лишь тихо страдающие в вечном одиночестве, вынужденные остаться, пожираемые вечным пламенем безумия, ибо их грех ужасен — убийцы самих себя. Ее крик будет окутывать это место дольше, чем мы смогли бы выяснить. А дочь ее не уходит — ибо наблюдает за страданиями родной души, не в силах помочь.
— Неужели ничего нельзя сделать? А как же легенда пророка о женщинах, не сдавшихся захватчикам и прыгнувшим с башни? Разве там говорилось не о том, что это была великая жертва?
Берендей устало потер глаза и провел ладонью по лицу.
— Может, и правда, она пыталась сказать что-то? Докричаться? — Предложил мужчина.
— Да, может, это и не они вовсе! — Повысил голос Даромир. — С чего вы решили, что это обязательно так? А ты, — обратился он к дочери, — не делай поспешных выводов, тебя ведь учили!
Валемар лишь тяжело вздохнул и повернулся к костру.
— Пусть с этим всем Даян занимается, — поднялся один из его товарищей.
— Точно, — поднялся второй. — Он главный — пусть и решает, что делать.
С этим Даромир согласился и отправился вместе с ними докладываться главе поселения. Дара и Валемар остались на поляне одни. Сейчас мужчина выглядел даже старше своих лет, разбитым и растерянным. Он не сводил глаз с костра, думая о чем-то своем, морщился и тяжело дышал.
— Валемар, — был один вопрос, донимающий Дару долгое время, — ты обмолвился… Да еще и Мила тоже это говорила… Ты назвал меня «следующей за ветром», это как?
Он поднял на нее затуманенный взгляд, словно забыл о ее присутствии здесь.
— Потому что так называется наш народ на древнем языке. Эрусы его подзабыли, как и многое другое, что с них взять. «Эр» — от древнего «эрнум» — ветер, его истинное имя. А «ус» — от «ушидить» — бежать или следовать.
— Я слышала от отца, что раньше мы назывались эрушами, но эхеды не произносили звук «ш», а уже от них неправильно узнали улахе и другие народы. Странно так… Оставили чужое название, забыв про свое.
В ответ на это ее собеседник лишь слегка покачал головой и вернулся к рассматриванию танца пламени. Еще немного посидев, но так и не решившись заговорить, Дара отправилась спать. Зайдя в одну из небольших пещер, дверь в которую была приоткрыта из-за жары, она заметила мирно посапывающую Веру и пустую кровать Ненилы.
***
Плач был слышен еще до подхода к реке. Отодвинув ветку, Дара увидела, как на камнях у самой воды сидели Тайа и Сения. Последняя гладила подругу за волосы и сжимала ее руку, пока та заходилась рыданиями. Вчера ночью вернулись берендеи вместе с отцом Дары и рассказали, что видели в крепости. Ни останков павших воинов, ни оружия их найдено не было. Все припасы также пропали. Голоса женщины и девочки были узнаны, но, в отличии от воинов-эрусов, берендеи утверждали, что голос отдалялся куда-то вглубь леса. Тяжелее всего пришлось отцу Тайи, который, сообщив дочери горестную весть, тут же сорвался и убежал за голосом жены.
— Теперь не будет здесь покоя, — сказал Даре отец утром, — Даян в ярости, лирийцы еще могут бродить по лесам…
— Ты думаешь, они не вернулись в Лиру? Они могли испугаться и уйти, — предположила Дара.
— Может, и так. Но было решено считать худшее, чтобы быть к нему готовыми.
— А отец Тайи? Он и правда сбежал?
— Да. Ушел, никого не предупредив. Даян запретил ему, но он нарушил прямой приказ. Больше всего жаль девочку, ей не помешало бы присутствие родной души рядом.
Дара осторожно отпустила ветку. «Наберу воды в другом месте», — решила она и направилась сквозь высокую траву вниз по реке.
Но уже вскоре поняла, насколько неприятной затеей это оказалось. Она ужасно боялась змей, и каждый шаг наполнял ногу огнем, который поднимался вверх, к сердцу. Настолько ей было страшно наступить на кого-то из гадов. Слева, где текла река, располагались густые непроходимые кусты, и лишь показался небольшой просвет — Дара мигом шмыгнула в него. Берег здесь был высокий, и просвет образовался из-за оползня.
Теперь Дара вышла к более широкой и спокойной части реки. «Нужно было идти вверх по реке!», — подумала она, стукнув ладошкой по лбу. Сжав в руке бурдюк, она представила дорогу обратно. Но сперва она решила помочить ножки, не зря же так долго шла сюда. Осмотрев каждую ногу на предмет укусов, Дара прошлась по краю речки мимо стаек маленьких рыбок. «Можно будет протоптать дорожку и привести сюда детей», — подумала она.
Но в душе закралась странная тревога. Это место отчего-то не дарило спокойствие. Наоборот, другой берег был настолько высокий и заросший, что мог скрыть в тени любых охотников. Да, именно охотников. Потому что Дара ощущала себя добычей, за которой проводили слежку. Поднявшись по постоянно осыпающемуся оползню обратно и испачкав мокрые ноги в грязи, она решила пройтись еще дальше, до того места, где противоположный берег достаточно опустится.
Конечно, лучше было дождаться темноты, но Дара решила не терять времени. На поясе от быстрой ходьбы шатался во все стороны кинжал, с ног то и дело соскальзывали лапти, которые она одолжила у Ненилы. Мокрые ноги чесались от прилипшей к ней грязи и мелких царапин от растительности.
«Может, там и нет никого? — Пытался убедить внутренний голос. — Зачем идти туда? Всего лишь показалось». Но страх упустить лирийцев слишком сильно засел в голове. Эту ошибку она бы себе не простила.
Но она прочесала весь берег, забралась и туда, откуда ее могли бы видеть у воды, проверила следы и отметины на деревьях, но ничего не указывало на нахождение здесь кого-либо. Дара присела у края утеса, прямо над тем местом, где мочила ноги.
Перед ней открылось бесконечное зеленое море с волнами в виде холмов и возвышенностей. По правую руку находилась гора с лицом отшельника на другой стороне. Солнце было еще высоко, и слегка припекало. Река отсюда казалась выложенной драгоценными камнями, переливающимися в его лучах. Дара обняла колени. Где-то здесь, среди всей этой красоты рыскали убийцы ее побратима. Ведь если бы они не пришли на эти земли, то и эрусов не послали бы их остановить. Они все виновны в ее глазах. И какой-то частью Дара ощущала себя обязанной их отыскать.
Тяжесть постепенно сдавливала ей грудь. Очень хотелось сейчас прижаться к маме и заснуть перед очагом. Дара закрыла глаза и прислушалась к ощущениям. Но ничего необычного не чувствовалось. Также пели птицы у вершины деревьев, также шелестел в листве ветер, по-прежнему мальки играли в спокойном уголке реки.
Веледара принялась следить за юркой перевязкой, раньше положенного отправившейся на охоту. Она подбиралась к маленькой мышке, испуганно перебегающей от одного укрытия к другому. Дара ощутила, как мех перевязки встал дыбом, как сверкнули ее глаза, и как быстро она кинулась к добыче. Но тут знакомый звук словно пронзил ее. Мурашки прошлись по телу, как только она услышала еле заметный крик женщины из крепости. Не разбирая дороги, Дара кинулась к нему, но силы стали покидать ее. Крик становился ближе, но до него все равно было далеко.
Придя в себя, Дара судорожно глотала ртом воздух. Ей пришлось уйти слишком далеко по меркам духа, но нагнать голос она еще могла. Он продолжал удаляться, и неизвестно, смогла бы она вновь отыскать его. Дара обернулась и посмотрела вдаль, где осталось поселение, и задумалась. Постоянно перебирая в голове варианты, она попыталась найти кого-нибудь из берендеев и попытаться коснуться их. Едва она сосредоточилась, как к ужасу поняла, насколько тише стал доноситься крик. Медлить было нельзя.
Она побежала, как только могла среди густой растительности. Страх все также не отпускал ее, но сейчас нельзя было давать ему волю. Дара запрыгнула на большой старый поваленный ствол, усеянный дырками и щепками — явные следы, оставленные дятлом, и перевела дух. Но при этом пару раз обернулась и проверила, не ползет ли за ней какой-нибудь гад.
Это поваленное дерево с характерными отметинами она помнила, но дальнейший путь был неизвестен. Дара как можно скорее успокоила дыхание и сосредоточилась. После долгого бега это оказалось не так просто, к тому же еще мешал страх, что она опоздала. В конце концов, Дара только разозлилась на то, что у нее ничего не получается, разозлилась на саму себя.
Пот лился градом, дыхание все также сбивалось, никак не приходя в норму. «Хотя бы в своей одежде. В платье так не побегаешь», — пыталась она себя утешить.
Через какое-то время все-таки удалось успокоить дыхание, но вновь сосредоточиться удалось нескоро. К тому времени крик еле улавливался, и удалось только понять его направление. Не теряя времени, Дара соскочила с бревна и побежала.
***
Дара не совсем верила берендеям. Ей казалось, что это лишь им не дано почувствовать тех людей, но она ошиблась. Сейчас они сидели в низине у ручья, впадающего в небольшую наполовину пересохшую речку. Она могла почувствовать даже смятую их ногами траву, только не самих людей.
До нее долетали разрозненные фразы, обрывки слов, непонятно было даже, на каком языке. Склон был довольно крутой, и, хотя густая растительность скрывала ее достаточно, Дара боялась выдать себя неосторожным звуком. Весь склон был плотно усеян цветами маральника, так что подойти ближе и не попасться было довольно трудной задачей.
И все же понемногу она продвигалась вперед, пока не уткнулась в границу плотных зарослей маральника. Разговор не было слышно отсюда, но кое-что разобрать было можно.
Солнце уже почти склонилось за горы, но лирийцы не спешили уходить. И крик также никуда не девался — он все также мешал сосредоточиться, как и тогда в крепости. Дара решила дождаться темноты. «Нельзя убивать даже врагов во сне», — напоминала одна ее часть. «Их много, даже не понятно сколько — одной с ними не справиться», — противилась другая. Как бы ни было трусливо пробираться в ночи к спящим противникам, а другого выхода не было. С другой стороны, неизвестно, где сидит караульный и как подобраться к нему.
Дара наблюдала, как вокруг опускаются сумерки, и думала об отце. «Надеюсь, он поймет», — утешала она себя.
Иногда ей удавалось услышать обрывок какой-нибудь фразы, но без остального разговора было сложно понять суть. Один из мужчин обладал более громким и высоким голосом и часто любил спорить. Как-то он едва ли не выкрикнул кому-то, дескать, он не солдат и не воитель, а потому не обязан стоять на страже. Вот и сейчас Дара пыталась прислушаться к этому голосу, отгоняя усталость и стараясь держать глаза открытыми.
Но тут она услышала:
«Ты хоть понимаешь, что натворила?»
Дара обернулась. Среди деревьев в наступающих сумерках ей удалось разглядеть два силуэта. Они полуприсядом пробирались к ней. Это был Селеван и его друг-волк.
«Тебя все ищут, пока ты… даже не знаю, как тебе это удалось!», — не унимался берендей, говоря без голоса. Дара не могла так разговаривать, не сосредоточившись, в отличие от них, так что лишь пожала плечами.
Селеван был в ярости. Его взгляд перебегал от Дары к тому, что скрывали заросли маральника, как будто он что-то обдумывал. Волк странно глядел на него, сведя брови. Веледара решила, что они сейчас общаются.
«Неужели они даже в таких ярких чувствах могут сосредоточиться?», — восхитилась она, совсем забыв, что их злость направлена на нее. Некоторое время спустя волк, осторожно отползая, оставил их одних. Веледара тронула оставшегося с ней берендея за плечо. Тот как будто не обратил на это внимания, облокотился на ствол дерева и прикрыл глаза. Даре понадобилось время, чтобы попытаться ему что-то сказать.
«Думаешь, я стану доверять гордячке? Уж больно свысока ты смотришь на нас, кто знает, можно ли тебе верить», — услышала она голос Селевана.
Внутри все вспыхнуло.
— Какой… смысл… мне… быть… против… вас? — Произнесла она почти бесшумно, раздельно, чтобы он понял.
«Может, это друзья твоего папани, и вы такие же охотники?».
Веледара не смогла сдержаться. В последнее время вспышки гнева стали почти не подвластны ей, и сейчас все движения произошли еще до того, как их можно было осознать. Ярость застлала ей глаза. Дара схватила Селевана за плечо и сжала изо всех сил, на что тот скривился и поспешил высвободить руку.
Берендей поджал губы и впился ладонями в землю. Было слышно, как скрепят его зубы.
«Ты что, полоумная? — Закричал его голос так сильно, что Дара схватилась за голову и обмякла на земле. — Так эрусы заставляют других им доверять? Надеюсь, твои родичи схватят тебя и отстанут от нас — вот было бы счастье!».
Даре было противно, что несколько дней назад она желала его общества. И все же, хоть не было никакого желания этого признавать, тревога с его присутствием отступила.
Темнело. Парочка лирийцев отошла в сторону и оказались под выступом, на котором сидела Дара. Их разговор был слышен отчетливо:
— Скажи, сколько нам тут торчать? Уже как полмесяца носимся по лесам, если не больше, а толку-то?
— Еще пару дней пройдем на восток, проверим след.
— Да кабаны это были! Щас уйдем в малинник куда-нибудь, и все. А нас же есть уже одна баба с ребенком, чего тянуть?
— Мало. Сказали как можно больше, а двое — это смехотворно.
— А зачем ему дети-то? Лучше б взрослых, те хоть умеют эти их фокусы вытворять.
— Я не задаю лишних вопросов. Сказали детей и молодых женщин, значит, так надо.
Они закончили свои дела и вернулись к остальным. Говорили на лирийском, так что Селевану было непонятно. Берендей никогда бы не попросил ее перевести, но по взгляду и выражению лица, она поняла его интерес. Тем более, в разговоре было кое-что интересное.
«Они упомянули женщину с ребенком, как живых. Их долго не было в крепости», — сказала она ему.
«Если все эрусы так напрягаются, чтобы сделать естественное для нас духовное единство, то эти знания скоро исчезнут. Пройдут поколения, а все утратится, потому что вы не хотите развивать этот дар. Берендеи иссекают, а у эрусов иссекают знания. Даже не знаю, что хуже», — заметил он с грустью. В его глазах было что-то, чего Дара не могла прочесть. Может, презрение, а может, сожаление.
«Странный воин с грустными глазами, — подумала она и вздрогнула. — Нет, он не воин. Хотя… может, у них и были испытания. И оружием вроде как владеет. Только где они его берут? Нужно будет спросить».
Время шло, а с ним наступала и темнота. Но лирийцы все равно не разводили костра. «Не видят же они в темноте?», — надеялась Дара, прислушиваясь к окружению. Разговоры стихли, лишь течение реки, да ужасный далекий крик ночной совы разливались в ночной тишине. Постепенно накатывала усталость.
В один миг все изменил яростный вопль. Раздались хлюпающие звуки, как будто кто-то бежал через реку, а затем другой крик — песня о боли и внезапном ударе. Селеван тут же был готов подскочить, но Дара удержала его. Тот попытался убрать ее руки, но она осадила его:
— Воин знает, когда вмешаться.
— Это отец Тайи, я чувствовал его.
Но она не убрала рук, и Селеван сдался. Вскоре произошло то, чего следовало ожидать: берендея обезоружили, ранили и теперь лирийцы громко спорили о том, следует ли его взять с собой или убить на месте.
Дара судорожно соображала. Напасть сейчас, не зная числа противников — весьма сложно. У нее еще нет достаточного опыта, и это не тот случай, когда его можно было бы получить. Но на всякий случай она спрятала кинжал в единственном месте, которое у нее бы не проверили — в портки, благо, что они чуть широковаты. Селеван непонимающе смотрел на нее.
— Они, скорее всего, осмотрят местность. Здесь уж точно, потому что я выйду отсюда. А ты спрячься где-нибудь еще.
— Ты сдурела? Что ты хочешь делать?
— Кто-то должен будет рассказать другим и проследить за нами. Хотя я почти уверена, что они вернуться в крепость.
— Почему?
Разговоры стали яростнее и громче. Веледара поняла, что тянуть больше нельзя. Это рискованно, но куда опрометчивее было бы напасть.
— Беги, — только и сказала она берендею и дождалась, пока тот нерешительно скроется в ночи. Затем оставалось сделать испуганный и потерянный вид.
Она поднялась.
— Отец! — Закричала Веледара настолько истошно, насколько смогла. «И зачем оставила кинжал? Если нападут — я ж его не достану, а если поверят, то увидев кинжал, заподозрят. Лучше сделать надрывный голос. Помнишь, как когда ты делала вид, будто это ты одна закрыла учителя в комнате? Он наказал всех и был так зол, пытался выяснить, кто придавил дверь и держал, чтобы его не выпустить. Главное — он поверил. Мы все были виновны, но ложь удалась. Самый проницательный человек, после отца, поверил, значит, и эти смогут», — размышляла Дара, пока глаза каждого лирийца выискивали ее силуэт. Среди почти дюжины были и лучники, чье орудие немедленно повернулось в ее сторону. Запоздала мысль о том, что следовало бы испугаться этого, но Дара надеялась, это можно списать на почти полную темноту. — Пожалуйста, не причиняйте ему в-вреда. М-мы обычные жители, н-н-не воюем ни с кем. В-вождь, мы дружны с улахе и никогда не обижали! Наше поселение не вступало в…
— Поселение? Так, девочка, скажи, где оно и мы…
— Помолчи! — Прикрикнул на него, видимо, главный среди них, поскольку тут же разлилась тишина.. Дара узнала голос — это его разговор не так давно удалось услышать. — Надеюсь, ты понимаешь, что должна спуститься?
— Что вам надо? Пожалуйста, отпустите нас! — Внезапная идея, словно быстрая стрела, пронзила ее разум. — Мы всего лишь охотились и заблудились! Мы не знали, что зашли на земли улахе!
— О чем она? Кто такие улахи? — Спросил по-лирийски один из мужчин.
— Разве тут есть кто-то, кроме берендеев?
— Тихо! Да, девочка, вы на нашей земле. Наверно, ты не знаешь наш язык, но уж извиняй моих людей, раз вы попали на нашу землю. Воюет ваше поселение или нет, вы пойдете с нами, как заложники. Вождь решит вашу судьбу.
«Умный какой, быстро подстроился. Только вот улахе — народ севера, и здесь они не селятся», — мысленно ухмыльнулась Дара, радуясь скрывающей ее лицо темноте. Но ликовать было рано — в любой момент можно было оступиться. Сейчас важно было сохранить жизнь берендею, а приказ был захватывать женщин и детей. Выторговать его жизнь будет сложно.
— Нет, пожалуйста! Не надо! Прошу, прошу! — Причитала она, пока кто-то из лирийцев поднимался к ней.
— Не сбежишь, и не будешь сопротивляться — твой отец будет жить, — сказал главарь. — Все очень понятно.
— Он убил Кемпа, и мы должны это забыть? — Закричал кто-то по-лирийски.
— Его судьбу решим после, тем более, он ранен. Может, сам подохнет, — ответил главарь. Затем уже по эрусски обратился к Даре. — Так что, девочка? Пойдешь по доброй воле, или нести силой?
— Вы не причините вреда отцу? — Попыталась еще договориться Дара.
— Слово воина улахе.
— Давай ее уже свяжем и пойдем в крепость, — заныл кто-то по-лирийски. — Уже нет сил это выслушивать.
— Тогда сам ее и понесешь, умник, — ответил его товарищ. — Лис знает, что делает.
Веледара, получив некоторое подобие обещания, хоть и лживого, спустилась. К ней подошел один из лирийцев, в ком без труда узнавался главный:
— Надеюсь, ты не против. Это так, предосторожность.
Он плотно связал ей руки, и они тут же отправились в дорогу. На все возмущения главный лириец отвечал, что ночевать в месте, где тебе устроили засаду — такая себе идея. И хоть Дара была согласна с ним, но все же надеялась потянуть время.
***
Дорога заняла без малого пару дней. Они шли странными тропами, которых Даре не доводилось видеть в этих лесах. Широкое ущелье с дикой бегущей рекой и отвесными скалами предстояло пройти по тонкой тропинке на большой высоте.
— Почему мы не идем поверху? Или пошли бы понизу? — Пытался перекричать шум реки Фарран, самый трусливый среди них.
Они стояли у начала перехода на небольшой поляне с высокими деревьями. Солнце светило нещадно, но тень от деревьев немного помогала.
— А это очень интересный вопрос, — скорчил непонятное лицо главарь, Лис, как его все называли. — Как-то поутру я проснулся, и заметил обчесанные деревья. Ну, думаю, кабаны постарались. Но представьте мое удивление, когда и вчера, и сегодня мне удалось увидеть те же самые следы. Поразительно. — На последних словах Лис резко перевел взгляд на Дару, отчего она невольно вздрогнула. Но тут же ее взгляд стал ясен и спокоен, о чем она пожалела. — Я вылечил твоего отца. Все-таки двое лучше одного. И это твоя благодарность?
— Двое лучше одного? Вы хотите обменять нас на пленных? — Спросила его Дара, пытаясь повысить важность их жизней. Но столько раз подкидывать ему идеи, за которыми он мог бы спрятаться, не стоило. В его взгляде теперь читалось недоверие. Еще в первую ночь она так схватила за руку лирийца, вызвавшего проследить за ее отходом в кусты, что тот аж заревел. Это был риск, но нельзя было показывать спрятанное в портках оружие. Главарь поднес кинжал к горлу отца Тайи и оставил Даре связанные руки. Но теперь обманывать его стоило очень осторожно, поскольку грань была пройдена.
— Девочка, я не знаю, что ты задумала, но повторюсь, хочешь остаться целой — не привлекай внимания и не пытайся сбежать. По-моему, я выражался ясно.
Он подошел к ней и грубо схватил связанные руки.
— Три пальчика… Но знаешь, даже этого здесь многовато.
Дара вмиг ощутил ужас. Нет, только не еще один. «Только не большой! Я же… я же не смогу писать, не смогу держать оружие, не смогу защитить братьев. Нет!». Но с другой стороны была жизнь человека, которую она сама вызвалась спасти.
— Нет! Не трогай ее! Накажи меня, слышишь? Зачем трогать девочку? — Закричал берендей.
Но лириец уже махнул своим подчиненным держать ее. Как бы Дара не вырывалась, он не останавливался, и впервые за долгое время ей стало страшно.
— Пожалуйста, я все сделаю, только не делай этого!
Руки его замерли. Лис выглядел спокойно, как и всегда. Этот человек редко показывал чувства и всегда держался собранным. В нем чувствовался стержень. Но в глазах его отражались искры, и не хотелось верить, что он жаждал причинять боль.
— Ты боишься. Вот теперь ты боишься, — поправил он сам себя, нависнув над Дарой словно утес. — Знаешь, в тебе не ощущалось страха, когда мы тебя взяли. Возможно, за нами идет хвост, который ты любезно за собой тащишь. Но там, куда мы идем, их не ждет ничего хорошего. Ты тянешь их на погибель, если еще не поняла.
Ударить ли его, вырваться ли? Он не глуп. К тому же возле берендея постоянно находились вооруженные люди. Ему ничего не стоило отдать приказ, и тогда весь этот путь лишится смысла. «Смотри в его глаза без страха, Дара. Какого бы пальца он тебя ни лишил, ты не сможешь писать в любом случае. Ты не сможешь держать оружия. Но только этой рукой. Смотри на него без страха, Дара, потому что это глаза убийцы Эирика. Все они здесь собрались для одной цели, он тоже виновен. Помни, что хоть ты не спасла брата, но отца Тайи ты в силах спасти. Смотри в глаза своему истязателю, чтобы он вспомнил твой взгляд, когда ты занесешь над ним меч».
Лис не уходил. В нем не было решительности, хотя ее он пытался показать. Если бы хотел, то уже давно бы сделал, но сомнения мешают решиться. Затем осмотрел окрестность.
— Красивое тут место. Красиво! — Закричал он во все горло, и слова эти эхом отразились скал. Дара поняла, что он хочет сделать, но решила уже не строить из себя запуганную девочку.
Наконец, он взял ее руку и поднес кинжал к большому пальцу. Резкая боль пронзила ее руку, но она сдержалась.
— НЕТ! — Истошно закричал берендей. На что Лис ухмыльнулся. — Звери! Убийцы!
— Молчи! — Рявкнула на берендея Дара, пока Лис выполнял свою кровавую работу.
Слезы застилали ей глаза, пока лириец медленно прорезал ее плоть. Она дернулась, вырвав руку, за которую ее держали. Понадобился еще один человек, чтобы удержать ее.
Но больше попыток не было. Это была минутная слабость, которую больше показывать нельзя было. Она стояла, как учил ее дед, и смотрела на облака. Боль была ужасающей, Лис не торопился, иначе бы взял топор и одним ударом отсек бы ей палец. Но он издевался, сначала отсоединяя кусок мяса от кости, и лишь затем медленно пилил кость.
Слезы застилали глаза против ее воли, но ни звука, ни стона не было выпущено в мир. Они так и остались в груди, раздирая ее и царапая горло.
«Я расскажу об этом деду. Да, пусть немного, но он будет гордится мной. Это не сравнится с тем, что выпало ему, но, думаю, для первого раза неплохо», — утешала она себя много позже, когда ее развороченный палец очищал и перевязывал другой лириец. Лис лишь наполовину раскурочил его, из-за чего сейчас пульсирующая жгучая боль затмевала все остальные чувства. Любое касание заставляло душу замирать, пока холодные мурашки поднимались от руки к сердцу и голове, после чего казалось, будто болело все тело целиком. Невозможно было спать и есть, иногда трудно было даже думать. Дара хотела лишь отрезать палец самой, лишь бы унять это.
Лирийцы не разводили костров. Может, ранее они это и делали, но сейчас все их мысли занимало возвращение в крепость. Поэтому ели они на ходу, спали с наступлением темноты, привалов не делали вовсе. Даре не терпелось посмотреть на выражение их лиц, когда они увидят долгожданную цель.
***
Дара в кровь изрезала стопы. Обувь пришлось оставить еще перед походом по узкой тропе по-над скалой, так что теперь, спустя почти сутки ходьбы ноги ныли и кровоточили. Но это ни шло ни в какое сравнение с тем, что происходило с ее душой.
Крепость кипела жизнью — до них доносились крики и перебранки, слезы и плач, лязг металла и стук дверей. В один миг все внутри нее перевернулось, опустилась пустота, и напало отчаяние. Теперь ей не было известно, как следует поступить и как спасти берендея.
Их привязали у столбов, на которых должны были располагаться тренировочные мишени для стрельбы из лука, вместе с другими несчастными. Всего их было семеро, все были знакомы друг другу, кроме Дары. Его товарищ, главарь другой части лирийцев, сначала был удивлен, но потом едка заметил:
— Да, ты мог себе позволить вести двоих под наблюдением двенадцати. Но я вел пятерых вшестером. Мне постоянно приходилось их привязывать, а одной даже поджечь пятки. Зато тебе, конечно, сложнее будет объяснить такой промах перед Поводырем, но, может, твое изумительное везение и тут поможет тебе.
Они оба назывались Лисами, так что Дара «своего» называла Старым, а этого — Молодым. Но не потому что Старый Лис действительно старый, он скорее был даже моложе отца. Скорее его душа была как будто старше, рядом с ним любой из лирийцев казался юнцом.
— Дело не только в везении. Меня могут лишь отругать, да и все. Я в братстве с момента его основания, был в числе первых. Ты же — юное дарование, которое сменит и меня, и моих таких же товарищей. Мы не враги друг другу, как бы ты не зарывался. У нас есть вопросы, не требующие отлагательств. Предлагаю заняться ими.
Молодой Лис явно не был доволен его словами, но молча согласился. Они ушли в крепость, откуда, как услышала Дара из разговоров, именно отряд Молодого Лиса вынес трупы. Они вернулись после битвы — берендеи не дались так просто, но лирийцы надеялись взять подкрепление в крепости и пойти по следам. Их надежды рухнули так же, как и у Дары не так давно.
Однако не все присутствующие были солдатами. В отряде Старого Лиса, может, и была парочка, что видно по их собранности и дисциплине, но вот полдюжины Молодого — все поголовно какие-то варвары. Только и могли, что разговаривать о непристойностях, да мечтать о том, что будут делать, когда вернутся домой. Впервые за долгое время Дара пожалела, что знала лирийский.
Их отводили отлить по одной, но только на территории крепости, где не было ни одного дерева. «Это рискованно, но может задержать их. Если им так уж нужны люди, они будут искать меня повсюду, и все же не найдут. Только ни способностей для этого, ни решимости, ни самого дерева тут нет», — размышляла Дара о способе, который узнала у берендеев.
«Девочка, ты слышишь?», — раздался голос берендея, и Дара приподнялась, чтобы ее было видно. Остальные девушки спали, привалившись к стене с задранными связанными руками, хотя сумерки едва начались.
«Из того, что ты мне перевела, следует лишь одно — они хотят увезти нас в Лиру как можно скорее. Не думаю, что они будут долго ждать. Послушай, — обратился он, увидев, как поникла ее голова, а взгляд упал вниз, — не отчаивайся. Я ощущал Селевана, ему можно доверять. Парень он толковый, даже то, что он перестал нас ощущать, ему не помешало следить, я уверен».
Они сделали такой вывод, потому что ни разу Селеван не попытался им ничего сказать, и шел так близко, что порой рисковал быть обнаруженным, а потом резко начал отставать, стоило лирийцам начать заметать следы. Только поэтому пришлось помечать деревья и оставлять другие подсказки о местоположении.
«Не стоило тебе лезть сюда, девочка. Твой отец сам убьет меня, когда придет спасать», — грустно заметил берендей, но это все равно вызвало улыбку. Да, он придет, подтверждала Дара, и в груди расцветал теплый цветок радости.
Но и в этот раз его затоптал страх. Что будет, если они опоздают? Нет, об этом лучше не думать. Когда стемнело уже окончательно, и все разошлись от большого костра в центре, Старый Лис вышел из дверей и присел у огня. Он мычал что-то под нос, сидя спиной прямо перед пленными. И вскоре Дара разобрала слова:
Затем предателем стал дрозд,
Затем осина, волк и клест.
И пала вмиг та сторона,
Что за дубами шла всегда…
Дару словно ударили по коленкам. Она резко подскочила, что даже веревка натянулась и больно впилась ей в руки. Палец вновь заныл со страшной силой, только вот и на это не было обращено внимания.
— Что это за песня? Расскажи, откуда ты ее знаешь? — Попросила Дара так, чтобы не разбудить других. Но нетерпение читалось в ее голосе явно и открыто. Она себя выдала.
Лис медленно развернулся. Его лицо теперь было скрыто в тени, но даже сейчас в глазах можно было прочесть усталость и какую-то грусть. Он закурил.
— Это не только песня. Это история. Твой интерес какой-то запредельный для эруса… Или берендея… Или улахе, мне все равно.
— Расскажи мне. С именами.
— Это грустно и скучно. Можешь мне поверить, в моей жизни хватает и того, и другого. Могу сказать только, что эту балладу написал мой друг о своей семье, которую по глупости погубил отец.
— Она… Эта история… Имела значение для лирийцев или… как там… римвранов?
— И для тех, и для других. В конечном счете, ни для кого. Кроме одного человека.
Он замолчал, и Дара тоже. Она надеялась выведать то, о чем умалчивал отец. Ей казалось, что здесь скрыта какая-то тайна, как во многих приключенческих романах, что ей удалось прочесть. Об этом было приятнее думать, чем постоянно вспоминать об Эирике. Было невыносимо сидеть здесь и думать, что можно было сделать, и что сделано не было.
Лис не отворачивался. Смотрел куда-то в землю, думал о чем-то своем. Но Даре еще многое хотелось узнать.
— Почему вы не забрали у нас ценности?
— У тебя они есть? Да и что за глупый вопрос, зачем нам это? — Устало спросил мужчина, зевая.
— Ну, разве не так поступают работорговцы?
— Рабо… что? — Он хмыкнул и намочил платок водой из бурдюка. Ночь выдалась душной, и Лис принялся вытирать шею и лицо мокрым платком. — Да, именно так они и делают: отбирают ценности, а затем жгут пятки. Вроде большая девочка, неужели тебе не рассказывали, какими бывают нашествия хотя бы ваших северных островитян? Раз — и все в огне, кучи трупов, кровь повсюду, разграбленные дома и лишь горстка выживших — будущие рабы. Чем незащищеннее поселение, тем лучше. Никто не стал бы тащиться так далеко ради продажи рабов, есть куда более прибыльные и менее рискованные способы разбогатеть.
— Тогда что вы хотите с нами сделать?
— А тебе не пора спать, девочка? Подъем завтра будет ранний.
Все внутри сжалось.
— Завтра? — Вырвалось у Дары.
— Да. Не будем же мы просиживать тут месяцы. Можно было бы и подождать другие отряды, но навряд ли они живы. Говорят, твои устроили серьезную облаву — аж до сих пор горят леса с северной стороны. Мой… товарищ решил напасть на них, ослабленных боем, и все равно потерял больше половины своих людей. Так что, как бы печально это ни было, ты не сможешь увидеть с настоящим отцом.
Лис поднялся, потянулся и, к удивлению Дары, подошел к ней. На груди у него сверкнул узорный маленький серебряный ключ, украшенный маленькими драгоценными камнями. Лис тут же убрал его, но и этого хватило, чтобы разглядеть. Дара была уверена, что у отцы был такой же. Он был спрятан под горой одежды в сундуке, но как-то в детстве Дара капалась в нем без разрешения и нашла небольшой аккуратный ключик, настолько красивый и хрупкий, что было непонятно, можно ли им вообще что-нибудь открыть.
— И еще. Девочка, спрячь, пожалуйста, нож получше. Ты благоразумна, но мои товарищи этого не знают и могут тебя за это наказать.
***
Ночь осквернили кровью и убийством. Едва Дара почувствовала отца, так в ней тут же засветилась надежда. Но двери в шахты были завалены досками и ящиками. От неосторожных действий, одна доска упала, и караульный на башне долго всматривался в темноту. Костер почти догорел, и, так как остальные караульные были в крепости, Дара достала нож и разрезала веревки. Девочки были так взбудоражены, что их пришлось уговаривать сидеть на месте. Каждая из них была готова бежать до дома прямо сейчас.
Дара по-над стеной прокралась ко входу в шахту и принялась осторожно перекладывать доски и отодвигать ящики. Все вроде бы шло хорошо, покуда одна длинная доска не скатилась по стене и не ударилась об землю. Паника охватила тело, руки задрожали. Было слышно, как спускается караульный со стены, как смеются в крепости его товарищи. Но тихий голос отца успокоил ее.
Он приоткрыл тяжелую дверь, пока Дара держала остальные доски и пыталась их осторожно сложить. В этой нише были сложены вещи для хозяйства, тряпки, ведра, кирки. Сама шахта находилась в углублении, и вход в нее сейчас завалили всеми ненужными сейчас вещами.
Лириец спускался все ниже. Отец быстро снял рубашку и меч и вручил их Валемару, которому велел оставаться там. Дара спряталась в углу, среди тряпок и досок. Здесь было достаточно темно, и даже отца она различала с трудом. Он, почему-то пошатываясь, вышел из укрытия ниши. У Дары прошел холодок по коже.
— Эй, ты! Что ты там делаешь? — Спросил на эрусском караульный.
— А ты… не видишь? Писаю, — икая ответил ему отец по-лирийски, и щеки его дочери тут же зарделись.
— И куда? Ты вообще знаешь, что там у нас вещи лежат? Если бы вы соизволили прийти пораньше, тоже убирались бы здесь, зато как гадить — первые. Иди отсюда, иначе скажу твоему Лису.
— Моему… — Опешил отец, но тут же взял себя в руки и снова небрежно покачиваясь пошел как будто к товарищам.
— Стой. Я не видел, как ты выходил…
— Мат-ма-материализовался.
Караульный скривился и стал возвращаться на пост. Отец же снял сапоги и босым быстро догнал его и одним коротким движением перерезал горло. Когда он принялся надевать одежду караульного, Дара и Валемар подошли, стараясь оставаться в тени.
— Дара, у этих людей были «лисы»? — Вдруг спросил отец, впившись руками в плечи дочери. — Кто-нибудь так называл себя?
— Д-да. Главные у них вроде так зовутся. А что?
Он молча продолжил одеваться, на что Дара скислила лицо:
— Отец… это одежда убитого…
— Не время ерничать, Дара. Ты будешь на подхвате, и только если я дам знать, понятно? Валемар, послушай…
Он выманил из крепости тех лирийцев, кто пировал, пока другие спали. Их, пьяных и пошатывающих, убили быстро и почти тихо. Остальных лишили жизни во сне. Среди них был и Молодой Лис. Его отец долго изучал, искал бумаги и какие-нибудь записи. Но нигде Дара не видела Старого Лиса. Ни тени, ни оставленных следов, ничего. Разделив свои тревоги с отцом, она умолчала лишь об одном — о ключе.
В шахтах ожидали другие берендеи. На отца она смотрели с благоговением и ужасом, некоторые даже — с презрением. Да и сам отец на благодарности и похвалы отвечал скупое: «Разве сложно убить спящих?». При взгляде на него сейчас казалось, да, сложно. С той поры он стал еще более задумчивым и отстраненным. Часто уходил так далеко в свои мысли, что не слышал окружающих.
Ненила долго разговаривала с ним о чем-то, причем запретила Даре их подслушивать. Зато Селеван и другие берендеи приняли ее, и весь следующий вечер расспрашивали о том, что же там происходило. Мысли часто возвращались к Старому Лису и тому ключу. Что-то в груди начинало скрестись, стоило только подумать о том, что она скрывает нечто от отца. Вдруг, это важно?
Следовало решить еще один вопрос.
— Мы отправимся завтра в Кадом, — сказал отец Валемару, когда все собрались на ужин у костра. — Там поговорим с начальником стражи. Неприятный человек, но делать нечего.
— Уже уходите? — Расстроилась Ненила. — Может, еще побудете, я долечу палец Даре?
— Благодарю, но мы уже подзадержались. И сообщить пора бы. Здесь может скрываться еще пара отрядов, а может, и никого. Нужно, чтобы эрусы сделали хоть что-то. Хотя бы за границей проследили.
— Но вам лучше не говорить. Я сам схожу, — предложил Валемар. — Если вас заподозрят в связях с нами, кто знает — что они решат.
— Думаешь, они обратят внимания на твои слова? Не обижайся, друг мой, но так оно и есть. Мои слова добавят веса. И поверь, к Старейшинам я тоже обращусь. А так, чтобы Даре не попало — скажем, что случайно в лесу встретились, вот и все.
— Дэгейр, я чувствую твою злобу, — сказала Ненила, — от твоих слов исходит холод.
— Да, матушка. Ты себе представить не можешь, что у меня на душе. — Отец приложил руку к глазам, отчего можно было бы подумать, что он плачет. Ненила присела перед ним на землю, готовая слушать внимательно. — Мое прошлое явилось ко мне неожиданно, словно ранняя зима на поля. Да еще и в такое время. Ненила, матушка… Мальчик… Это же был совсем еще мальчик. Я до сих пор не могу поверить, что его больше нет. Я не говорил, но когда они были еще маленькие, я просил Гроздана отдать его мне, хотел воспитать, как своего сына. Нужно было настоять, нужно было забрать его силой.
Слова его наполнили душу такой болью, что слезы вновь навернулись на глаза. Дара сжала руку, чтобы боль в пальце заглушила все остальное, и это помогло. Слезы остановились, но душевная тяжесть не прошла. Да и сможет ли она пройти? Дара чувствовала на себе взгляд Тайи, но та тут же отвела его, прижав маленькую Сеню к себе.
Отец невидящим взором глядел на костер, так и не притронувшись к ужину.