Глава четвёртая
Замороженные души.
***
Село Орловка, на некоторое время, осталась « без головы», то есть без председателя сельского Совета. Очнулась местная парт ячейка, коммунисты, наконец – то, начали понимать, что партия не зря возлагает на них надежды в активной поддержке и продвижении её идей на селе. Оперились местные комсомольцы, ряды их значительно пополнились. А окружному секретарю комсомола Харкевичу, удалось убедить их в том, что и они являются в определённой мере хозяевами новой жизни. Поэтому, объединившись, сельские активисты возложили на свои плечи часть обязанностей сельского Совета, в основном в сфере соблюдения правопорядка на селе. И всё же, как говорится: каждому своё, исполнять обязанности председателя, издавать распоряжения и принимать ответственные решения, касающиеся хозяйственной деятельности, партийно – комсомольские органы не могут.
Однако долго ждать и искать кандидатуру на это место не пришлось. В селе, на взгорке, за большим логом притулилась маленькая, пришибленная избёнка вдовы Матрёны Михайловны Михайловой. Муж её красный командир Дмитрий Прокопьевич погиб в Гражданскую войну, в битве с колчаковцами, оставив на её попечение сына подростка Гошу, который в 1924 году бал призван в ряды рабоче-крестьянской, красной армии, и написав матери единственное письмо из части, находящейся в Новониколаевске, вдруг исчез, ни слуху, ни духу.
«Наверное, мой Гоша погиб, как и его отец», - вытирая кончиками платка слёзы, говорила соседям Матрёна, хотя война в России давно отгремела.
Но вот однажды в осенний день 1927 года на центральной улице села Орловки, в солдатской шинели и кавалерийской будёновке, широко шагая, появился высокий симпатичный парень. Вдовушки и девчата, оторвавшись от своих дел, долго провожали его внимательным, восхищённым взглядом. Солдат, дойдя до крутого лога, повернул на пригорок и, потянув перекосившуюся дверь избушки, скрылся за нею.
Матрёна Михайловна, оторвавшись от квашни, в которой замешивала тесто, для выпечки хлеба, подслеповато присматривалась к вошедшему: «Господи! Неужели смилостивился надо мной, не уж – то сын мой, эти глаза невозможно не узнать» Однако шрам на лбу и загорелое до черноты лицо, сеяли сомнение в её сознании, наконец, она тихо спросила:
- Тебе чего, касатик, аль заблудился сынок?
- Мама! – подался к ней солдат. - Не уж – то не узнала, я это, сын твой Георгий!
- Гоша! Сыночек, родненький мой! - хотела кинуться на плечи сына Матрёна, но ноги её подкосились, и она начала заваливаться на пол.
- Мама! Что ты родная! – подхватил на руки её Георгий. - Успокойся, вот видишь, я приехал.
- Где ж ты бал столько лет, я уже и ждать перестала, никакой весточки от тебя не было.
- Далеко, мама, был я в Узбекистане, с бандитами воевал. Невозможно было весточку сюда переслать. Прости! Ладно, после всё расскажу, - он аккуратно посадил мать на лавку и снял шинель, на груди, прикрепленные к гимнастёрке, блеснули два ордена.
Весть о том, что Георгий Михайлов нашёлся, да ещё и вернулся домой героем, быстро облетела Орловку. Молодухи, к вечеру, стали туже заплетать косы, украшая их цветными лентами, и выставляя на грудь, напоказ. Вдовушки, достав из погреба свёклу, подрумянивали щёки. Все собирались в штабе местного комсомола, в бывшей церкви. Парни разговаривали умные разговоры, девицы лузгали семечки, и глазели на парней, иногда все вместе пели песни. К полуночи разбивались на пары и расходились по домам. Парни провожали девчат. Вокруг Георгия девицы вились вереницей, выбирай любую, всякая будет рада, чтобы такой парень проводил до дома. Однако несколько раз, посетив вечеринку, он так никого для себя и не выбрал, хотя выбор был большой и стоящий. Боялся, выбрав одну, обидеть других. Да он, в общем – то об этом всерьёз и не думал, заботило его другое, шло время, и нужно было находить подходящее занятие, чтобы прокормиться самому и прокормить мать. Его угнетало то, что скудные запасы пищи матери, приходиться, теперь, делит на двоих. Он уже совсем было собрался податься в посёлок, чтобы устроиться на лесозавод, либо на лесоповал, как вдруг Георгия Дмитриевича пригласили в окружной Секретариат РКП/б/ к товарищу Огневу Александру Николаевичу.
В кабинете Огнева, кроме хозяина находились: Председатель окружного Исполнительного Совета Чернов Василий Петрович и начальник ОГПУ Воронов Николай Филиппович. После длительных переговоров, а затем напутственных наказов, в село Орловку была утверждена новая кандидатура, на пост председателя сельского Совета, в лице Михайлова Георгия Дмитриевича.
***
Находясь на войне с узбекскими басмачами, Георгий исполнял обязанности помощника кавалерийского бригадного комиссара, а вот опыта гражданского руководства не имел совсем. Но помня свои боевые навыки, он решил, при исполнении предоставленных ему обязанностей, торопливых решений не принимать и, глубоко не обдуманных, поступков не совершать. Ему вспомнились первые неудачные боевые схватки с басмачами Курбаши Джабарбека. Непродуманные действия всегда приводили к большим потерям красных кавалеристов. Нападая на, казалось бы, маленький отряд басмачей, уничтожить который не составляло большого труда, их красная бригада, вдруг, неожиданно оказывалась в окружении. Словно из песка пустыни, возникало ещё несколько таких же бандитских отрядов, справиться с которыми или хотя бы выйти из окружения, удавалось с большим трудом, неся тяжёлые потери кавалеристов и лошадей. В конце – концов, такие промахи удалось ликвидировать с помощью хорошо продуманных манёвров. Один из них был такой: отряд кавалеристов вступающих в бой с бандой басмачей, прикрывался с обоих флангов засадой, спешившихся их товарищей, скрывающихся за барханами и, тогда уже, в бою в окружении оказывались басмачи. Были и другие уловки.
Поэтому Георгий Дмитриевич довольно долго присматривался к жителям села, которые были для него вроде родные, но за время его отсутствия сильно изменившиеся. Многие граждане были ему не знакомы. Их разные отношения к земле, к новой экономической политике государства, в знание которой, ему, председателю сельсовета, необходимо было погрузиться с головой. В отличие от своего предшественника, Георгию Дмитриевичу, насмотревшемуся в Узбекистане на издевательства богатых баев над своими рабами, не нравилось, например то, что некоторые жители села стали сверх меры богатеть, содержать наёмных работников, батраков. Он понимал бывшего председателя Занина, который любыми судьбами пытался выполнить поставленные перед ним задачи, всячески старался накормить народ, изголодавшийся в своё время. Но душою не мог принять того, что между богатыми и бедными стремительно нарастал разрыв.
«Зачем, тогда нужно было проливать столько крови, чтобы снова возвращаться к старому»- Он прекрасно знал, что и в городе богатеют лавочники, хозяева мелких мастерских, которые постепенно увеличиваются в объёме, объединяясь в тресты и концерны.
Но каким – то чутьём человека, свято верящего в свершившуюся революцию и торжество Советской власти, он, одним из первых, почувствовал, что такой политике придёт скоро конец.
Весной, перед началом посевной, Георгий Дмитриевич, побывавший перед этим в Новосибирске, на семинаре для председателей Советов, пригласил к себе всех владельцев больших земельных угодий и их наёмных работников. В составе богатых землевладельцев числились: Николай Богданов, Сидор Ярцев, Савелий Кольцов, Пётр Ионов и Афанасий Барышев. В составе наёмных работников: Овсянниковы Терентий и Зинаида, бывшие священники, отцы Аввакум, Евстафий и Иннокентий, и братья Гулевские Митька и Аркашка.
-Вот, что граждане землевладельцы, скоро посевная, и я вам предлагаю в этом году уменьшить ваши землевладения и изменить севооборот. А так же обработкой участков заняться самим. Революция отменила батрацкий труд, земля для всех крестьян, а не для отдельных личностей.
- А, как же новая экономическая политика, - поднялся Богданов, - ты, что же председатель против государственной экономики попёр? Я соблюдаю все параграфы земельного кодекса. Земля, принадлежащая мне, обрабатывается во время и с хорошим качеством. Севооборот я соблюдаю, долг по налогообложению перевыполняю. Все члены моей семьи работают наравне с наёмными работниками. Какие, ко мне могут быть претензии.
- Вот, что Богданов, ты присядь, и послушай, что я тебе скажу. Я вам всем, пока настоятельно советую, а от тебя Николай Трофимович требую, чтобы вы в серьёз прислушалось к моим словам. Новая экономическая политика выполнила поставленные перед ней задачи, народ наш от голода она спасла, но наступил такой момент, когда вместо пользы НЭП стала наносить непоправимый вред нашему государству. И оно, государство наше, делает резкий поворот от мелкобуржуазного хозяйствования к высокоразвитой индустриализации Советской страны. Если вы сейчас меня не поймёте и не прислушаетесь к моим словам, то, как бы, при этом повороте, вас не смело совсем, с лица земли.
Особенно это касается тебя Богданов, ты конечно умный мужик, по-хозяйски вник, и понял требования, указанные в земельном кодексе, но жадность твоя не позволила тебе во время остановиться. В кого ты превратился? В нового русского помещика! Мало того, что ты, целую семью, держишь в батраках, ты ещё и обманным путём из священников сделал таких же батраков, с той лишь разницей, что живут они не в твоём дворе.
Да и семья твоя не знает продыха, ты и их заездил. Неужели ты думаешь, что мы делали революцию для того лишь, чтобы поменять одних эксплуататоров на других. Конечно, с помощью разумных тружеников села, мы смогли остановить голод в стране. Спасибо! Так будьте же разумны и в другом, не забывайте, в какой стране вы живёте. В стране рабоче-крестьянской власти.
Поэтому, что касается Ярцева, Кольцова и Ионова, вы товарищи не ждите, того, когда вас насильно заставят поделиться, настоятельно предлагаю отделить от всех ваших участков, благо, что они расположены рядом, две десятины земли в пользу братьев Гулевских. А вам Дмитрий и Аркадий запрещаю наниматься в работники, обрабатывайте землю сами.
- А где же мы семена возьмём, товарищ председатель?
- Ярцев, Кольцов и Ионов вам их выделят, думаю, вы заработали, горбатясь несколько лет на них. Так я говорю Сидор, Савелий и Пётр.
- Выделим, - не уверенно согласились те.
- Кроме того, на первых порах поможете лошадьми и инвентарём.
- А может быть им и вспахать, и посеять! – вспылил Ярцев.
- Ну, если есть желание, я не возражаю, - в тон ему ответил Михайлов.
- Теперь давай разберёмся с тобой Богданов. Священнослужители Аввакум, Евстафий и Иннокентий репрессированы, и сосланы к нам из центрального округа. Так отцы?
- Так, батюшка, так.
- Значить они, как бы находятся под моим надзором. Правильно я понимаю, Николай Трофимович?
- Да, это так. Но они у меня работают по договорённости с ними и с бывшим председателем.
- Понятно, так вот, эту договорённость я отменяю. Ты Богданов выделишь им обещанные три десятины земли. Как отцы, научились вы работать на земле? Справитесь сами?
- Не знаем, батюшка. Лошади у нас нет и инвентаря то же, а так – то справимся, почему не справиться. Обижать человека не хочется, столько лет рука об руку работали вместе.
- Ничего и сейчас будете трудиться рядом, скучать друг о друге не придётся. Богданов, сколько у тебя лошадей?
- Ну, пять. А што?
- Две лошади отдашь священникам, пока в аренду, сниму с тебя часть налога. И инвентарём поделишься, всё равно земли – то у тебя уменьшиться. Соответственно, уменьшиться и налог, думаю, с голоду не умрёшь.
- Разорить решил меня председатель? – недовольно пробурчал Богданов.
- Но, до разорения твоего ещё далеко, хотя кто знает, как дальше дела пойдут, - загадочно завернул Михайлов, он явно, что – то знал, то, чего не мог пока сказать своим собеседникам. – А что же делать с вами граждане Овсянниковы?
- Мы никуда не пойдём! – в один голос запричитали Терентий и Зинаида - Нам идти не куда, мы всем довольны. О том, что произошло в ту ночь, Богданов им не сказал и другим запретил.
- Ладно, Николай Трофимович, выполнишь то, что я наказал тебе по священникам, так и быть Овсянниковых, с их согласия, оставляю тебе. Все свободны. А ты Барышев останься.
- Вот, что Афанасий Пантелеевич, к тебе у меня особый разговор. О твоих злоключениях, мне Александр Николаевич Огнев поведал. Понимаю, что пострадал ты ни за что, но держать обиду на Советскую власть, я думаю, тебе не стоит. Сколько казаки крови пустили красноармейцам, несколько лет оказывали сопротивление по всей России. Да и братец твой не зря носил кличку «Лютый». Понимаю и то, что большевики тоже отнеслись к вам, в восемнадцатом году, несправедливо. Ну, так, понять их можно! Как сосуществовать с теми, кто потребовал особых к себе отношений, кто не принял законы новой власти, а решил жить по своему уставу. Это же, как понять, выходит, надо было допустить существование государства, в государстве, казаки живут по своим законам, а все остальные по Советским. Так не бывает.
- Можно было договориться, - вставил Афанасий Пантелеевич.
- Наверное, можно, а не договорились.
Но я тебя оставил не затем, чтобы сводить счёты за прошлое. Как говорится: «В огне брода нет» Полыхнула революция, а затем Гражданская война, встал брат на брата – сын на отца, пролито море крови, кончилось всё, надо жить дальше. Вижу, что любишь ты землю и сына с племянниками приучил к этому, развернулся ты быстро, за два года догнал своего соседа, но я равнять тебя с ним не хочу. Всего вы добились собственным трудом, ни у кого на горбу не ездили. Я ведь тоже уважаю тех людей, которые с любовью относятся к земле. Но хочу тебя предупредить, того о чём я сегодня говорил при всех, до конца не высказал. Этот переход страны от мелкобуржуазного устройства, к высокоразвитой индустриализации не так прост, возможно, он представляет собой новую революцию. А революция без жертв не бывает. Вот сегодня я попытался частично установить справедливость, ты видишь, даже здесь у меня в кабинете она вызвала недовольство, и осуществляться на деле, та справедливость, будет не просто, мне и партийному комитету придётся вернуться к этому не раз. У нас ещё не много лиц, потянувшихся к лёгкому обогащению, а в центральных и средних районах НЭП многих развратила. Начнётся насильственное изъятие хлеба и земли, трудно себе представить, что будет. Пострадают многие невинные, такие, вроде тебя, настоящие крестьяне. Никто не будет разбираться, каким ты образом выделился среди других. И погонят тебя вместе с твоими ребятами осваивать необжитые земли.
Поэтому у меня к тебе есть предложение. Пока вы будете жить на хуторе, вас так и будут считать белогвардейцами, в принципе, там уже кроме вас остались одни репрессированные, да вот твой сосед. Ребятам твоим скоро в армию бы идти, но их не призовут, по причине того, что твой брат боролся с Советской властью, да и ты отбывал срок. Об их судьбе тебе надо подумать, прежде всего. Я предлагаю; их в следующем году отправить в город Кузнец /с 1931 года Новокузнецк/, там начинается строительство огромного металлургического комбината, нужны рабочие руки, нашему округу доведено задание, отправить на стройку тысячу человек, сельсовет должен выделить десять. Ребята твои получат там какую ни будь специальность, а я тебе выделю леса, на строительство дома, не на хуторе, а в селе. Вот на моей улице, на окраине есть хорошее место, там и участок земельный разработать сможешь. Дом построишь большой, такой чтобы и на ребят хватило. Отработать на стойке нужно не мене трёх лет, а после, если пожелают, вернутся в Орловку. Как ты на это смотришь?
- Спасибо Георгий Дмитриевич за предложение, но я сразу ответить не могу. Мне нужно обсудить это с семьёй, с Еленой Владимировной, матерью моих племянников, и с ними тоже. Пока, и я ещё окончательно не понял всего, что вы мне предложили. Приняв его, я переворачиваю всю жизнь свою наизнанку. Честно вам признаюсь в том, что я никогда даже в мыслях не держал, того, что судьбой моей и моих детей будет интересоваться Советская власть.
- Ну, это я тебе предложил не за так просто. Я бы мог отправить в Кузнецк любых десять человек, но зная трудолюбие твоего сына и племянников, уверен, что нам за таких трудяг стыдно не будет. И ещё, знаю у тебя две лошади и две коровы. Оставишь себе по одной голове, а корову и лошадь передашь священнослужителям. Думаю, пока Богданов будет выполнять то, что я ему наказал, попы с голоду загнутся. Всё это, поверь мне, я делаю и для твоего блага.
- Хорошо, я надеюсь, что вы уверены в правильности своих предложений и действий. После, завтра, я скажу вам о принятом решении.
- Да, вот ещё, что Афанасий Пантелеевич, о том, что я тебе поведал, здесь, о приближающихся переменах, знать никто не должен.
В начале 1929 года Барышевские ребята Александр, Иван, Пётр и Никита, заготовив, вместе с Афанасием Пантелеевичем, лес на строительство дома, отбыли на великую стройку Кузнецкого металлургического комбината. Вместе с ними, укатили секретарь Орловской комсомольской ячейки Иван Беклемищев и ещё пять комсомольцев, изъявивших желание принять участие в великой стройке века.
***
Новый перелом, в промышленности и сельском хозяйстве, долго ждать себя не заставил. Скоро/к концу 1929 года/ железную дорогу Северного Урала и Западной Сибири наводнил поток поездов с репрессированными «кулаками». Земледельцами, которые поверили в новую экономическую политику страны, и перестарались в её исполнении. Близь лежащие, к железной дороге кладбища, стали быстро увеличиваться в площадях.
Не обошёл стороной разворот страны от мелкособственнической формы развития к индустриализации и Западную Сибирь, и в частности Орловку. Несмотря на то, что для многих раскулаченных жителей Центральной и Средней полосы России Сибирь стала крайней отправной точкой исполнения наказания. Для репрессированных жителей Сибири тоже нашлись места « не столь отдалённые», их просто переселяли с насиженных мест, с разработанной плодородной почвы, на целинные лесные или болотистые места, не пригодные для земледелия. Выселили из Орловки на неразработанные песчано – глинистые, не плодородные земли, находящиеся за селом Антоновка, семьи Сидора Ярцева, Савелия Кольцова и Петра Ионова, отправили их разрабатывать антоновскую околицу. Николая Богданова отправили в районы крайнего Севера на Колыму, чтобы не дай бог, он там не захватил лишней плодородной землицы. Анна Михайловна до места назначения не доехала, умерла по пути, схоронили её на пересыльном пункте, в Красноярской губернии. Варю и Димку, опять же, с помощью Георгия Дмитриевича, удалось спасти, их приютили Барышевы Афанасий Пантелеевич и Наталья Фёдоровна. Детей Николая Трофимовича с Барышевскими братьями связывала крепкая дружба, и поэтому Афанасий и Наталья считали их своими. Кроме того, перед отъездом, сын Александр просил родителей - Варю, если вдруг, что случится, в беде не оставлять. Николай Трафимович, как только прослышал про раскулачивание, сам привёл своих детей к Барышевым.
- Простите Афанасий и Наталья за то, что может быть, когда- то, я вас обидел. Нет у меня родни во всём белом свете. Знаю, что Сашка твой любит мою Варю, если слюбятся, мы с Анной их брак благословляем, так и скажете им. А уж за одно и Димку спасите. Знаю, председатель сельского Совета тебя уважает, в обиду не даст. Прощайте, бог даст, когда ни – будь, свидимся.
Афанасия Пантелеевича, к категории «кулаков» не отнесли, так как он лошадь, корову и лишний инвентарь передал хуторским «белогвардейцам», эксплуатацией наёмного труда никогда не занимался, кроме того все знали о том, что Барышевские ребята работают на великой стройке СССР. Остальных жителей «белогвардейского» хутора не тронули тоже, посчитали, что они уже и так являются репрессированными переселенцами.
В каждом округе действовали тройки активистов по раскулачиванию. В село приезжал оперативник ОГПУ, выбирал двух представителей из местных жителей, обычно это были самые бедные крестьяне. Поэтому в Орловке, к представителю из центра, примкнули Петрунька Свищь и Мартын Ульянов./ Здесь нужно отметит, что к этому периоду роль ОГПУ опять возросла на столько, что многие вопросы, его начальники, решали без согласования с партийно хозяйственными органами. Так, что прав оказался Левашов Александр Ефимович, когда предрекал такой разворот. Думал об этом и Воронов, как видно, не зря/.
Через два года после этих событий на страну навалилась страшная беда, разразился голод. На этот раз жителям Орловки выйти из, обрушившегося на их головы, несчастья, без потерь, не удалось. Голодная смерть первыми скосила активистов Петруньку Свища и Мартына Уварова, за ними последовали Овсянниковы Терентий и Зинаида, а уж потом смерть начала косить всех подряд без разбора. Ушли на тот свет братья Гулевские Мишка и Аркашка и все жители «белогвардейского» хутора, последними покинули этот злосчастный хутор священнослужители, отцы Аввакум, Евстафий и Иннокентий, будь – то бы, Господь Бог специально приберегал их напоследок, для того, чтобы они молитвой напутствовали в последний путь усопших рабов его.
Однажды ночью село Орловка озарилось отблесками яркого пламени. Встревоженные жители его, высыпав, в недоумении, на улицу, увидели огромные языки пламени, рвущиеся к ночному небу, в конце деревни, за прудом. Горел «белогвардейский» хутор. Пламя яростно гудело и рвалось в разные стороны. Бушевало так, как будто хотело выжечь не только строения, но и землю под этим скопищем староверческих скитов, приютивших обиженных судьбой и самой жизнью изгнанников, чтобы навсегда выжечь из памяти человечества следы их существования.
Поговаривают, что в ту ночь видели высокого парня в одежде оперативного работника ОГПУ, который на лодке переправлялся на хуторской берег. И, как будто, Алексеева Анастасия, живущая на краю села, узнала в нём Овсянникова Мишку. Что же, всё может быть.
В 1934 году произошло два значимых события: первое - посёлок Жарковский был переименован в посёлок Лесозаводский, Лесозаводского района, Энской области.
Второе - оправившись от голода, в 1934 году жители Орловки, все единодушно, вступили в колхоз «Путь Ильича», председателем которого стал Михайлов Георгий Дмитриевич, а его место в сельском Совете занял Беклемищев Иван Иванович, вернувшийся вместе с Барышевым Александром, в село. Иван, и там, на стройке возглавлял комсомольский отряд. Братья же Иван, Пётр и Никита Барышевы остались достраивать комбинат. Александр Афанасьевич получил профессию тракториста, которая так необходима будет в организованном колхозе.