Пока на сельскохозяйственном рынке Садовод, раскинувшемся через дорогу от дома Маргариты Степановны, еще досматривали свои десятые сны кохенхинские петухи, она уже давно беспокойно ворочалась под старым байковым одеялом ощущая, как ей точно заводским прессом сдавило грудь, а еще подозрительно (верный признак сердечной недостаточности) свело левую скулу. Маргарите Степановне последнее время частенько бывало нехорошо. Гораздо чаще, чем удовлетворительно. Что же касается самочувствия хорошего, или уж тем более, не побоюсь этого слова- замечательного, то она, скорее всего, даже затруднилась бы вспомнить, когда с ней последний раз случалось такое.
Встревоженная Маргарита Степановна затаила дыхание и, положив сухую ладонь на грудину, прислушалась к слабым тонам своего сердца.
«Тишина гробовая- вздохнула она, - Вот ведь какой двусмысленный и зловещий эпитет- гробовая. Впрочем, для моей ситуации лучше и не скажешь.»
И действительно, грудь Маргариты Степановны хранила мертвое безмолвие.
-Ти- ши- на…
Как бы в пику внутреннему оцепенению женщины со стороны улицы до ее слуха донесся утробный вой и гул, от которого мелко задрожали стекла. Там, за окном, который час уже бушевал разгул стихии. Хлопья снега, перемежаясь в беспорядочном хороводе с дождевыми каплями, нет-нет, да и врывались в открывшуюся от порыва ветра форточку. Жалобные стенания были слышны не только из окон, но также из вентиляционной трубы и даже из щели под ванной. В них угадывались одновременно и боевой клич, и вселенская тоска, и надежда, и ощущение обреченности. Как будто уходящая осень пыталась отвоевать у зимы право первой ночи с наступившим декабрем и, судя по всему, безнадежно проигрывала этот решающий поединок.
- Мерцательная аритмия, наверное, опять из-за ненастья, - горько констатировала женщина причину своего недомогания и, встроив худые, как куриные лапки, ступни в забавные войлочные тапки в форме лаптей, поплелась на кухню. Там она поставила на плиту чайник и беспрестанно зевая принялась рыться в коробке с лекарствами.
«Давно уже надо было завещание написать, - укоряла себя Маргарита Степановна, перебирая флаконы с блистерами, - А ты все медлишь, кулема. Когда собиралась еще. В ковидный год еще хотела. Ага… супрастин, фестал… Вот так придет костлявая по твою душу, а у тебя земные вопросы не урегулированы. Каково? ... баралгин, зеленка… Неудобно перед оставшимися получится…. Ну и где, где этот треклятый валокордин?»
В последние годы Маргарита Степановна стала частенько задумываться о составлении завещания, что, впрочем, неудивительно. Возраст, как говорится, берет свое, неуклонно и бескомпромиссно наматывая на ось времени ее восьмой десяток, да и сама жизнь одинокой пенсионерки медленно, но верно катится под уклон, не балуя Маргариту Степановну особым разнообразием своих проявлений: дом, аптека, сквер, сберкасса. На фоне этой блеклой заунывной рутины оформление завещания представлялось ей неким знаменательным гражданским актом, навроде поступления в институт или замужества. Таинственное слово "завещание" притягивало воображение пожилой женщины, окутывая его чуть ли не сакральным флером, раздвигавшим границы унылой жизни Маргариты Степановны и добавлявшим ей веса в собственных глазах. Тем более, что завещать, даже по вполне притязательным меркам, женщине было чего: квартира общей площадью сорок восемь квадратов, в столичном хоть и далеко не в самом лучшем районе. К жилплощади прилагались летняя дача на шести сотках в садовом товариществе «Композитор» под Вереей и старый рояль «Bluthner», уважительно именуемый ею- мистер Баренбойм. Да и на сберкнижке у Маргариты Степановны кое-что тоже водилось.
Выпив сердечных капель, женщина протерла очки и, выудив из папки с документами лист писчей бумаги, приступила к составлению документа.
- Ой.
Едва только завещательница успела написать «Будучи в здравом рассудке и трезвой памяти…», как схватилась за левую половину грудной клетки.
- Опять кольнуло, зараза. Вот так окочуришься и мумифицируешься, точно какая-нибудь Хатшепсут из Арабской Египетской Республики. Обнаружат только, когда имущество нагрянут описывать за неоплаченные счета ЖКХ. Поморщатся, подметут и выбросят в мусоропровод. Что, не хочешь в мусоропровод? А вот придется.
Маргарита уже лет пятнадцать, с той поры, как умерла ее мама, жила в полном одиночестве, в теплой компании старого почти ослепшего мопса Сени, которого она когда-то выходила, отбив едва живого у стаи агрессивных ворон.
Мопс Сеня, полосатые скалярии в небольшом аквариуме и мистер Баренбойм - вот и вся ее семья.
С продолжением рода и замужеством у Маргариты Степановны в свое время не сложилось, не повезло. Нет, знакомства, конечно, были, куда ж без них. Порой даже весьма многообещающие. Но для того, чтобы увенчать их кольцами Гименея, Маргарите Степановне постоянно чего-то недоставало, точнее какое-то обстоятельство всегда оказывалось лишним. Один ее избранник был излишне пристрастен к Столичной, другой, совершенно некстати, оказался брачным аферистом, третий показал себя невыносимо упертым маменькиным сынком. После очередного неудачного сожительства с шизоидным психопатом, допсиховавшимся до откровенного рукоприкладства, Маргарита поняла, что она и замужество несовместимы, как гений и злодейство. Решив, что в жизни все делается к лучшему, она пожала плечами, после чего всю себя без остатка посвятила служению Евтерпе. В тридцать два года Маргарита закончила Гнесинку по классу фортепьяно, после чего еще почти столько же лет колесила по миру, аккомпанируя на разных сценах более успешным чем она оперным певцам и музыкантам.
- Ой, - дернулась Маргарита Степановна, - Опять стрельнуло под лопаткой.
«Может быть уже неотложку пора набирать? – задумалась Маргарита Степановна, - Впрочем, пожалуй, погожу еще. Лучше позвоню-ка я Коленьке с Оленькой. Какие-никакие, а все-таки двоюродные племянники. Одна кровь. Глядишь, приедут, поддержат старуху, лекарств подвезут, в поликлинику свозят...»
Когда-то давно свободная от семейного бремени Маргарита Степановна с удовольствием забирала маленьких сорванцов у их беспутной мамаши на выходные к себе на дачу, поближе к витаминам, а в будни частенько таскала детей по театрам, выставкам и в Московский зоопарк. Потом питомцы как-то незаметно выросли, и Зоопарк стал им неинтересен. Впрочем, так же, как и сама Маргарита Степановна.
Женщина взяла с тумбочки записную книжку и, поплевав на большой и указательный пальцы, принялась перелистывать страницы в поисках нужных телефонов. Памятью своего мобильного она не пользовалась, не доверяла. Поэтому, каждый раз чтобы набрать необходимый номер, женщина щурила подслеповатые глаза и тыкала в телефон непослушным пальцем, едва попадая в крохотные кнопки. Удовольствие, надо сказать, то еще. Благо хоть звонить ей было особо некому.
- Не берет, - сказала она себе, слушая протяжные гудки на линии племянника, - Занятой, наверное, как всегда. И Оленька тоже кружится в вечной суете. Оба они занятые.
Последний раз Оленька была у нее на Рождество. Прошлое, кажется. А Коленька, тот даже уже и забыла когда. Хотя еще каких-то лет десять назад племянники появлялись у Маргариты Степановны на регулярной основе. Правда, в основном, если нужно было взять ключи от дачи или перехватить до получки. А потом, как отрезало. Хоромы себе оба отгрохали такие, не чета ее скворечнику. Да и с финансами у них все стало так, как и полагается у зажиточных столичных буржуа.
- Вот ложись теперь и помирай в одиночестве при живых племянниках, - посетовала Маргарита Степановна, возвращая трубку обратно на тумбочку, – А-то, как ведь иначе? Чужая ты им. Всем ты, Марго, чужая. Впрочем, сама виновата. Рожать надо было, а не по заграницам музицировать. Нашлось, глядишь, б тогда кому стакан воды поднести.
Невеселые размышления Маргариты Степановны нарушила мелкая и быстрая дробь каблучков, раздавшаяся на лестничной площадке. После чего громко лязгнула соседняя дверь.
Горестные складки, образовавшиеся было у краешков губ женщины, разгладились.
- А вот и Катенька, из больницы из своей пожаловала.
Пожаловавшая из больницы Катерина- это молодая знакомая Маргарины Степановны, снимающая соседскую квартиру у алкашей Никитиных, с тех пор, как те прочно обосновались у себя на даче. Про таких, как Катя, обычно говорят- спортсменка, комсомолка, красавица. В Москву она перебралась не так давно из Моршанска. Не бездельничает, учится в институте на третьем курсе. В самой Сеченовке учится, не где-нибудь. Кроме того, для того чтобы концы с концами лучше сводились, работает дежурной санитаркой- ночь через две. Самостоятельная и скромная. Никого к себе не водит, музыку громко не врубает, родственники за почти полтора года тоже ни разу не отмечались. А может быть и нет у нее никаких родственников. Такая же неприкаянная душа, как собственно и Маргарита Степановна. Та давно собиралась уже Катерину на этот счет порасспросить, только вот удобного повода не находила.
"Эх, мне бы такую дочку, - мечтала время от времени Маргарита Степановна,- Заботливая, внимательная, жизнерадостная. За продуктами сходит всегда, если саму Маргариту магнитные бури сломают. А заодно и Сеню прогуляет, рыбок покормит, герань польет. Даже укол сделает, когда будет надо. И Маргарите польза и Катерине практика."
Маргарита Степановна, впрочем, тоже старалась, в долгу перед ней не оставаться. Спохватится вдруг и курабье испечет, а в другой раз вареников налепит, салатиков настругает. Ведь тощая ж девка, как выпь, бледная, словно поганка. Откармливать надо срочно, гемоглобин повышать. А когда на сердце лежит радость и на столе закуска, то и на рояле бывает сыграть не грех . В таких случаях Маргарита, раскрасневшись и помолодев лет на двадцать, смахивала с мистера Баренбойма пыль и исполняла своего любимого Шуберта. Катерина же, замерев с рюмкой вишневой наливки в руках, наслаждалась звоном аккордов, которые с легкостью гипюра от Дольче Габбана выскальзывали из под ухоженных пальцев Маргариты Степановны. Настоящая семейная атмосфера получалась у таких творческих вечеров. Колдуя над мистером Баренбоймом, Маргарита Степановна чувствовала жизнь гармоничной и полной, а себя по настоящему счастливой и востребованной. Только немного неловко было иногда. Словно крала она у жизни себе счастье семейное, незаслуженное. Смущалась, трепетала. Хотя всего-то подбирала крохи, падавшие с уставленного яствами стола жизни.
- Как ты сейчас кстати, Катюша. Не возражаешь, если я тебя поэксплуатирую немного? - спросила Маргарита Степановна, выглянув в дверь, - Тут, видишь ли, опять помощь твоя требуется.
- В аптеку или в магазин? - понимающе улыбнулась девчушка.
- И туда и туда, не сочти за труд. В аптеке спроси насчет валокордина, да от гипертонии что-нибудь не очень сильное. С самого утра, понимаешь, кружит, руки трясутся, голова, как не своя. А сердце, так вообще стучит через раз. Ну и в булочную заодно заскочи, а то белый на плесень изошел весь.
- Не вопрос, Маргарита Степановна. Только давайте я сначала вам давление измерю. Вдруг оно пониженное у вас.
Завтракали они с Катей вместе.
- Загнала ты себя, Катюш, - сетовала Маргарита Степановна, подливая чай в две настоящие узбекские пиалы, купленные ею по случаю на Самаркандском базаре во время гастрольного тура в Среднюю Азию. - Как ни посмотрю, вечно куда-то несешься сломя голову. Ни разу еще не видела тебя праздной. Вон худая стала какая.
- А что мне остается, Маргарита Степановна? Жить ведь надо как-то. Ничего, три года еще как-нибудь прокручусь. А там, глядишь, стану ординатором, ипотеку возьму, наконец. Полегче станет.
- Три года, долго-то как, - ахнула Маргарита Степановна, - А тут я еще на твою голову. То с одним, то с другим. Неужели я не понимаю.
- Вы мне бросьте говорить такое. Ничего не на голову. Мне по хозяйству совсем не сложно. А самое главное, где я еще cолянки поем по-домашнему, как не у вас? – попыталась отшутиться Катерина.
- Замуж тебе надо, Катерина. Вот что. За кого-нибудь хирурга молодого, а еще лучше за состоявшегося. И все у тебя будет тогда слава Богу. Не проморгай, смотри, свое время. Вот мне уже поздно пить Боржом, - вздохнула старуха, касаясь сокровенного, - В прошлом веке осталось моих планов громадье. В настоящем лишь одиночество, гипертония, стенокардия, да грыжа пупочная к тому ж…
Катя сочувственно положила руку на плечо увлекшейся бабусе, не устававшей перечислять свои недуги.
- … И да, чуть не забыла, нефрит с люмбаго... А из светлого только ты у меня и осталась, - промокнула салфеткой красный глаз растроганная Маргарита Степановна и обняла Катю за талию, - Погоди, погоди, я сейчас…
Маргарита Степановна, вскочив вдруг с кресла, принялась лихорадочно рыться в высоком платяном шкафу, подняв вокруг себя целый вулкан пыли. Наконец, вволю надышавшись нафталином и от души прочихавшись, она выудила откуда-то парчовое концертное платье с розовыми оборками, украшенными разноцветными переливающимися стразами.
- На- ка примерь. Мое любимое. Я с ним, знаешь ли, прошла огонь, воду и медные трубы. Не веришь? Зря. Даже Ростроповичу аккомпанировала, эх, было же время. Примерь. Фактура у нас с тобой похожа, вроде.
- Ой, что вы, что вы - смутилась Катя, - К тому же еще красивое такое. Спасибо, конечно, только незачем мне, - В джинсах куда привычнее. Да и что мне делать с ним? Честно. На лекции что ли надевать или утки выносить?
Но неумолимая Маргарита Степановна уже положила Кате на колени сверток.
- Кто знает, кто знает. Молодой человек появится, в театр или на концерт пригласит. Да и память обо мне останется какая-никакая.
- Ох, не нравится мне ваш настрой что-то сегодня. Как будто умирать собрались.
- Да что уж там. Пора старухе потихоньку закругляться. Все дела уже переделала земные. Кроме одного разве. - добавила Маргарита, бросив взгляд в сторону комода, где лежало недописанное завещание.
- Это вы зря, Маргарита Степановна. Посмотрите, как жизнь прекрасна. Солнышко вон показалось. Погода-то какая, поглядите только.
Катюша кивнула на окно, где, словно нанизанный на солнечные лучи, кружился первый полноценный снег.
- Верно говоришь, девочка, – улыбнулась вдруг Маргарита Степановна, поневоле заражаясь Катиным молодым беспричинным оптимизмом- Зима наступила. По-настоящему. Надо бы в сквер с Сеней сегодня сходить, прогуляться по первой пороше.
- А вот это правильно. Конечно прогуляться. Да что там прогуляться, мы с вами еще на лыжах сгоняем, Маргарита Степановна. Сгоняем ведь?
- А то.
-Однако, пора мне, - спохватилась Катя, посмотрев на часы, - Если автобуса ждать не придется, может даже на вторую пару успею. Спасибо за угощение.
- С Богом.
Маргарита, уже стоя в дверях, неловко перекрестила Катю и зябко поежилась.
-Эх, Катюша, Катюша... Что б я без тебя делала...
Подмораживало. Зима потихоньку вступала в законные права. Под декабрьскими холодными лучами бледного солнца рассасывалась утренняя хмарь. А вместе с ней сходили на нет вредоносные магнитные аномалии.
То ли от смены погоды, то ли от горячего чая, а может лекарство подействовало, только у Маргариты Степановны отпустило за грудиной и поднялось настроение.
- А завещание все-таки написать надо, - вспомнила женщина про свое главное дело, когда за Катей закрылась дверь, - Мало ли что. Не хватало, чтобы после меня распри еще начались.
Маргарита Степановна почесала нос и обмотав вокруг поясницы старый свитер, уселась писать завещание. На Коленьку и Оленьку…