САД (КАК ПРОЛОГ)
…здесь нет курсива…
Забери меня к себе. Если нигде, кроме тебя, нет меня, то зачем мне еще мотать срок по чужим снам, междометиям и постелям? Все контракты на это турне я слила. Я считала, что могу говорить, но это тоже закончилось. Поскольку я бросила курить, то осталось только дождаться тебя – приходи светом.
Мои родственницы по матери – все проклятые и осененные. Вдовы и разведенки с цыганскими глазами, глядящими не в глаза, а в могилы. Все детство слушала их рассказы о том, как снятся им наши кровные покойники, как водят их по ту сторону, показывают, как ладно и складно там все, комфортно, светло, бесплатно. Мертвые там молодые, во сколько бы ни ушли. Все красивые – говорили мне… Но я не видела сама и завидовала.
Вот третьего дня и я приземлилась на том берегу. Сидела я в черном шерстяном платье, обнимая колени в плотных колготках, на большом камне, о который билось летнее море, сидела напуганная. Вот на камень вскарабкался с ловкостью лесного зверя худенький, в пижонских льняных брюках и такой же рубашке с закатанными до локтя рукавами дядя мой, бывший боксер и чего-то директор. Ему снова под тридцать – таким я не помню его, веснушки заливают брацковатое лицо, в волосах ни сединочки. «Ты как?» – спрашивает. Я киваю, доходит до меня, где сижу я. «Почему же не папа?» – думаю, но не смущаю вопросом некровного родственника.
И вот он повел меня. Кругом море, море… Острова эти – летние. Среди листьев и камней какие-то светлые (из стекла и дерева) купальни. В них ванны со всякой водой – тут горячая, наподобие японских бань, тут – святая, тут – минеральная. Все красивые, жизнь беспечная там. «А как – спрашиваю – с острова на остров вы перебираетесь? По воздуху?» Как же я хотела верить, что хоть замертво – полечу! «Нет, – говорит – тут транспорт ходит. Это все бесплатно». Потом я ныряла в теплую воду моря мертвых. Оно с подогревом…
Не помню, как обратно вели меня. Просыпаться я стала тяжело, словно лет мне за семьдесят. Сколько греметь мне мелочью в карманах моих, господи? Пролог всему и всему прибежище – дай обниму тебя. Забери меня, вдовую невесту свою.
ЛЕСТНИЦА РАСКАЯНИЯ
…над темным лестничным провалом светится экран. На экране бегущая строка. В ней – весь незамысловатый смысл жизни. Ряд скобок, тире, многоточий…
Семикнижие снов,
семиречье моих тел –
дел домашних достойная ноша,
пища постная, но вполне человеческая.
Я съела бога моего –
ела его ночью, тайком,
хотя мне давно не от кого прятаться.
Отрыжка жирная сладким богом
была. Сыта была короче, чем ела.
Теперь я одна в моем доме живу,
и никто больше не шептчет мне снов на рассвете.
ДЕТСКАЯ КОМНАТА
…по этим коридорам стоит ходить, не касаясь пола. Отталкиваясь одной силой, известной как намерение увидеть. Не хлопайте дверьми – за ними могут оказаться дети…
Женщина на том берегу реки
худенькая, бледная, в платье сером,
протянула руки, слова, зрачки:
«Девочка, я буду тебе примером,
как не окотиться в хлеву любви,
как не опериться к рубежной дате.
Девочка моя, никогда живи –
ничего не для, никого не ради…»
С рук ее текло молоко вины,
с плеч ее текли голубые тени,
и глаза колодезной глубины
словно выпить солнце мое хотели…
Я проснулась в восемь – утра и лет –
в хлопковой сорочке в разгар каникул,
вывернула наволочку (примет
мамину тайком я читала книгу)…
Женщины не видела я с тех пор –
мало ли во сне одиноких пугал?
Жизнь моя расчесана на пробор,
забрана в пучок на затылке туго.
ЛЕСТНИЦА В ЗАКРЫТОЕ НЕБО
…у каждого, кто оказывается здесь лицом к лицу со своим будущим, возникает вопрос, как его забыть…
Которым ты будешь по счету,
если со стороны смерти?..
Уже не прошу – до порога.
Выдоха на двоих достаточно,
вода не испаряется из луж,
когда ты идешь мимо.
Из тела в тело — любовное дело.
Никому. Верность – от слова "верить".
Но разве об этом нельзя не шепотом?..
КОМНАТА ЗА ЗЕРКАЛОМ
…таким, как мы, подобает знать, что физическое перемещение иллюзия. На самом деле, никто никуда не идет. Кроме смерти. И любви – которая, к сожалению слабых, никуда не уходит…
В этой комнате было почти темно. В ней девушка двадцати двух лет лежала на матрасе лицом к стене, свернувшись в ракушку, в эмбрион женщины. Она не ела и не пила несколько дней – ей казалось, что тела у нее не стало, потому что все его нормальные потребности исчезли вместе с человеком, который был основной потребностью. Спать она тоже не могла – просто лежала с закрытыми глазами, лежала не вставая, даже не поворачиваясь к свету, который из наполовину закрытого дешевыми бордовыми занавесками окна несколько раз входил в эту комнату на пять осенних часов, как и я, без стука.
Я подошла и села на матрас, поправила сбившуюся подушку, сделала «тсс» соседям по общаге, которые включили радио. Радио деликатно заткнулось за желтой стеной. Я положила руку на голову девушки и приказала ей: «Спи!» – она моргнула и стала дышать ровнее, совсем острые от сухого поста, ее плечики опали, губы разжались, живот обмяк. «Пойдем, я покажу его» – и мы пошли по сложенному из нескольких бревен мосту. «Дальше сама» – я отступила в прохладные блики, стала дыханием этого сна и его соглядатаем.
...в черном, как и она, на том берегу ручья стоял смуглый мальчик. Его зеленые глаза ярко светились среди листьев. Он торопливо взял ее за руки, помог спуститься с моста, не обнял, но встал напротив. Они смотрели друг на друга, потом она говорила, вероятно, что не сможет жить. А он ничего не сказал, только встал на колени и губами снял мокрый песок с ее мягких замшевых туфель. Его выгоревший затылок сиял, все вокруг сияло, потому что теперь им больше было не по пути в этой смерти… А в комнату я не вернулась.
КОРИДОР, ГДЕ МОЖНО УТОНУТЬ
…вода не должна подниматься выше уровня груди, иначе двуногим приходится превращаться в рыб. Золота всем не хватит. Алхимики потратили все олово, а яблок не вырастили…
Войди в прохладную воду Леты,
остановись, посмотри назад.
Другие, молоды и раздеты,
друг в друга целятся наугад.
Еще доносятся смех и стоны,
но струны порваны – крови нет…
А небо смерти – как пол бетонный
на самой ласковой из планет.
КОМНАТА ПРИЧАСТИЯ
…по причине отсутствия времени, как привычной системы координат, здесь ничего нельзя сделать «вовремя» или «не вовремя». Двери сами подсказывают, которая – твоя.
В этой комнате я встретила ангела, который смеялся. На минуту застыла – слишком хорош. Потом подошла, хотя он не звал, смотрел только прямо и зелено. Я спрятала лицо в его колени и выдохнула остатки вчерашней смерти. Он положил мне руку на голову, гладил по волосам и гудел на непонятном утробном языке свою расколыбельную.
По светло-серым джинсам текли ручьи моих слез, стекали с коленей его, становились реками, по берегам рек вырастали сперва леса, потом небольшие селения дикарей, потом города конкистадоров... Цивилизации съедали одна другую, реки текли к океану, океан выпивал мое прошлое, мое нажитое, мое несбыточное, мое нагаданное, мое опрокинутое, мое ничего...
И когда я совсем пересохла, забыла, где преклонила голову,
и почти забыла кто я, ангел стукнул меня по темени тяжелым перстнем, череп мой раскололся, как ночная скорлупка, золотой червячок вышел наружу и быстро промотал все положенные стадии – от личинки до блю морфо... "Теперь отсоси у меня" – спокойно сказал ангел. И покинутое тело мое по двойному тарифу оплатило его услуги.
КРИТИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
– Так. Кто здесь? Кто здесь, я спрашиваю?
— ...you...
– Какого черта вы шляетесь по моим снам, пока я от усталости забываю молиться?
– ...лица...
— Стойте! Не забирайте мою луну...
– ...ну...
...умереть не получится, надо жить,
и тогда выбираю тебя найти.
Лифты, черные лестницы, этажи,
дети, призраки, ангелы взаперти.
Просыпаюсь внутри твоего лица,
за костями и порами – холодок.
Так хотела летать, а сама – лиса,
перегрызть неспособная поводок...
КОМНАТА, ГДЕ ВСЕ УСНУЛО
Каждый, кто оказался здесь (не впервые), знает, как просыпаться во сне. Но немногим дано – научиться засыпать, засыпая. А потом снова засыпать. И еще, и еще…
В этой комнате ничего не было, кроме кровати, на которой лежал Джон. Леннон. Джон Леннон (по закону жанра) уснул. Уснуло все вокруг. Уснули стены, пол, постель… Картин – здесь не было, как не было стола, ковра, буфета, гардероба, хлеба, ножа, фарфора, ночника, гардин… Окно в моем сне было, и оно тоже уснуло.
Я на цыпочках мимо спящего Джона прошла к окну, угадывая по едва заметному свечению, которая из половиц спит крепче других и не выдаст меня скрипом. За окном спала вся Англия, как и положено ему было, спало Северное море. Где-то в невидимом порту спал корабль. Спали ангелы, мертвецы в своих гробах, живые в своих кроватях – поодиночке и в обнимку… Бог над Англией тоже спал.
Только снег шел. Шел, хотя – куда ему было идти?
Джон Леннон спал. И спали рядом с ним на пахнущей опилками подушке его очки. И рифмы тоже спали, и ноты спали, и аккорды песен…
Залюбовавшись на спящего Джона – свечения половиц и света идущего за окном снега хватало, чтобы видеть в темноте – я заплакала, тонко и высоко, заскулила на древнеангельском.
«Йоко, ты?..» – Джон Леннон проснулся в моем сне, а я уснула еще раз, чтобы не прекратить этого безобразия так внезапно и, согласно сценарию, ответила со дна другого слоя: «Нет, это я, твоя душа, Джон Леннон…»
«О чем ты плачешь?» – спросил Джон, надевая очки и вглядываясь в теплую темноту спящей комнаты.
«Мне в этом месте нужно было плакать» – ответила я немного в нос, заметив, что разницы в языках наших тут нет, видимо эта комната была возведена прежде Вавилонской башни. «Я не то, чтобы душа твоя… Я здесь заблудилась, мне снится сон по мотивам одного нашего классика, которому снился сон про одного вашего классика, а нам с тобою, Джон, как явлениям метамодерна, не грех и присниться друг другу… Джаст имэджн!..»
Джон Леннон моргнул. Моргнуло все вокруг. Моргнули стены, пол, постель, корабль… И Бог. И ангелы, и снег в окне моргнул. Остановился, замер. И пошел… Как новая волна кардиограммы после секундной остановки сердца.
«Ничего ты не знаешь, Джон Леннон…» – и снег моргнул еще раз, можно сказать, заикнулся, и еще один (пока живой) писатель перевернулся у себя в постели.
«Я любила тебя, Джон Леннон» – из темноты невидимой рукой поправила я круглые очки. Потом сняла их, заглянула, молча, в его глаза и отразилась в них непониманьем, где он, и зачем он в этот раз не до конца проснулся.
«Теперь спи» – я поцеловала его и от моего короткого тепла вся Англия вместе с Богом и снегом проснулась, чтобы через одно мгновение уснуть навсегда.
И поскольку я вышла из этого сна не через двери – не скрипнуть, не всхлипнуть, не вспыхнуть! – я навсегда осталась немного душой Джона Леннона, а он – немного моим снегом.
…И ЧЕРДАК (ВМЕСТО ЭПИЛОГА)
Если я виновата в чем-то –
только в том,
что слишком любила черный
и откладывала «на потом»
белый свитер крупной вязки,
белое (вот была бы машина) пальто…
Черный – он липкий, вязкий,
а я – никто.
Ноль, ничего, нет меня, темнота пустая,
антиматерия… Хотя
я опять завернулась в пафос.
Есть у меня синий шелк из Китая,
годы мои летят,
сошью себе платье, уеду на остров Наксос.
Там буду сидеть на песке –
не юная, но такая красивая в синем,
у синего моря –
и ждать своего рождения.
неверная разлюбившим меня святыням
и наваждениям…
* Игра, в которую я приглашаю вас, основана на попытке совместного проживания снов, между которыми опущены многоточия нормальной жизни. Просто представьте, что вы не умерли, а спите и видите сны. Только не свои, а мои. Хотя, знаете, в этом доме, огромном доме, где я блуждаю, летаю, ищу то себя, то ответы, то котят, то выход, у меня всегда есть чувство, что все общее, словно посмертие похоже на коммуну хиппи. Но не дай нам бог оказаться в коммуналке…
октябрь – декабрь 2022