Где не хватает слов, говорит музыка.
Ганс Христиан Андерсен.
__________________________
Илья чуть было не подпрыгнул от неожиданности, когда чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо.
– Тс-с-с... – одновременно с этим прошелестел кто-то ему в самое ухо, а затем рывком развернул к себе.
– Ты!? – изумленно воскликнул Илья. – Тьфу! Напугал!
– Тихо, Илья!
– Но как... Откуда? А позвонить!? Мы... Нам сказали...
– Много слов! Тише. Никто не должен меня здесь видеть.
– Но почему?!
– В охране вашей один мой старый знакомый подвизается, не к ночи он будь помянут! Кондрат. Я его только что заметил на периметре. Он в курсе, где я воюю. Узнает меня – обязательно стуканет «куда надо» , он такой! И тогда... Сам понимаешь! Анна здесь?
– Нет, она в городе. Ох, ну и видок у тебя... – изумленно покачал головой Илья.
– Ты смотри не проговорись обо мне Алексеичу. Я один пришёл. И поставьте побольше охраны. Меня-то даже ты, братец, проворонил.
– Ну, ты же недаром носишь позывной Рысь – мастак подкрадываться!
– Всё. Я – в город.
– Погоди... – воскликнул ошеломленный Илья. – Павел-то где?
– Потом, – донеслось до него уже из зарослей.
***
Несмотря на то, что Анна была до крайности измотана, её не оставляло лихорадочное возбуждение и панический страх опоздать. В голове всё время билась назойливая мысль – если она опоздает, то всё, что сказали ей про Дмитрия, то, во что она не хотела верить и не верила, может оказаться правдой.
И как часто бывает, когда куда-то сильно торопишься, обстоятельства непременно подкинут какие-нибудь помехи.
Вот и в этот раз, из-за плотного обстрела вертолет никак не мог пробиться к полевому госпиталю, чтобы забрать на борт её, Андрея и троих крайне тяжелых трехсотых. Счёт шел на часы – их нужно было срочно оперировать. В условиях полевого госпиталя сделать это было невозможно. Наконец вертолет прибыл. Не без приключений – с вынужденной промежуточной посадкой, они все-таки успели доставить бойцов живыми в городской госпиталь, где их сразу же развезли по операционным. В присутствии Анны больше не было необходимости, её отпустили домой. Уже не успевая привести себя в порядок, Анна, как была в видавшей виды полевой форме, так и поспешила в филармонию.
***
Несколько дней тому назад, когда она в очередной раз возвратилась из полевого госпиталя, ей позвонил Игнат.
– Ну, наконец! – послышался в трубке его радостный голос. – Я уж думал, что ты номер сменила, или...
– Я только что приехала, там, где я находилась, связи не было.
– Да я тебе уже неделю звоню, а ты...
– Игнат, говори уже, что хотел, я только с дороги.
– Всё готово! Концерт через три дня, я боялся уже, что он без тебя пройдет. Слушай, оркестровка – супер! Закачаешься! Концерт просто «лом”!* Оркестранты подобрались забойные.** Ну и я ништяк!***– радостно расхохотался он.
– Игнат, ты же почти профессор, а говоришь, как...
– Как-как! Говорю, как лабух!**** Правда бывший. Ты что, забыла, как в студенческие годы мы с тобой в кабаке лабали? Ты так джазуху тогда зажигала!
Анна поморщилась – она не была любительницей сленга даже в студенческие годы, но её однокурсник, видимо предвкушая свой грядущий успех, был в ударе.
– Игнат, ты и со студентами своими так изъясняешься?
– Не-а! С тобой только. Эх... Прямо молодость вспомнил! А с ними я – на чисто профессорском! – нарочито прогнусавил он. Это как бывало...
– Вот же паяц! – раздраженно подумала Анна и, зная непомерную говорливость однокашника, бесцеремонно перебила его.
– Игнат, когда концерт? Где? Давай коротко. Я с дороги. Очень устала.
– Прикинь – в филармонии! Сейчас днем обстрелов нет, только сирена завывает. Вечером – да. Опасно. Так что концерт – днём. Еле договорились!
– Игнат, мне завтра снова отправляться обратно «в поля» . На сей раз ненадолго. В три дня должна обернуться.
– Уверена? А то ведь другого раза в обозримом будущем может больше и не быть.
– Сейчас я ни в чем не могу быть уверенной. Разве что только надеяться могу.
– Тогда до встречи, подруга! Я тоже надеюсь, что успеешь. Отдыхай. И береги себя, – на сей раз с несвойственной ему проникновенностью произнёс Игнат и отключился.
– Волнуется обо мне... – поняла она, и от этой мысли у неё потеплело на душе.
***
К удивлению Анны, зал был заполнен почти до отказа. Едва она отыскала место в первом ряду, зарезервированное для неё Игнатом, как на сцену уже начали выходить и рассаживаться по своим местам оркестранты.
Гобой – единственный инструмент, который никогда не теряет своей настройки, издал ноту «ля» первой октавы. Первый гобоист несколько раз повторил эту ноту, чтобы все оркестранты могли хорошо расслышать её и подстроить свои инструменты.
Зал наполнила разноголосица инструментов, тот самый музыкальный шум, слаще которого для Анны не было ничего, ибо этот сумбур звуков был предвестником грядущей волшебной гармонии. Наконец, концертмейстер оркестра****** подал знак, и весь оркестр торжествующе издал в унисон чистейшую ноту «ля». Наступила тишина.
Сердце Анны забилось так сильно, что она невольно покосилась на сидящих рядом. Ей казалось, что в этой тишине каждому из них слышно биение её сердца.
Вышел на сцену Игнат и, раскланиваясь, нашел её взглядом. Она ободряюще улыбнулась ему. Дирижёр взмахнул палочкой, зазвучали первые аккорды оркестра. Игнат коснулся клавиш, и под своды зала взлетела одинокая, щемящая мелодия фортепиано. Один за другим к ней стали присоединяться на время умолкшие, чтобы дать ей простор, инструменты. Мелодия росла, ширилась, пока весь оркестр вновь не зазвучал, как один мощный трагический голос. Мелодия фортепиано, преодолевая эмоциональные всплески оркестра, вновь и вновь вырывалась на свободу, пока, наконец, всё не победила ликующая мелодия нежности, жизни и любви.
– Все побеждает любовь, покоримся и мы любви******, – прошептала Анна. И мнилось ей в эту минуту, что там, на сцене – Дмитрий. Это его руки извлекают из рояля то чарующую, полную грусти и любви мелодию, то грозные, исполненные трагизма аккорды. Эти звуки уносили её в ту бесконечность, которую ей хотелось обнять и утонуть в ней навсегда. Туда, где уже ничто не сможет разлучить их двоих – её и Дмитрия.
Отзвучали последние аккорды, на несколько мгновений зал погрузился в абсолютную тишину. И вдруг, словно по знаку невидимого дирижёра, зал разразился бурей аплодисментов.
Утомленный, но счастливый Игнат раскланивался, ловя её взгляд. Раскланивался дирижер, пожимал руку первой скрипке...
Встретившись взглядом с Игнатом, Анна поднялась с места, улыбнулась, кивнула ему и стала поспешно пробираться к выходу из зала. Она понимала, что нужно бы пойти за кулисы, сказать Игнату, что сегодня он играл... Да, сегодня он играл, как бог! Но у нее на это не осталось сил. Ей не хотелось разрушать обычной послеконцертной суетой то светлое и вместе с тем трагическое чувство рожденное музыкой Дмитрия. Музыкой написанной для неё. Хотелось поскорее уйти, спрятаться от этой суеты.
– Ах, Игнат, ты прости меня... – шептала она, не замечая слез катившихся из глаз, не замечая удивленных взглядов расступающихся перед нею людей. – Если бы ты знал, что для меня значит эта музыка... Она была, как полет в бесконечность, как последнее свидание с тем, кто пропал, растворился в ней, стал частью её...
Ужасная мысль внезапно обожгла её сердце.
– Значит я больше не верю... Не верю, что он вернётся.
_____________
Окончание http://proza.ru/2023/08/14/807
* «Лом» (музыкальный сленг) – музыкальное произведение или его фрагмент, отличающиеся максимальной экспрессией
** «Оркестранты забойные» – отличные музыканты.
*** Ништяк (жарг.) – что-то очень хорошее, отличное.
**** Лабух (жарг.) – музыкант. Отсюда же глагол «лабАть» – играть, исполнять музыку.
***** Концертмейстер главной группы симфонического оркестра – группы первых скрипок – считается концертмейстером всего оркестра. Концертмейстера скорее можно было бы назвать ассистентом дирижера. В его обязанности входит проверка правильности настройки всех музыкальных инструментов.
****** Оmnia vincit amоr et nоs cedаmus amоri - Все побеждает любовь, покоримся и мы любви.
Вергилий, "Эклоги", X, 69.