В советское время, у нас совхозе, абсолютно легально, отправлял все нужные религиозные обряды пожилой Ташим- мулла. Никакой парторг, или не дай Бог КГБ, его не трогали, может из-за того, что он был инвалидом Великой Отечественной войны.
Одна рука у него осталась полусогнутой в локтевом суставе. Довольно часто, как-то нехорошо покашливал и жаловался на осколок, который остался у него, где-то в груди. Накануне 9 мая, мы пионеры регулярно его поздравляли, кроме осколка в груди, ничего про войну он не говорил.
Выживших ветеранов было немного, да и те не любили рассказывать про свои подвиги. Нам же, юным пионерам, не терпелось узнать про горящие танки, снопами падающих убитых фашистов и прочее…, но большинство отделывались малозначительными деталями. Хотя практически все служили в пехоте, на передовой. Многие из-них, награды особенно не демонстрировали, некоторые отдавали их играть детям и внукам.
Ташим-мулла никогда не носил наград, и даже никогда не говорил про них, куда-то подевал даже юбилейную медаль.
Во время молитвы, когда читал Коран, у казахов есть обычай называть имена почитаемых родственников, близких и просить Аллаха оказать им содействие на том свете.
Я несколько раз обратил внимание, что мулла при чтении Корана, кроме своих многочисленных предков, родных и близких тихо называет имя «Ивана-солдата», при этом делая оговорку: «хотя он не нашей веры».
Обычно такое не практикуется, но я решил провести расследование, что за таинственный «Иван-солдат» не нашей веры?!
С внуком муллы – Рашидом, я дружил. Если не дома так уж точно во дворе у них бывал. Содержался дом и двор в чистоте, которая ярко выделяла их, среди стоящих рядом домов.
Тенистый двор, заросший тополями, летом поливался водой и всегда был чисто подметен. Стены, побеленные известью, забор ровный, всегда покрашенный.
Нам всем нравился его двор. Да и сам старик в длинной белой рубахе, в черных мягких сапогах, с окладистой бородой: - во всем его облике, было что-то таинственное и загадочное.
Так как нас учили, что Бога нет, а все муллы, как на подбор, во всех фильмах о гражданской войне и о басмачах, были скрытными контрреволюционерами и врагами всего трудового народа, я сторонился его, но любопытство брала свое, тем более я слышал от Рашида, что отец пытается научить его читать Коран и много рассказывает про Ислам.
Я же, советовал ему не поддаваться на религиозную пропаганду.
На этот раз решил несколько отступить от своих принципов. Вечером, после футбола, мы зашли к ним во двор. Дед Рашида сидел на лавочке и читал какую-то религиозную книгу. Мы с другом подсели к нему. Слово за словом, я ему задал вопрос:
- Почему Коран читают на арабском, мы же казахи?
- Это, язык пророка! Коран был ниспослан нам всем, Аллахом на арабском, ни одна его буква не должна быть искажена!
Он довольно долго рассуждал о ценностях ислама, ему понравилось, что кроме «непослушного внука», его друг, то есть я, тоже заинтересовался его проповедью.
Постепенно я перешёл к главному вопрос:
- Вот, когда вы у нас дома читали Коран, то под конец называли имена ваших предков и умерших родных, вы назвали человека не нашей веры – Ивана. Разве так можно?
Он тяжело вздохнул, опустил голову и сказал:
- Называть надо мусульман, но Иван очень достойный человек, лучше многих мусульман, у него есть Иман. Не люблю я это рассказывать, но вам расскажу, раз уж спросили.
- Расскажите, нам очень интересно!
Мы с Рашидом пододвинулись поближе. Его жена, тихая и опрятная старушка, тётя Рахиля, вышла чтобы позвать его пить чай. Он отмахнулся, позже мол:
- Было это в войну, на фронт я попал в феврале, 1942 года. Мы проехали через Москву, на Калининский фронт. Нас, казахов, было много. Старшим среди нас был молодой политрук, бывший учитель Малик, остальные рядовые, бывшие пастухи и рабочие. Малик всю дорогу нам говорил о нашем долге перед Родиной, о зверствах фашистов, читал речи Сталина. Потом, когда по частям раскидывали, многие потерялись.
Наша команда, во главе с Маликом попала в одну часть, пока дошли до передовой, очень много погибло в первые дни под бомбежкой и снарядами. В роте, где я служил, нас казахов, было пятеро. Трое были убиты в первую неделю, остались мы с Орманбетом, остальные русские. Орманбет немножко знал русский язык, я же, почти ничего не понимал, поэтому ходил с ним.
Был он парень хитроватым, ловким. Все хотел куда-то в обоз уйти или же куда-то в тыл, даже как-то предложил, чтобы я ему ногу прострелил, якобы он ранен. Я отказался! Неправильно это, нельзя нам мусульманам заниматься обманом! С тех пор затаил он на меня обиду. Не переводил мне, что там командиры говорят, но я уже, к тому времени, как-то приспособился, немножко стал понимать, действовал как все. Все стреляют - я стреляю, все в атаку - я в атаку, все роют окопы – и я. Особенно тяжело было на улицах города Калинина, то наступали, то отступали. Тут с новым пополнением прибыл в роту, наш знакомый политрук Малик. Он служил где-то в батальоне или уже выше. Очень обрадовались, обнялись, как родные, ничего нового нам то-же не мог ничего сказать, все это время он был на передовой, как и мы. Вид у него был довольно усталый, какой-то потухший. Через час пришла команда «в атаку»! Малик первым выскочило с окопа с криком за Родину, за Сталина и размахивая пистолетом побежал вперед.
Подгоняемыми командирами и мы рванули за ним. Метров через 20, что-то рвануло за ним, меня отбросило в сторону. На том месте, где бежал политрук зияла воронка, нас обрызгало кровью и грязью, но мы снова встали и побежали дальше. Вот так мы передвигались с одной стороны улицы на другую. Многих ранило и убило.
Трупы под ногами валялись, невозможно ступить. Когда собирали оружие и раненных я увидел среди трупов оторванную руку Малика, сжимающую пистолет. Хороший умный, образованный человек, а теперь его нет. На войне всегда первыми умирают лучшие. Сел рядом с его останками, и прочитал Коран по погибшим, просил Аллаха прекратить этот поток крови и убийств.
Похоже, Орманбет донёс нашему командиру по-своему. Из того, что взводный мне кричал, размахивая пистолетом, я понял, что он обвиняет меня в том, что я саботирую и не хочу воевать.
Ничего я ему толком ответить не мог, но за меня заступился командир роты:
- Не надо его расстреливать. Он с нами уже третий месяц, не прячется, роет окопы, ходит в атаку. Может он плохо стреляет.
- Он мулла! Он не хочет убивать! Не слышали призыв «Убей немца»? За такой саботаж надо расстреливать!
Тут за меня заступился молодой русский парень Иван:
- Что вы к Бате пристали? Он самый старший у нас в роте, ему 48 лет. У меня сегодня напарника ранило, отдайте его мне. Не буду же я один, пулемет семидесятикилограммовый таскать!
- Тоже неплохо, вообще он мужик здоровый, окопы быстрее всех роет. Пусть Ване «Максим» таскать помогает – решил ротный.
Орманбет нехотя перевёл мне, но я уже почти понял о чём идёт речь. Так я стал вторым номером пулемётчика Ивана.
Вот действительно не знаешь, где с кем тебе хорошо, кто враг, а кто друг!
По сравнению с земляком, Иван оказался в сто раз лучше. Как-то нам выдали сало на ужин. Он сбегал, сам поменял его на хлеб и кашу, зная, что я сало не ем. Показывал куда и что. Я честно таскал за ним станину пулемёта, как мог помогал ему.
В один зимний, слякотный день, нас с Ваней оставили у разрушенного дома. Похоже наши отступали с ранеными, на тот момент из остатков нашей роты, половина были ранены. Особенно мучались те, кого ранили в живот. Нас пока Бог миловал. Наши тихо ушли ночью с ранеными, мы с Ваней остались вдвоем.
В полдень появились фашисты. Ваня дал по ним несколько очередей. Трое, четверо упало, остальные отползли. Тут, у них заработали минометы. Противные штуки, мины летят со свистом, жуть берет. Я лежал сбоку от Вани, не прикрытый щитком, поправлял ленту. Тут случайно глянул на свою руку, смотрю аж белая кость торчит ниже локтя и кровь на правой стороне груди. Даже боли не почувствовал, в горячке боя. Фашисты снова отступили, снова заработал минометы, но вяло, несколько раз стрельнули и притихли.
- Батя! Ты ранен?!
Ваня быстро перевязал мою руку. Через некоторое время послышался гул мотора с тылу. Мы подумали, что фашисты нас обходят.
Слава Аллаху, это наши вернулись с тремя танками, с криком ура, через наши окопы, пробежала пехота.
Ваня воткнул какую-то палку, привязал к нему белую тряпку и сказал мне:
- Батя лежи, за тобой придут!
Взял пулемёт и покатил его за уходящей вперед пехотой. Похоже фашисты побежали. Через некоторое время появилось появились девушки-санитарки, загрузили меня на носилки сооруженных из 2 винтовок и отнесли в тыл, в санитарную палатку. Только тут я почувствовал сильную боль в руке и груди. Дали попить, а дальше я потерял сознание.
Слава Аллаху, в госпитале в Туле, руку более-менее подлечили, хотели отрезать, но я не дал. За меня заступился врач хирург, с большими звёздами. Меня предупредил, что осколок в груди лучше не трогать, так как рядом с каким-то важным органом. Ближе к концу 43 года, я вернулся в аул.
Вот поэтому я всегда, читая Коран, упоминаю Ивана-солдата, он настоящий человек, настоящий мусульманин. Он не мог выговорить моё имя, поэтому говорил Батя.
- Так он вас отцом называл! По-русски батя, это одно и то же что отец, взрослый человек.
- Да! Разве так?!
Ташим-мулла вытер рукавом глаза, похоже он прослезился.
- Он меня отцом называл! Надо же! Дай Бог, чтобы он живой вернулся с войны! Я даже не знаю откуда он родом, и не помню фамилию.
Уже стемнело, похоже мулла застеснялся своих внезапных слез. Встал и ушёл домой.
Мы с Рашидом ещё долго сидели молча. Потом я спросил его зачем-то:
- У твоего отца есть награды?
- Да, есть. Удостоверения, что медали дали «За боевые заслуги» и «За Победу над Германией». Сами медали он детям отдал, а удостоверения эти, где-то в шкафу видел.
- Да, не густо, но Ваня, похоже, действительно хороший человек. Дай Аллах, чтобы он тоже выжил!
Неожиданно для себя сказал я (Я же Пионер!)
Где-то через год, Ташим-мулла позвали на дальний отгон, к пожилому чабану, который находился при смерти. Три дня он сидел у постели умирающего и читал молитвы.
На обратной дороге, в буран, у них в сугробе застряла машина. Пожилой мулла помогал ее толкать и тут у него пошла кровь горлом. Наверное, всё-таки, осколок сдвинулся. Скоро его не стало. Хороший и светлый был человек.
Дай Аллах, чтобы они на том свете с Иваном встретились в раю.