Много ещё тайн сокрыто в недрах космоса возле чёрных дыр и белых карликов. Так много, что можно даже надсадить свой ум, если всему верить и во всё вникать. Однако, ежели со вниманием посмотреть вокруг, то и рядом, стоит только протянуть руку, нащупаешь такие природные аномалии, что даже сам себе не поверишь, не то что ближайшему другу по детским шалостям, хоть с отцовским порохом, хоть с дедовой махоркой. А тем более, если он живёт с краю деревни, а на дворе непогода в виде сопливой осени.
Так и тут. Собрались мы с друзьями облупить вопрос осенней охоты на дикого зверя в лесных угодьях нашего района. Дело стоящее, тем более, что на промысел никто из нас давно не хаживал. С тех самых пор, как Стёпку подстрелили в виде селезня. Вот тогда и зарок дали, что ничего лишнего ни-ни, а только дома по праздникам или в иной урочный будний день, но под крышей и с присмотром родственников. А потому, считай, уже года два, как дичины не едали, хотя сезон охоты всегда открываем в очередь. А в нынешнюю слякоть как раз мой черёд подоспел. Жёнка стол накрыла, дочки пол подмели, свекруха в гости умотала до утра. Как-никак, но у мужика праздник, осенний гон по бездорожью. У нас всегда есть о чём вспомнить в кругу друзей под домашним градусом. Тут не бабьи сплетни в подоле, тут умственный расклад по кабаньему следу либо иной какой манок на гусином излёте. Особо после первого литра, если натощак.
В свой охотничий клуб мы лишних не принимаем. Скажем, если ты грибник лесной или рыболов подлёдный, то и близко не подходи. Нам твои победы по ягодным местам без интересу. А подлещик, тем более не подсвинок, никакого азарта не вызывает, как, к примеру, и грибной обабок без знойной бабы. Это мы так шутим прямо в лоб всякому пустопорожнему любителю природы.
Так вот, собрался ныне весь наш охотный отряд. Знамо дело, каждый тайком кое-что за пазухой прихватил. Это, чтобы с одной стороны, супружницу мою заранее не пугать изобилием, а с другой, чтоб не бегать по деревне за добавкой и не грозить лишний раз продавщице Маруське стихийным бедствием магазина, если уважаемым людям в ночь-полночь не предоставит требуемый продукт внутреннего потребления. Значит, Захар Прокопыч тут, Стёпка Подранок рядом, Виталька Бегунок само собой, а то как без его быстрой ноги обойдёшься, и я, Тимофей Ильич, а ежели просто для друзей, то просто Скорострел Сельский. Все вроде бы в сборе, можно начинать официальную часть, а Грини нет. Но ведь для него, что край деревни, что дождь стеной, что сугробы в пояс – не преграда на пути. Это во-первых строках, а во-вторых, в наших краях уже года три как никто не помирал, а что до простудного гриппа, так мы в этот факт давно не верим. Это городской житель чуть что, сразу в больничный покой, чтобы работу не работать, а дома с градусником в кругу семьи поваляться. У нас же с этим строго! Если какая болезнь без операции, то сразу лекарство в зубы и пошёл где надо натираться, а где не надо, так запросто потреблять голый продукт во внутрь. Но уж если запустил, то переходи к настойке на медвежьем корню с перцем, что Соломониха круглый год выгоняет, и народ этим лекарством почти задарма пользует. Наутро как рукой всё снимает, не считая головного синдрома. Но тут уже вся семья кормильца огуречным рассолом и капустным листом на ноги ставит, а если куриным отваром из пупков поспособствовать, то и вовсе без последствий в виде рукотряски обходимся.
Подождали мы Гриню наверно с литр, не более, а его всё нет и нет. Главное, что и супружница моя молчит, рядом с застольем пробегая. А ведь мимо её ушей и муха не проскользнёт, чтоб новостью не поделиться. Забеспокоились мы. Стёпка даже пошутковал безголово:
—Наш Гриня,- говорит Подранок зубоскалясь,- видать в одиночку на медведя пошёл. Он мне на той неделе за магазином про какого-то зверя толковал, но я был без сознания к пониманию. Вот он один и наладился капканы ставить, чтоб шкурой ни с кем не делиться.
Мы и смеяться этой дитячьей выходке не стали. Ведь уже с месяц, как бабьи умы заразу по округе разносят, что, мол, в наших краях нечисть завелась, которая то кролей, то курей, а то и собак на части рвёт и кровушку выпивает. И всё это ночью из-под любого запора либо замка. А главное, никто врага в лицо не видел, но все в него верят, как в живого. Ладно, бывают на земле и местные барабашки, и мексиканские чупакабарыши, но ведь если у тебя есть такое подозрение на нежить за околицей, то открыто поделись с нашим братом, охотником. Мол, так и так, мол, страшно в поле и за куст присесть. Мы ж тогда и подскажем, что надо, и облаву устроим, и шкуру убиенного представим, если по лицензии пристрелим кого. Так ведь нет! Бабий народ по углам шепчется, в тёмное время дальше поганого ведра не путешествует, а чтоб выставить зверобоям магарыч и обратиться за помощью, так ума не хватает, не то, что совести. Захар Прокопыч так и говорит:
—Не верю я,- молвит громко, как на собрании в сельсовете,- не верю я, чтоб иноземная скотина в наших краях посреди болот обосновалась. Это пусть других по ящику да в газетах пугают. У них там, то свинячий грипп при явной свинке, то коровье бешенство матки, то комар в темя целит на предмет лихорадки. Всё это голые выдумки! Айда к Гриньке для выяснения. Он уже второй день в одиночку мается. Как знаю, его Лукерья вместе с ребятнёй к родной мамашке в Ступино погостить вдали от мужа сподобилась. Григорий один остался, да ещё и на отшибе. Как бы чего не вышло и без чудища поганого. Тем более, что своё ружьё он ещё прошлым летом на спор пропил ни за понюх табаку.
—Да-а,- протянул не к месту Виталька Бегунок,- вроде не старый ещё пень, а под каблуком у жены сидит и света не видит.
—А как не сидеть?- подхватился и Стёпка:- Детишек нарожал, добровольно разоружился, но, не смотря на сельскохозяйственное образование, мужик из него вышел мягкотелый, словно опарыш на крючке. Вот и сиди под юбкой как налим в аквариуме. А ни взад, ни вперёд, несмотря, что склизкий.
Не все мы согласились с такой трактовкой жизнедеятельности Григория, но всё же посмеялись от души, припомнив военные баталии нашего друга с собственной супругой. Но как оказалось впоследствии, зря веселились, когда было самое время обливаться горючей слезой.
Словом, приняли мы на ход ноги и пошли на хату к Грине прямо по лужам, так как дождь лупил почём зря, хотя особо и не мешал нашему передвижению. Конечно, не без того, прихватили кой чего необходимого для нежданных гостей, раз Гриня без женского пригляда один дома скудеет. Я даже бидончик самодельной браги, которой мы похмелье закусываем, с собой притоварил, как человек хозяйственный.
—Если на ночь настроился, то домой не приходи,- уже в спину подтолкнула меня жена на пороге.
—Не путайся под ногой, Татьяна Николаевна,- ответил я без нервов.- Там, почитай, не чужой человек сидит в одиночку, а с нашим понятием мужского братства.
С тем и ушли, ведь без Гриши и праздник не праздник, а будний день с посиделками. С него хоть книги пиши, хоть воспоминания зарисовывай. Такого нагородит, что даже хмель до утра с копыт не сшибает. Вот так смело и пошли безо всякой грустной задней мысли и даже местами в игривом до придури настрое.
Гринина изба встретила нас радостно и нараспашку, но сам хозяин гостей приветствовать не выбежал. Поэтому в чистую половину вошли всем кагалом, не разуваясь, налегке и по-свойски безо всякого веника, чтоб придорожную грязь смахнуть. Пока свет зажигали, пока карманы на стол выворачивали да разговоры заводили, хозяина и след простыл. То есть его и раньше не было, а тут пригляделись, Грини ни в красном углу на табуретке, ни под пологом на кровати, ни в сенцах на половичках, как не было, так и нет. Он всегда в такую промозглую погоду перед телевизором отдыхал, а тут на тебе! Пропал безвестно, словно корова языком слизала. И ведь ни у кого из друзей в гостях не был! Тут-то мы и призадумались, тут-то и начали вести следствие по всем углам. А когда в полное отчаяние впали, хоть садись и поминай, Гриня сам случайным звуком обнаружился за печкой на лежанке, на самом что ни на есть старушечьем месте. Лежит под простынкой как живой, ручки к грудке прижавши. Носик заострился, щёчки беленькие, словно после бани, но дышит, если к губам присмотреться. От сердца отлегло, не зря, значит, пришли. Да и не с руки Гришке до срока собороваться. Судьбинушка мужичонку и так за волосья лихо поскубала. Кому сказать, но три раза женился и всё с приплодом, оттого сил только на самообразование и хватило. Поэтому хоть и душа компании, но так и остался в знатных скотоводах, хотя наливали всегда первому, как многодетному семьянину без комплекса переборчивого должника. Нет, когда у Грини что есть, он мимо не пройдёт, всегда поделится, но и своего не упустит, если, не дай бог, без него! Чутьё такое развил, что застолье чуял за версту, без внимания на весь аграрный комплекс свиноводства, где процветал с юбилейными грамотами наперевес. Такой талант у человека был, что последним к столу ни присесть, ни приврать при удобном случае не мог, как ни уговаривай.
Словом, растормошили товарища, призвали к жизни. Захар Прокопыч прямо так и рявкнул:
—Какого хрена лежишь, как тюлень на лежбище? Встречай гостей с подарками.
Гриня глазками хлоп, губки облизнул, но вставать ленится.
—Не могу я в движении пребывать,- говорит жалобно сквозь слёзы,- совсем обезножил третьего дня. Протезы пора заказывать, так что перенесите к столу, пока жив, а то сам не дойду.
Мы столбами стоим, ничего не понимаем. Однако видно, что человек выпить хочет, но сам до рюмки добраться не в состоянии. С другой стороны, не подносить же каждый глоток хозяину за печку. Этак и сам очередь пропустишь, и разговор запутаешь.
—Давай, ребята, перелопатим Гриню на лавку в прстенок меж окнами. Подушками обложим, пусть сидит, раз ног нет,- сообразил Стёпка, как самый настоящий инвалид с хромой ногой.- Снимай с него простыню, а если что, так в обморок не упадём, как-никак, не девки скороспелые!
Я сам простынку снял, чтоб на остатки лап полюбопытствовать, а там Гршанины оконечности, как есть с виду ноги и даже две. Ни больше, ни меньше. Правда, видать, что йодом мытые. Совсем коричневые от паха до ступней, будто у арапа с Африканского чёрного континента, которых в школе по географии изучают. Но никакого другого повреждения не видать. Не то, чтобы кости наружу торчали, а наоборот, обе оконечности пониже колена лопухом обложены поверх подорожника, а далее стяжка от гужевого транспорта и капустный лист внахлёст.
—Это что за хренотень?- опять по-простому спросил Захар Прокопыч.- На своих двоих таким манером козлов приманиваешь или готовишь салат «Едим дома», что по ящику советуют по выходным?- и он заржал в голос, подбадривая покалеченного и припугивая нас.
Утёрся Гриня на такую выходку старшего товарища, но ответил с миром:
—Ноги у меня обкусаны, считай, до кости. Йодом микроба побил, а чтоб не сбеситься, приложил к ранам все домашние средства, и лекарство, что нашёл за божницей, потребил. Одно плохо, запить было нечем. Потому, чтоб лишнюю боль унять, холодным листом ножки и опутал,- и он горько вздохнул.
А мы, более не умствуя, уже видимого страдальца волокли за стол. Когда же Григория угнездили на лавке даже без подпорок, то сполоснулись все разом по полному и подступили к пораненному с расспросом: что, где, когда и почём? Мол, какие это гады сумели обкусать беднягу на пороге дома?
Спустя время, Гриня оттаял и разговорился. О видах на урожай, о поголовье скота и семейном укладе собственной жизни. Ведь кругом никакого просвета: то падёж, то умолот, а то и вовсе плати алименты со всего маха. И это при валовом доходе на душу населения, что ниже среднего на круг, как ни крути.
—Хватит песни петь, птица говорун!- поставил Захар Прокопыч хозяина на место:- Рассказывай, кто тебя так покалечил, что даже из ума выбил? Мы своих в беде не оставляем, потому говори без стеснения и жалости.
Гришаня долго думал, а через две стопки прорвался. Но начал как-то исподтишка, как по тонкому льду в скорую осень.
—Кто-то у нас по подворьям курей и кроликов без стеснения душит, если бабы правильно судачат,- начал друг нашего общего детства жалостливо. - Да вы и сами знаете, что какая-то вражина нескольких боровков и охотничьих собак зарезала. Сказывают, неведомая хищная животина из лесу на деревню выходит, чтоб урон хозяйствам приносить. Мол, мутант с Чернобыля. Волк не волк, а с рогами и морда клином.
—Ты бабьим сказкам веры не давай! Мы тоже кое-что знаем!- перебил Степан:- Ведь давно говорим, чтоб всей округой наш охотничий отряд на недельку в лес отрядили с прокормом и в полном боевом снаряжении. Враз бы зверя извели, а шкуру на обозрение народа вывесили!
—Вот и я о том же,- оживился разом рассказчик и даже посвежел с лица.- Никакой это не волк или даже не медведь-шатун, тем более, с атомной станции.
—А ты почём знаешь?- это мы уже все хором запели на разные голоса, а я умно уточнил:- Неужто Фантомас в наши края вписался?
—А потому,- тут Гриня на шепоток перешёл,- а потому, что сам с этим хищным зверем нос к носу встретился. Такой вот заворот кишок в моей жизни вышел, что волос дыбом по всему голому телу, если не говорить большего.
После такого тяжкого признания Григорий слабоумно замолчал, так как стал впадать в тоску от жутких воспоминаний. И мы его чуть ли не час в чувство приводили без особых медицинских знаний. Могли бы и раньше, но он от страха зубы сцепил и рюмку выше подбородка не доносил. До того руки ослабели и зрение село, что правильного расстояния определить не мог, как мы ни бились и в пример себя не ставили. Просто человеческий столбняк, а не герой повести.
Однако, помалу хозяин расшевелился и через пень-колоду рассказал, как третьего дня пошабашил на ферме, принял с устатку да и прилёг за хлевами в теньке под липками. Сомлел работник от подсобного труда. Со всяким бывает, если дело в цепких трудовых руках кипит, и в голове томление от производственной думы. Ему бы поспать свободным элементом до вечерней дойки, однако, проснулся работник не самостоятельным порядком, а от внешнего грубого вмешательства.
—Очнулся я,- в голос продолжил Гриня,- а встать не могу, потому что какая-то сволочь мои ноги гложет. Вижу, дело каюк, а потому собрал последние силы, пока гадина до головы не добралась, и вскочил на нетвёрдые ноженьки. Кровища ручьём хлещет, шкура лоскутами пониже колена, а как глянул смерти в глаза, прямо в её кровавую морду, то и вовсе из слабого разума вышел так далеко, что и до сей поры назад не войду. Хорошо ещё, что и тогда природным инстинктом за жизнь держался. А потому бросился бежать куда попало со всех своих обкусанных лап. Откуда только силы взялись? Наверно, от бессознательного состояния головы и тела. Только слышу, сзади земля гудит, зверь по пятам догоняет, дыхание смердящее прямо в затылок, а челюстью щёлкает словно капканом. Охватил меня тогда повальный страх и смертный ужас!- и Гриня вновь ушёл в бессознанку, а я сказал, как с куста:
—Выпьем за спасение души человеческой из цепких клешней смертельного плена! Выпьем стоя и до дна.
Через час следствие над Гришей продолжил Степан:
—А кто же надругался над тобой в условиях вечерней видимости?- спросил строго, но без криминальных затей допроса.- Острозубые бобры либо когтистые коршуны, а может всем лесным зверским коллективом на тебя навалились?
Григорий долго молчал, вроде как соображая, может ли он поделиться с друзьями своими выводами, а потом брякнул:
—То-то и оно, что это был неопознанный в наших местах хищник, но с поверхностного виду обыкновенная корова. Я её хорошо разглядел, когда на первый же дуб взлетел проворней белки.
—Жить надумаешь, куда хочешь вляпаешься,- начал было делиться мыслями Степан, но вдруг замолчал на полуслове.
Да и мы рты раззявили. Всего от Грини можно было ожидать, но чтобы корова польстилась на худые Гришкины лытки, когда кругом трава по пояс, это уже перебор. В то, что будним днём на работу пошёл – поверили, в то, что обедать в тени пристроился – пожалуйста, в то, что кемарнул от пуза – это как закон, но чтоб корова, да зубом о нижнюю оконечность скотника со стажем – это вряд ли! Это если по старой злобе, хотя Гриня в доярках и не числился. Вот тут и думай, вот и решай, где правда лежит?
А рассказчик не унимается, стыдить нас принялся, что сердечному другу не верим. А под конец, выпил, не чокаясь, и с сердцем высказал:
—Я бы посмотрел со стороны на каждого, чтоб он делал, когда на него буром прёт зверюга коровьего обличия? Рога в параллель траве стелются, навозные копыта вразлёт, красный глаз навыкате, а промеж задних ног вымя ходуном ходит и о коленные суставы с шумом бьётся так, что молоко от сисек в разные стороны отскакивает. Я как это вблизи увидел, так и понимать себя перестал. Малость очухался только на дереве.
Вот тогда мы, чтоб прийти в себя, начали пользоваться моим бидончиком с меньшим градусом. Молча пользовались. А что тут скажешь, когда друга недоверием можно оскорбить до самых святок?
—Всякое бывает, если курская аномалия,- наконец решил Фёдор Прокопыч.- А вот если жвачный хищник и впрямь завёлся, то жди беды от любой борозды,- и он с прищуром посмотрел на рассказчика.
—Не веришь?- взвился Гриня под потолок.- Да я сам видел пока на суку сиднем сидел, как эта злостная анафема зайчатиной питается. Догонит по прямой, пока косой петлю нарезает, одним копытом наступает, другим по башке со всего маха, рогом подкинет прямо в красную пасть и хрусть, как и не бывало ушастого.
—Это да, кина не надо!- подал голос и Виталька, большой любитель передач про параллельные миры и буйство подсознания.
Далее трапезничать молчком было как-то не с руки, а говорить про сельскую чупакабару посреди ночи не больно и хотелось. Поэтому засобирались домой, хоть ещё и оставалось не на самом дне. Гриню перенесли обратно на лежанку. Мало ли какие коты или тараканы! А домой шли молчком, не делились догадками. Но я, как самый умный в деревне по газетам, всё-таки думаю, что в условиях говяжьего гриппа и курячьего бешенства, появление кровожадных парнокопытных коров и даже плотоядных шерстистых овец вполне предсказуемо и исторически оправдано.