От автора:
Рассказ написан в далеком 1984 году, когда в быту не было ни компьютеров, ни интернета, ни мобильной связи. А мы ездили друг к другу в гости и писали письма...
Август, 1984 г. пос. Ядрино, Амурская область
Утро было по обыкновению хмурое и холодное. Уже вторую неделю, не переставая, лил дождь. Бесконечный, нудный он не затихал ни на минуту не днем, не ночью. Земля разбухла от воды, на дорогах ноги тонули по щиколотку в грязи. Мокрые деревянные заборы и тротуары почернели, придавая поселку мрачный и запущенный вид. Серые тяжелые тучи, казалось, навсегда повисли между сопок и с ужасающей щедростью поили и поили землю. Август.
В сенках звякнуло ведро – это мать пошла доить корову Душеньку. Почти как в песне: «Матушка возьмет ведро…» Хлопнула дверь, чавкающе откликнулся под ногами дощатый настильчик, и снова все затихло. Только шорох дождя за окном. Вставать решительно не хотелось. Но что делать? Поездка была обговорена давно, тщательно планировалась, и не ехать просто нельзя было. Ирка стремительно скинула одеяло и протопала к умывальнику. Студеная колодезная вода (И когда мать все успевает? – подумалось мимоходом) обожгла руки. Умывалась Ирка всегда долго и старательно, но сейчас ее охватил азарт, она заторопилась, нервно застучала жестяным умывальником и, наплескав воды, быстро закончила всю процедуру. Зато потом с полчаса простояла перед шифоньером, выбирая платье. Не так уж и богат был выбор, но и случай-то необычен: поездка в город к Анюте. Собственно, повод для путешествия был найден давно: покупка шубы к зиме, - и деньги скоплены, и мать каждый вечер спрашивала: «Не завтра ли?», и отпуск уже к концу подходил… Да все никак не могла Ирка решиться, мелкие каждодневные заботы «съедали» день за днем, бросать недошитое, недовязанное, недомытое-недотертое всякий раз не хотелось. И вот наконец-то вчера Ирка сама себе сказала: «Хватит тянуть!» и сообщила о своем намерении матери. «Слава Богу», - только и проворчала та. А потом захлопотала, засуетилась, собирая банки с вареньем, соленые огурчики и прочую деревенскую снедь в гостинец городской подружке.
Ирка покорно укладывала все в сумку и с ужасом представляла, как она это потащит на себе, да и сколько проплутать придется в поисках улицы Крылова, где теперь жила Анюта. Но вечером, когда мать вдруг уготовилась еще и пироги в дорогу стряпать, Ирка не выдержала. Мать молча выслушала дочкины доводы и так же молча продолжила приготовления. Ирка только рукой махнула. Когда мать так замолкала, ее никаким криком не убедить было. Выслушает, плечами пожмет и сделает по-своему.
Теперь гора пирожков высилась на столе, прикрытая полотенцем, кошка Мурыська с умильным видом восседала на табуретке, то и дело поводя носом в сторону стола, и нервно дергала хвостом: пироги, особенно с мясом, были ее слабостью…
В сенках послышались шаги матери, тихонько скрипнула дверь, и в комнату ворвался прохладный воздух и запах дождя. Мурыська соскочила с табуретки и, поняв, что сейчас будут завтракать и момент упускать нельзя, замяукала жалобно и протяжно, закрутилась под ногами.
На станцию собрались идти вместе. Ирка с сожалением глянула на свои простецкие резиновые сапоги: куда в таких по городу? А в чем другом опять же до станции добредешь? И решительно примостила сверху на свертках с пирогами новые туфли, все-таки в городе асфальт, не раскиснут. Дождь моросил по-прежнему, на небе не было видно ни малейшего намека на прояснение. На деревянном сыром перроне сиротливо прохаживались несколько человек. И каково же было Иркино удивление, когда общий вагон, в который она влезла окончательно продрогшая и насквозь мокрая, оказался полон народу. Было душно и тесно. Кое-как приткнувшись на боковой полке между старичком в засаленном ватнике и пухлой дамой в аляповатой цветастой кофте, Ирка с трудом обернулась и постучала ладошкой по стеклу. Мать стояла на перроне, дождь усыпал ее выбившиеся из-под платка волосы мелким прозрачным бисером. Лицо было испуганное и растерянное. Давно, ох, давно никуда не провожала она свою Иринушку, свою девочку. С тех самых пор, как вернулась дочка из городской школы-интерната, вот уже годков семь никуда из родного дома. Истосковавшееся сердце было переполнено нежностью и заботой. Уж не маленькая Ирка, да нерастраченная любовь материнская дает о себе знать. Вот и сейчас едет дочь всего ничего за 300 километров к подружке, утром туда, вечером обратно, а боязно. Тоскливо одной оставаться.
Хлопнула дверь вагона, скрипнули, стукнули и задвигались колеса. За окном медленно поплыли черные от воды доски перрона. Ирка увидела, как мать махнула рукой, прижала ее к груди, сделала два шага вслед уходящему поезду, остановилась и снова замахала рукой.
«Будто на век расстаемся, - грустно подумалось. – Переживает…»
Ирка развернулась на своем тесном сидении, поерзала, стараясь устроиться поудобнее. Поехали…
Дама в цветастой кофте, томно закатив глаза под выщипанные в ниточку брови, вздыхала: «Жара!». Дедок в ватнике вел нескончаемую беседу с соседом напротив о дожде, картошке, наводнениях и прошлых несравненно более урожайных годах. Сосед напротив, усталый красноглазый парень в форме железнодорожника кивал и поддакивал, видимо, не очень-то вникая в тонкости дедова повествования.
У противоположного окна, приткнувшись к каким-то мешкам и авоськам, сидела молоденькая женщина с ребенком на руках. Рядом вязала мелкая седенькая старушка, подталкивая соседей острыми локотками, и посапывал здоровенный мужик. Нос его шевелился в такт каждому вдоху, кустистые брови хмурились, собирая глубокие складки на переносице.
Колеса стучали, нудно зудели мухи на стекле, поезд катил и катил вдоль мокрых полей и сопок. Время тянулось невыносимо медленно, и потихоньку Ирка задремала.
Проснулась она от отчаянного детского крика. Ребенок на руках молодой женщины у окна весь изгибался, упираясь в материнское плечо ручонками. Та, пытаясь успокоить сына, совала пустышку в искривленный ротик и судорожно целовала побагровевшее от плача личико. Но все ее усилия были тщетны. Старушка и пухлая дама наперебой давали советы, а мужик с подвижным носом продолжал спать, посвистывая, как ни в чем не бывало, только еще суровее сдвигал брови. Наконец, малыша удалось успокоить. Раскрасневшаяся и растрепанная молодая мама, виновато поглядывая на соседей, начала сбивчиво объяснять, что мальчик у нее тихий, улыбчивый, просто жарко ему бедняжке, душно. И устал он, маленький. Но ее уже никто не слушал.
По проходу без конца сновали ребятишки, истосковавшиеся в душном вагоне и пытавшиеся хоть как-то разнообразить свое путешествие. Когда поезд останавливался, в вагон входили все новые и новые пассажиры, таща на себе мешки и корзины. С их мокрой одежды текла вода, тут же превращаясь в грязь на затоптанном полу. Выходили мало. От неудобного сидения у Ирки заныла спина, и захотелось встать, потянуться, пройтись по вагону. Но она не решалась лишний раз потревожить своих соседей по полке и продолжала сидеть.
Ребенок снова заплакал, но на этот раз он не кричал, а только тоненько всхлипывал, и слезы текли по розовым щечкам. Мать опять принялась целовать его и совать пустышку, но малыш все плакал. Красноглазый железнодорожник встал и вскоре принес от проводников стакан с водой. Когда мальчика напоили, он затих и, уткнувшись в материнский рукав, заснул.
Осторожно, пытаясь не причинить особого беспокойства пухлой даме, Ирка развернулась боком, чтобы хоть краем глаза смотреть в окно. (За старичка она не тревожилась, он, видно, тертый калач, а вот даму почему-то побаивалась, очень уж та манерно обмахивалась платочком и закатывала глаза. Такая и скандал на ровном месте учинить может…)
За мутным стеклом бежали по серому небу серые облака, и серые деревца сгибались под порывами ветра. Но дождя уже не было. Вдалеке из-за сопок начинало проглядывать бледное солнышко, и Ирка удовлетворенно подумала, что туфли взяты не зря. Скорее всего, в городе дождя тоже не будет.
Наконец сопки отступили, и впереди замаячила городская телевышка. Утомительное вагонное бытие близилось к завершению. Показались первые разномастные постройки, промелькнул переезд с веселым полосатым шлагбаумом, у которого одиноко пережидала поезд зеленая легковушка, потянулся вдоль дороги однообразный ряд тополей, и появилось здание вокзала.
Народ в вагоне засуетился, матери звали детей, дети капризничали, не желая надевать пальтишки и шапочки, проход сразу заполнился нетерпеливыми приготовившимися на выход пассажирами с тюками, корзинками и авоськами. Кто-то уже увидел на перроне встречающих и, прильнув к окну, пытался в тесноте махать руками. Поезд остановился, все потянулись к выходу. Оказавшись на платформе, Ирка блаженно вдохнула свежий, влажный воздух и почувствовала, что усталость и сонливость постепенно покидают ее: приехала!
Первым делом Ирка решила переобуться. В жарком вагоне ноги сопрели в резиновых сапогах, и хотелось немедленно скинуть их. В здании вокзала тоже было душно и жарко, несмотря на прохладное и ветреное утро, но Ирка отнеслась к этому философски: явление временное. Переобувшись, она посидела немного, отдыхая и разминая ноги, готовясь тащить свою тяжеленную сумку до неизвестной и далекой улицы Крылова.
Однако, Ирке неожиданно повезло. На первый же ее вопрос о местонахождении этой улицы ей ответили: «Через квартал», и настроение ее окончательно улучшилось. Все складывалось так удачно! Где-то далеко позади, можно сказать, в прошлом, остались и затопленный водой поселок с раскисшими дорогами, и скользкие от дождя деревянные тротуары, и традиционно русские покосившиеся заборчики, и крутой коровий запах в стайке, и однообразные долгие дни, заполненные повседневной суетой. Отошли на дальний план и забылись обычные мысли о том, что годы идут (ей уже, страшно подумать, двадцать четыре!), что шофер Валька, частенько провожавший ее с танцулек до дому, неожиданно женился на учительнице географии, что многие, почти все, ее подружки поразъехались, обзавелись семьями, о том, что мать, хоть и хлопочет по-прежнему от зари до зари (а как иначе-то при своем хозяйстве?!), все-таки сдает помаленьку, и обо всем прочем, таком же привычном и таком же печальном.
Ирка бодро шагала по подсыхающему асфальту, новые туфли ловко сидели на ногах. Платок она повязала на шее, и волосы, свободно рассыпавшись по плечам, шевелились на ветерке. И даже сумка не так уж и оттягивала руку. Ирка улыбалась подряд всем прохожим и казалась себе свободной и красивой. Новые пятиэтажные дома, широкие тротуары, ряды чуть тронутых желтизной деревьев (почему-то в городе листва желтеет раньше) – все было ярко и празднично. Наконец, Ирка добралась до нужного ей дома и остановилась перед подъездом. Где-то играла музыка, двор был полон детского смеха и крика. Хоть и август, а лето, как ни как! Радуясь погожему дню, на еще не просохшей лавочке, постелив несколько газет, сидели старушки и молодые женщины с колясками.
Почувствовав на себе любопытные взгляды сидевших, Ирка заторопилась к входной двери и опять показалась себе неловкой с огромной сумкой и в наверняка уже немодном плащике. Но тут одна из молодых мамаш вскрикнула, засмеялась и кинулась к ней: «Ира, Ирочка! Бог ты мой! Выбралась-таки!» Ирка вгляделась и с трудом узнала свою милую подружку. Анюта очень изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз. Она пополнела, кокетливую мальчишескую стрижку сменила неопределенная прическа «волосы до плеч». Прежде румяное ухоженное личико потеряло свежесть и бархатистость кожи, у краешков глаз появились морщинки-лучики. Все Ирка успела заметить за те несколько секунд, пока приглядывалась к подруге, узнавая…
Радостно возбужденная Анюта, не давая Ирке опомниться, тут же начала рассказывать, что у нее уже двое детишек, будто и не писала обо всем в письмах! Хотя, надо отметить, переписывались они не регулярно, обе очень уж не любили писать. Примерно, как князь Курбский и Иван Грозный…
Так что вот: младшая, Катенька, спит в коляске. «Вышли погулять на солнышко, а то все дожди, дожди…» Старший, Димка, ему уже шесть лет, в школу скоро, - в детском саду. Вечером Саша («Он в аспирантуре хабаровской заочно учится, представляешь?!») заберет сына, и Ирка сама сможет убедиться, какой тот стал совсем самостоятельный и взрослый…
Под Анечкин нескончаемый поток слов они поднялись на второй этаж. Коляска была оставлена внизу до вечера, а Катенька прибыла домой на маминых руках.
Ирка с любопытством рассматривала новое жилье своей подруги. В хабаровском интернате они жили в одной комнате с еще двумя девочками, но дружили только вдвоем. Как-то так уж сложилось. Не очень-то дружная была у них комната. Теперь у Анюты почти «своя» квартира. Они с мужем и двумя ребятишками живут вместе с Сашиными родителями.
Сразу же, с порога Ирку обступили вещи: узенький коридор был заполнен разнокалиберной обувью, пальтишками, курточками и плащами. Зеркало, отражая все это «великолепие», еще больше загромождало и без того невеликое пространство прихожей. Причудливые рожки для обуви, щетки, полочка для перчаток, крючки для сумок и пакетов… Было просто непонятно, как все это здесь вмещалось. Анюта поймала Иркин оценивающий взгляд и только как-то виновато вздохнула.
Комната, в которой жила Аня с мужем и детьми, как бы переехала вместе с ними из старой двухкомнатной квартирки, где дружно соседствовали четверо взрослых, пока не появился Димка, и где Ирка несколько раз бывала раньше. Все та же софа, письменный стол у окна. Сейчас на нем высилась гора приготовленных для глажки пеленок, маленький подвесной столик и складной диванчик – Димкино обиталище. И вдоль всех стен, занимая оставшееся пространство – стеллажи с книгами. Они заполняли комнату, становясь ее основным содержанием и подчиняя себе все прочие детали интерьера. Шифоньер, судя по всему, перекочевал в спальню родителей, а его место заняла маленькая детская кроватка.
Разбирая сумку с деревенскими гостинцами, Ирка ломала голову над тем, каким же образом вытащить Анюту с собой по магазинам. Одной идти не хотелось. Ирка уже давненько не была в городе, подзабылись и улицы, и автобусные маршруты. Да и покупка шубы – дело серьезное, без дружеской помощи не обойтись. Но проблема решилась поразительно просто, вернулась с работы Сашина мама. У них в конторе отключили воду – сезонные работы... – и всех распустили по домам. Так что Катюшка осталась на попечении бабушки.
Пока Аня переодевалась и прихорашивалась, на улице окончательно разъяснилось и потеплело. Ирка с удовольствием оставила плащ на вешалке (Ох, как же он надоел за эти дождливые дни!) и отправилась налегке.
Для начала (кутить, так кутить!) подруги заглянули в кафе пообедать. В зашторенном зале среди белоснежных скатертей, томно мерцающей полировки, тихой музыки, льющейся из невидимых динамиков, Ирка снова, как тогда под любопытными взглядами старушек, почувствовала себя скованно. Новое, недавно сшитое платье показалось ей слишком деревенским и не соответствующим торжественной обстановке зала. Анюта же в ее строгом светло-сером креповом костюме была недосягаемо элегантной, несмотря на всю свою полноту и не слишком ухоженную прическу.
Однако, зевающая девица с небрежно накрашенными глазами, лениво сунувшая им меню и предупредившая, что кафе через час закрывается на обед, своим видом вернула все на место и развеяла самокритичные Иркины мысли. Ей даже стало смешно! Она улыбнулась заспанной официантке с благодарностью.
В честь радостной встречи было заказано шампанское, а на десерт – неизменный черный кофе с пирожными. Тихий полумрак кафе располагал к откровенности и задушевной беседе. Понемногу Ирка поведала подруге все нехитрые подробности своего бытия. Рассказала о долгих семи годах, которые она просидела в сельсоветовской библиотеке, о том, как каждую весну начинала готовиться в техникум, мечтала, наконец, выучиться на «квалифицированного» библиотекаря, но, видя испуганные глаза матери (нет, она не отговаривала, даже соглашалась, надо, надо… но не хотела, не хотела отъезда дочери), отказывалась от своей затеи. А учиться заочно, это не в Иркином характере, силы воли не хватит… Рассказала о длинных и пустых вечерах, которые в последнее время стали выдаваться все чаще, и никакой телевизор или книга уже не могли их заполнить. Вспомнила несколько смешных случаев, связанных с шутником и балагуром Валькой, слывшем бессменным заводилой на всех клубных собраниях и вечеринках, и, мысленно разрешив себе это, поведала о его неожиданной женитьбе. Анюта слушала молча, внимательно. Она всегда умела очень хорошо слушать собеседника. И сейчас Ирка видела, ей ничего объяснять дополнительно не нужно, Аня все поняла и то, что сказано, и то, что в душе осталось невысказанным…
Сначала Ирка боялась, что все ее личные переживания и неустройства покажутся подруге мелкими и неинтересными, но, увидев, как посерьезнело и опечалилось ее лицо, решила, что вообще зря затеяла этот разговор. Да и у самой Ирки заныло где-то внутри, накатило смутное, горькое… А день так ладно начался!
«Учиться тебе все-таки надо, - сказала Анюта после некоторого раздумья. – Поступай на заочное, собери волю в кулак! Вспомни, ты раньше всегда ставила себе цель и шла к ней, можно сказать, напролом! А сейчас что, слабо стало? Ведь это единственный выход. И с мамой не расстанешься, и образование получишь».
Решение это было самым простым и Ирке давно известным. Но как объяснишь подружке, что на заочную учебу при размеренной поселковой жизни да при домашнем хозяйстве такое мужество нужно, какое ей и не снилось. «Все ж не хватит мне силы воли, - вздохнула Ирка. И как твой Сашка на это решился? Да еще в аспирантуру… Уважаю! Но сама не смогу. Это я раньше такая отчаянная была, да и цели тогда еще детские были…»
Когда они вышли из кафе, настроение у обеих было не самое веселое. Серьезные Иркины откровения потянули за собой все новые и новые темы для обсуждения. И вместо того, что отправиться в универмаг, девушки уселись на скамейке в сквере.
Теперь уже и Анюта рассказала о своем житье-бытье. Кое-что Ирка знала из редких писем, но это была в основном событийная сторона дела. Она с горечью слушала Анютину исповедь. Ей стала понятна виноватая улыбка подруги, подмеченная в прихожей. Сашин отец, очень сильно сдавший за последние годы, но продолжающий работать, стал не то, чтобы скуп, но как-то болезненно бережлив. В доме ничего не выбрасывалось, раскладывалось по коробочкам, ящикам и полкам. Все газеты и журналы методично подшивались, их стопки занимали теперь почти половину отцовского кабинета. Сколько пришлось повоевать, чтобы хоть шифоньер отправился туда, освобождая место для кроватки! «Значит, не угадала, не в родительскую спальню, а в кабинет переставили это чудо мебельного зодчества», - мысленно откомментировала Ирка.
Сломанные табуретки и отжившие свой век платья и пальто увозились на дачу, заполняя и без того крохотный домик. Прошлым летом, когда родители на месяц переехали на дачу, занимаясь уходом за садиком, Анюта с Сашей сделали ремонт на кухне, разобрали всю кучу маленьких полупустых баночек и кулечков. Даже светлее стало! Но только расстроили отца и навлекли на себя тем самым гнев мамы, которая пытается не перечить ему ни в чем, боится его нервировать… Постепенно все пришло в прежнее состояние, как будто ремонта и не было. «Видимо, нельзя лишить их тысяч этих мелких, но родных и дорогих сердцу вещиц, которые о чем-то напоминают им, вызывают улыбку… Хотя и не приносят никакой практической пользы!»
«Сашины попытки хотя бы встать на очередь для получения своей отдельной квартиры были тщетны. Считается, что живя у родителей в трехкомнатной квартире, наша семья обеспечена жилплощадью. Теперь после рождения Катеньки Саше стало негде заниматься. Отец не терпит никакого вторжения в кабинет – это «его святая святых».
Я стараюсь заходить туда, чтобы взять вещи из шифоньера, только днем, когда отца нет дома. А Саша засиживается допоздна в библиотеке…»
Поздние Сашины возвращения встревожили мать, она стала выговаривать Ане, что та совсем не заботится о муже, позволяя ему так подолгу отсутствовать дома… Слово за слово и все переросло в семейный конфликт: Саша оскорблен странным недоверием, а мама считает, что даже родной сын, не говоря уж о снохе, не хочет прислушаться к ее добрым советам…
А дачные хлопоты! Тут «под огнем» оказалась Анюта: кто-то же должен помогать в огороде… Уж и так всю переработку и заготовки Аня взяла на себя. «Овощей немеряное количество, с Катюшкой погулять едва получается, все на кухне кручусь! Да и съедать не успеваем. В погребе уже пятилетние запасы накопились, ставить некуда… Даже удивительно, как это сегодня на целый день удалось вырваться!»
«Как всегда, проблемы живущих вместе отцов и детей, - подумала Ирка. – А я ей еще огурцов соленых приперла… Ай, да я!» Все внешнее Анютино благополучие: муж-аспирант, двое детей, городская квартира, прекрасное образование – Аня окончила политехнический институт, - показалось ей маленьким карточным домиком, чуть заденешь – рассыплется. Бросить бы им тут все и уехать к Ирке в поселок, сколько домов на окраине пустует! Хоть и не будет городских удобств, зато самостоятельно быт налаживать смогут… «А работа? Где им с образованием-то в нашей глуши работать?» – мысленно возразила Ирка сама себе.
Что же делать? Аня только плечами пожала: перемелется! Выговорились и ладно! Теперь, когда на душе полегче стало, можно и за шубой отправиться.
Время близилось к пяти часам вечера, на улицах заметно прибавилось народу, стало как-то шумнее и бестолковее. От праздничного Иркиного настроения не осталось и следа, вся поездка показалась неудачной затеей. Даже будущая покупка шубы не выглядела так привлекательно, как раньше, и, казалось, не стоила затраченных усилий и новых грустных впечатлений. «Лучше и не знать ничего, - малодушно подумалось Ирке. – Жила бы себе в своей «деревне», выдавала бы книги редким энтузиастам. В конце концов, в поселке и в старом полушубке проходить можно. Красоваться-то не перед кем…»
В универмаге Ирка с непривычки даже испугалась охватившей ее толчеи, кажущейся бессмысленности передвижений, громкого говора и разноголосой музыки, несущейся из множества телевизоров. Ей вспомнился поселковый уютный магазинчик. «Смешторг, - называла его мама, и это очень веселило Ирку. – «Смешной» торг!». Вспомнились тихие и неспешные пересуды при покупке даже мелкой вещицы, приветливая улыбка продавщицы Светы… Тут совсем некстати перед глазами всплыло заспанное лицо утрешней официантки, и Ирка еще раз сожалением подумала о своем путешествии: «А надо ли было..?»
Сама покупка прошла неожиданно быстро. Мнения подруг сразу же совпали, и была выбрана симпатичная пятнистая шубка с шалевым воротником. «Благородный «мутон», взращенный на травах альпийских гор», - пошутила Анюта. Ирка не успела в себя прийти толком, как оказалась на улице с огромным свертком. И, будучи человеком практичным, сразу же прикинула, нельзя ли засунуть обнову в сумку, освобожденную от гостинцев. Должно получиться…
Остаток вечера решено было провести дома у Анюты. Собственно, до поезда и оставалось-то часа три. Время пролетело незаметно. Жизненных неурядиц своих старались больше не касаться и болтали о пустяках: о моде, о фильмах, о кулинарных рецептах. Под конец Анюта даже пожурила себя за былые жалобы: «Наши переживания – обывательские слезы. Все у нас утрясется. Главное, верить в свои силы. Я иногда, как гляну вокруг, сколько ж всего мне доступно! Так неужели семейные проблемы я не смогу решить? Терпение нужно, и все получится!»
«Терпение, - подумала Ирка, - конечно, терпение. А мне еще нужна сила воли! Надо заставить себя учиться, не сидеть вечерами, тоскливо глядя в телевизор, а заниматься, заниматься, заниматься…»
Эта решимость покончить со своей расслабленной бездумной жизнью, начать новую, деятельную, интересную не покидала ее и в поезде. За темными стеклами вагона мелькали редкие огоньки полустанков. На этот раз Ирке повезло, и пассажиров почти не было. Ирка наслаждалась возможностью спокойно мечтать и строить планы о своей будущей учебе. Она представляла, как с гордостью расскажет о своем намерении начальнице - заведующей библиотекой Марии Федоровне, как из техникума будут приходить толстые бандероли на Иркино имя, и девочки на почте каждый раз будут проверять ее паспорт, а потом расспрашивать, что это за задания ей шлют…
Вечерами мать будет шикать на забежавшую с гости соседку: «Тише ты, Ирочка занимается!». Мелькнула даже мыслишка, что Валька еще пожалеет о своей скорой женитьбе, ведь и Ирка теперь образованная станет, научится одеваться так, как этой очкастой географичке и не снилось! Но Ирка тут же отогнала прочь подобные глупости: детство какое-то, причем тут образование и одежда? И уж тем более Валькина женитьба…
Проводница начала уборку. Она шла медленно по вагону, собирая в мешок оставленные бутылки и прочий хлам. Закончив сбор, она взялась за веник. Поднятая пыль заставила Ирку чихнуть. Раз, другой, третий! Даже слезы на глазах выступили. Проводница кинула на нее скучный взгляд, зевнула и тут же чихнула сама. Ирка не выдержала и тихонько засмеялась, очень уж потешно все получилось. А, может, не так уж и потешно, но Ирка была счастлива и горда принятым решением, поэтому ее все смешило и радовало.
Проводница сурово передернула плечами, ей не понравился, видать, Иркин смех, и еще усерднее замахала веником.
На верхней полке кто-то завозился, и вниз свесилась курчавая голова. Голова хриплым басом поинтересовалась, откуда такая пыль, и, не дождавшись ответа, опять исчезла. Ирка отвернулась к окну и снова погрузилась в свои сладкие раздумья. Поезд подкатил к большой станции. На перроне под желтыми фонарями поблескивали лужи, морщились и расходились кругами от дождевых капель. Ожидавшие посадки пассажиры торопливо складывали зонты и направлялись к вагонам. «Когда же пошел дождь? – она и не заметила. - Опять дождь…» Ирка попыталась вернуться к прежним мечтаниям, но мокрая платформа упорно лезла в глаза и сбивала с мысли. Больше всего Ирке в этот момент хотелось, чтобы поезд, наконец, тронулся, и в заоконной черноте не стало видно дождя. Но отправление не объявляли и не объявляли. Ирке начало казаться, что она никогда отсюда не уедет, будет сидеть в вагоне до скончания века, а мать напрасно придет встречать ее, только промокнет вся и замерзнет на сыром ветру. Чтобы как-то занять тянущееся невыносимо медленно время, Ирка решила переобуться, аккуратно упаковала туфли, надела резиновые сапоги и подумала: «Вот и все! Пора становиться самой собой, нечего форсить на каблуках».
Но все когда-то кончается, и поезд, наконец, тронулся. Блестящие лужи и фонари поплыли назад, и постепенно темнота поглотила их. Иркины мысли уже прочно оставили прежний ход и обратились к дому и к скорому окончанию отпуска. Потом вспомнилась Анюта: морщинки у глаз, небрежно заколотые волосы. И Ирка поблагодарила судьбу за то, что не может также беспристрастно взглянуть со стороны на себя. «Страусиная» политика, Бог с ними, с морщинками, лучше о них и не думать!
В полупустом вагоне стало холодно. Новые пассажиры оставили мокрые следы по всему коридору, и проводница сокрушенно качала головой, изучая грязные лужицы на полу. Видимо, очень ей хотелось ограничиться подметанием, а теперь вот надо браться за тряпку. «Бесполезно, - посочувствовала про себя Ирка. - Все равно, еще не раз пройдут и не раз грязи натаскают». Проводница, похоже, пришла к такому же выводу, так как, поразмыслив еще немного, она вздохнула и ушла к себе.
Когда впереди замаячили огни родного поселка, Ирка заторопилась: поезд стоял на станции всего минуту. В вагоне все уже спали, и выходить собиралась только она.
«Никто к нам даже не едет! Все мимо! – печально отметила Ирка, пробираясь к выходу. – Забытые Богом…»
На мокром дощатом перроне одиноко стояла мать. Ирка с чувством глубокого облегчения спрыгнула со ступенек вагона, попрощалась с проводницей и побежала, насколько это позволяла объемистая сумка, к матери. В этот момент все мечты, сомнения, переживания отступили на задний план, освободив место одному единственному необоримому чувству: «Наконец-то дома!»
Ирка обняла мать, прижалась щекой к ее платку и замерла, вдыхая теплый и такой знакомый запах. Ей показалось, что она ужасно, просто ужасно давно не была дома. И только теперь она поняла, как соскучилась по матери, по поселку, по этому неказистому деревянному перрону и по добродушной кошке Мурыське, которая будет встречать их на пороге, умильно мяукать и недовольно дергать носом, обнюхивая незнакомую обновку в виде мохнатой шубы. Ирка глубоко вздохнула, запрокинула голову и осознала, что дождя нет! На черном небе высыпали яркие августовские звезды, неясные громады сопок, обступившие спящий поселок, скинули с себя пелену тумана, ветер шелестел тополиной листвой и рябил лужи.
Мать взяла Ирку под руку, и они зашагали к дому. По дороге в основном молчали, наговорятся еще завтра, когда будет свободное время. А сейчас надо скорее дойти и спать! Время–то за полночь.
***
Утро встретило Ирку до боли знакомыми звуками: звякало ведро в сенках, тяжело шлепалась с табуретки на пол Мурыська, привычно чуть с хрипотцой тикали ходики на стене. И все это тонуло в монотонном шелесте: за окном шел дождь.